Число власти - Андрей Воронин

— А у вас довольно грамотная речь, — с легким удивлением в голосе заметил клиент.

Балалайка криво усмехнулась.

— Филфак МГУ — это тебе не хухры-мухры, — сообщила она с горечью, которая удивила ее саму.

— Ого, — сказал клиент. — А я ведь тоже МГУ кончал. Только не филфак, а мехмат. Надо же, все у нас как положено: физики и лирики в одной коробке! Только я... э-э... В общем, я почему-то думал, что профессионалки с высшим образованием работают в основном по иностранцам. Тем более с вашей внешностью...

— А я, между прочим, в “Интуристе” начинала, — сказала Балалайка. — Нас тогда интердевочками обзывали, а иногда — зондеркомандой, зондершами... А потом ушла, потому что противно стало. Нет, работа как работа, в этом плане что наши, что фирмачи — все одинаковые. Но вот контора...

— Какая контора? — не понял клиент. Или сделал вид, что не понял.

— Контора глубокого бурения, какая же еще!

— Контора глубокого... А, понял! КГБ, да?

— Ну, я не такая старая, вывеску они к тому времени уже сменили, но по сути... В общем, начались намеки, что не худо бы кое-какие разговорчики записать да кое с кем перед скрытой камерой попозировать... Ну, ты же не мальчик, сам все понимаешь. А, к чертям! Сама не знаю, что это меня вдруг на воспоминания потянуло.

Она поерзала на сиденье, обернулась и только теперь увидела на заднем сиденье картонную коробку, из которой ровными рядами торчали обернутые фольгой бутылочные горлышки. Судя по надписи на коробке, шампанское было хорошее — Валька такого не пробовала.

— Ого, — сказала она, — с шампанским у нас действительно никаких проблем. Слушай, а что мы празднуем?

— Вступление в должность, — сказал клиент, и Балалайка опять увидела на его губах ироничную полуулыбку. — Мне дали повышение.

— Поздравляю, — сказала она безразличным тоном. Интерес, возникший было у нее к этому разговору, быстро угас. Кем же это надо быть, чтобы, получив повышение, не знать, с кем отметить это событие? Сволочью последней надо быть, вот что. Впрочем, пятьсот долларов уже лежали у нее в сумочке, и их надлежало честно отработать. Если клиент за свои деньги хотел надраться до поросячьего визга и поплакаться в жилетку — то есть не в жилетку, конечно, а в бюстгальтер — наемной девке или, наоборот, похвастаться перед нею своими достижениями — что ж, так тому и быть.

— Ну, — подавив вздох, продолжала она, — и какая же у тебя теперь должность? Или это секрет?

— Нет, — глядя на дорогу, откликнулся клиент, — не секрет. С сегодняшнего дня, часов примерно с двенадцати, я работаю временно исполняющим обязанности Господа Бога.

* * *

Федор Филиппович осторожно, по-стариковски сполз с полка, прошел, шлепая ступнями по теплому мокрому полу, через моечное отделение и со вздохом облегчения опустился на широкую деревянную скамью в предбаннике. Здесь было восхитительно прохладно, пахло березовыми вениками и квасом, гладкая, подернутая прозрачным лаком липовая доска приятно холодила ягодицы сквозь жесткую крахмальную простыню. Генерал промокнул краем простыни красное распаренное лицо и откинулся на спинку скамьи, настороженно прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь припомнить, сколько же лет он не парился в русской бане. Получалось, что не парился он уже лет пять — с тех самых пор, как у него впервые всерьез зашалило сердце. Впрочем, сейчас никаких особенных ощущений он не испытывал, сердце вело себя пристойно, а во всем теле ощущалась приятная, полузабытая легкость, как всегда бывает после хорошей бани.

“Давай-давай, — язвительно зазвучал у него в голове голос жены, — наслаждайся свободой. Сейчас самое время расслабиться, тяпнуть водочки и задымить сигареткой, как ты частенько делал раньше и как продолжают делать твои коллеги, они же собутыльники. Им-то что, они все здоровые, как племенные быки, а твое сердце, Федор, такой нагрузки может не выдержать. Ишь чего придумал — с молодежью тягаться!”

Федор Филиппович недовольно поморщился. Воображаемый голос жены говорил неприятные вещи. Но он был прав, этот некстати померещившийся ему голос: Федор Филиппович действительно воспользовался отсутствием уехавшей на курорт супруги и с вороватой радостью сбежавшего с уроков школяра принял приглашение полковника Моршанского попариться в баньке и поесть шашлычка под ледяную водочку. Да и как было отказаться? Как очень верно подмечено в популярной детской песенке, день рожденья бывает только раз в году. Не стоило портить человеку праздник немотивированным отказом, тем более что в приглашении Моршанского не было и тени подхалимажа — правильный он был мужик, принципиальный, работящий и жесткий. Работать с ним было одно удовольствие, да и отдыхать тоже, но вот спину перед начальством гнуть он не умел, оттого и засиделся в полковниках. Его принципиальность, щепетильность и даже некоторая заносчивость в разговорах с вышестоящими давно вошла в поговорки, и если Моршанского до сих пор не услали куда-нибудь к черту на рога, так это потому лишь, что специалистом в своей области он был отменным. Из всех, с кем приходилось работать Федору Филипповичу, только полковник Моршанский обладал способностью на основе разрозненных и, казалось бы, никак не связанных между собой фактов смоделировать любую ситуацию и, более того, дать точный прогноз ее развития.

Дверь в парилку распахнулась, и в предбанник вместе с облаком горячего пара вывалился сам Моршанский — темный, жилистый, остролицый, с блестящей коричневой плешью на макушке, которая сейчас приобрела цвет пережженного кирпича. От широких костлявых плеч полковника валил пар, к плоскому волосатому животу прилип темный дубовый лист. За спиной у него слышалось хлесткое шлепанье веника по чьей-то мокрой спине, молодецкое кряканье, уханье и иные удалые звуки, сопровождающие обыкновенно процесс помывки в русской бане.

— Авдеич, дверь закрой! — закричали оттуда сквозь плеск воды и шипенье пара.

Моршанский выпустил дверную ручку, и дверь с тяжелым стуком захлопнулась, разом приглушив банные звуки. На ходу сдувая с черных, слегка тронутых сединой, щетинистых усов повисшие капли воды, полковник прошлепал босыми, чуть кривоватыми ногами к соседней скамье и взял висевшую на ее спинке простыню. На голом дощатом полу за ним осталась цепочка мокрых следов, и Потапчук обратил внимание на то, какие у Моршанского большие ступни — прямо как у снежного человека, ей-богу.

— С легким паром, — сказал генерал.

— Спасибо, Федор Филиппович, — ответил Моршанский, — и вас, как говорится, тем же концом по тому же месту... Пивка? Холодненького, а?

— Извини, Петр Авдеевич, пивко не употребляю, — отказался Потапчук. — Да и года мои не те — пивком баловаться. Вот если бы квасу...

— Нет проблем, — сказал Моршанский и, наполнив из большого запотевшего кувшина литровую жестяную кружку, протянул ее генералу. Кружка моментально запотела, сделавшись матовой от осевших на ней микроскопических капель влаги.

— Разрешите присесть, товарищ генерал? — спросил Моршанский.

Потапчук едва не поперхнулся квасом.

— Что это с тобой, Петр Авдеевич? — изумился он. — Вроде это я у тебя в гостях, а не ты у меня. Ты на себя-то глянь! Стоит, понимаешь, в натуральном виде и пытается субординацию соблюсти! На голую ж... лампасы не пришьешь, так что кончай дурака-то валять! А квасок у тебя, кстати, отменный, сто лет я такого не пил. Березовый?

— Есть такое дело. — Моршанский ловко обернулся простыней, налил себе квасу и сел напротив генерала, широко расставив костлявые волосатые ноги и сомкнув длинные пальцы рук на запотевшей эмалированной кружке, как будто хотел ее согреть.

— И сок, небось, сам собирал, — полувопросительно произнес генерал между осторожными глотками.

— Так точно. Поговорить надо, товарищ генерал.

Потапчук сделал еще один глоток, крякнул, потер онемевший от ледяного пузырчатого холода лоб и поставил кружку на стол.

— То-то я гляжу, тебя на субординацию потянуло, — сказал он и вздохнул. — А я-то думал, ты меня просто так позвал, для удовольствия...

— Извините, Федор Филиппович, — в тоне Моршанского послышалось искреннее сожаление, но по его худому темному лицу генерал видел, что полковник намерен высказаться, несмотря ни на что, даже на собственный день рождения. — Позвал я вас действительно, как вы выразились, для удовольствия — потому, что мне приятно вас видеть у себя в гостях. Но в то же время я понимаю, что другого такого случая придется ждать, может быть, непозволительно долго. Здесь я, по крайней мере, уверен, что нас не подслушивают.

— Ну-ну, — с кривой усмешкой сказал генерал и, не удержавшись, снова приложился к кружке с квасом. — Что ты, ей-богу, как маленький? Разве в этом можно быть уверенным? При нынешнем-то уровне развития техники...

— Можно, — с такой же усмешкой возразил Моршанский. — Правда, ценой очень больших усилий и лишь на очень короткое время.