Клятва - Мария Сакрытина

И откуда-то доносилась музыка и трещание местных высокомерных птиц.

Но стоило нам появиться у входа, как словно по команде наступила тишина – музыкант замолчал, птицы замолчали, и даже спорщики замолчали и дружно повернулись к нам. Только фонтан продолжал радостно журчать, подкидывая серебристые струи к увитому виноградом низкому потолку беседки.

- Лизетта? – выдохнул, наконец, тот, что помладше, изумлённо глядя на небожительницу. – Что случилось?

Та упрямо подтащила упирающегося меня поближе и, обличительно ткнув пальцем мне в грудь – попав по подносу, который я выставил на манер щита, – заявила: «А он не верит, что ты хороший».

На мгновение снова настала тишина, пока тот, что постарше – граф, очевидно – не рассмеялся, переводя взгляд с меня на девочку.

Принц, вскинув брови, тоже улыбнулся и поманил девочку к себе.

- Лизетта, милая. Почему ты с… ним, а не с леди Брижит и Анетт?

- Но я хочу играть с ним! – объявила небожительница, умоляюще глядя на принца, и всё ещё не отпуская моей руки. – Он добрый, хороший, а они…

«Они» не нашли ничего лучше, как явиться именно сейчас в компании решительно настроенных горничных и ключницы. И, завидев меня, тут же заревели:

- Это он! Он! Папа-а-а-а! Накажите его! Он наши платья испортил! Выпорите его-о-о!

Помню, лорды смеялись – что граф, глядя на красных от гнева барышень, что принц, поймавший небожительницу и что-то пытавшийся ей сквозь смех шептать на ухо.

Небожительница вырывалась, глядя, как меня выталкивают прочь с лужайки. Её синие, жалостливые глаза я помнил потом ещё долго.

***

- Пропадите вы все бездну! – рычал Валентин, спеша в маленькую «девичью» башню, сейчас занимаемую лишь одной леди. – Я же приказывал глаз с неё не спускать!

Ключница спешила следом, ломая руки и понимая, что пора собирать сундуки – выгодную должность она наверняка потеряла.

- Простите, милорд. Но она же ещё ребёнок, бойкая…

- Орава горничных не может за ней уследить?! – круто повернулся принц. – Откуда здесь вообще взялась эта чернь?

Пока ещё ключница прикусила язык. Объяснять милорду, что сразу трое пажей отравились сладкими грушами, было и глупо, и безрассудно.

- Его уже выпороли, милорд, - пролепетала она вместо этого, умолчав, что порола лично и слегка перестаралась. Мальчишка оказался нежней, чем выглядел, и придётся, похоже, тревожить врача - господина Занта, - чтобы осмотрел. Мальчишка всё-таки приютский, если умрёт, придётся платить из своего кармана.

Принц смерил её тяжёлым взглядом и хлопнул перед носом госпожи Аделины дверью.

Ключница замерла, кусая губу.

Разжалована, как есть разжалована!

Несколько служанок проскользнули мимо, неся сладости с кухни – фруктовый торт, пудинг и нежно любимые Элизой медовые пирожные.

Ключница, отступив, кивнула: осторожнее будьте. Девушки на цыпочках, приоткрыв дверь, протиснулись внутрь.

Оттуда немедленно донеслись всхлипывания и воркующий голос принца:

- Солнышко моё, ну зачем ты слушаешь незнакомцев, они глупы, ничего не понимают, и расстраивают мою милую птичку…

- Он говорил про тебя плохие вещи, - приглушённо рыдала Элиза. – И почему его увели? Я просто поиграть с ним хотела, он хороший, он мне понравился! Почему, почему нельзя?

- Он лгал тебе, моя красавица, солнышко моё ненаглядное, ну послушай…

Ключница грозно кивнула тоже заслушавшимся служанкам и аккуратно закрыла дверь.

Вечером госпожу Аделину рассчитали, и она уехала из замка.

И совершенно случайно насмерть отравилась в придорожном трактире. Сладкими грушами.

***

После того случая в саду я долго не вставал. Тяжёлая рука оказалась у ключницы, хлеще чем у нашей хозяйки, хотя та уж бабища до того мощная, что как вдарит – мало не покажется. Но ей нас до полусмерти бить было не выгодно, а тут – нанимательница, разве что штраф заплатит, для неё, видать, не большой.

Я бредил – то ли от боли, то ли от голода. У нас же как: кто не работает, тот не ест. А много я лёжа наработаю? Вот и сидел на голодном пайке. Плохо было.

В бреду образ девочки-небожительницы окончательно перешёл в разряд «того, чего не было и быть не могло», ибо в моей обычной жизни такие, как она и впрямь не случались. Так, глоток воды в жару: раз – и опять пить хочется, и всё равно нестерпимо жарко.

Болел я долго. Считать тогда ещё не умел, так что… долго. Помню, ко мне даже хозяйка приходила, лапищу свою на лоб клала, щупала. Это она не доброты от душевной, нет – просто смотрела, выживу я или окочурюсь. А может, лучше мне вообще того, помочь? Окочуриться. Мне страшно тогда было – жуть. Кто будет держать бесполезного сиротку? Да никто. Убивать-то тоже не станут – вынесут в подворотню, а там я в лучшем случае от холода загнусь. И довольно быстро.

Может, от страха я тогда и поправился. А ещё Малыш Жак таскал мне свою порцию еды – украдкой, чтобы хозяйка и её две дылды-дочери не заметили. Жак сам рисковал в подворотне оказаться, но меня кормил: должок за ним был. Малыш же отлично понимал, что если меня не будет, никто его от старшей своры не защитит и не спрячет. Кому он нужен – угловатый, тощий, вечно с текущим носом, ниже всех нас на голову? Вот и били все, кому не лень. У меня рука на такую козявку не поднималась, зато у десятилетки Ника – очень даже. Я как-то и вступился, просто чтобы Нику в морду дать – а нефиг под нарами крысятничать. Ну а Жак тогда, видно, решил, что мы с ним друзья, и носил мне мокрые тряпки на лоб и перевязки. Заботился. И моё угрюмое бурчание его не спугнуло, так что друзьями мы и впрямь, можно сказать, стали. Точнее, он за мной как хвостик бегал, ну а вместе нас почти не трогали.

Теперь он мне жизнь спасал, и я был благодарен – впору Великой Матери молиться, что наделила меня, хм, милосердием, которое потом сторицей вернулось. Правда, это не как храмовники рассказывают в своих проповедях, ну да у нас, черни же всё не так.

Когда я смог стоять – но не настолько, чтобы не держаться за стены – хозяйка отрядила меня дочкам в помощь для уборки. Остальных приютских на день-два обычно нанимали – кого в конюшни, кого в трактир, кого к мастерам для чёрных работ. Детский труд тогда стоил гроши, так что недостатка в нанимателях обычно не было. Но полуживого меня вряд ли бы кто взял, так что хозяйка и предлагать не стала. Однако считала, что деньги лорда де Тристад, которому принадлежал приют, мы все должны отрабатывать. Честно говоря, уверен, отрабатывали мы с даже процентами, пусть и платили нам гроши. Хотя не думаю, что сиятельный лорд сильно на нас обогатился. Просто среди благородных модно было тогда давать деньги на благотворительность. А уж если они что взамен получали – так это не считалось.