Отбросить очевидное - Елена Федорова

– А Вы кто? Новенький? – воззрились на него кинолог и Дина.

– Это наш указник, – пояснил участковый, – Гаишники его оштрафовали, он там еще чего-то натворил, и теперь обязан целый день нас возить по приговору судьи на своей машине.

– Надо же, как умно! Не слышала о таком раньше.

– А это – нововведение. Зачем их отправлять на непонятно какие «общественно полезные» работы? Пусть конкретно помогает, в следующий раз уж неповадно будет нарушать правила! – засмеялся милиционер.

– Это уж точно! – сокрушенно ответил водитель.

Кавалькада опергруппы остановилась у одного из высотных домов поселка Таирова. У подъезда уже столпилась группа соседей, живо обсуждавших страшную новость. Под их пристальными взглядами, Дина почувствовала себя героиней криминального сериала. Вместе со всеми она зашла в обычный серый подъезд. Лифт поднял их на девятый этаж…

Резонанс

Дверь в квартиру была открыта. Из комнаты слышался сбивчивый женский голос.

– Здравствуйте, – зашли в комнату Дина и кинолог. Гром дисциплинированно остался сидеть в коридоре.

Блехман раздраженно оглянулся на Дину.

– Продолжайте.

– Я же и говорю, что моя семья и Милан дружили. Ходили друг к другу на кофе. Но сейчас мой муж ушел в рейс и сами понимаете, мне не очень удобно было звать его в гости, – томно пояснила мелкая блондинка лет сорока.

– Вы в какой квартире живете?

– Прямо рядом. Справа.

– А слева кто соседствует?

– Бабушка старенькая. Но она глухая, как пень, и практически не выходит.

– Все равно, опроси, – кивнул головой участковому следователь.

Участковый мгновенно унесся к соседке. С Блехманом не стоило связываться, от него только и стоило ждать неприятностей.

– Давайте все по-порядку. Кто – он, что – он?

– Он, – показала дрожащей рукой на тело, лежащее ничком на кровати, соседка, – Герой Советского Союза в Великой Отечественной войне и Югославии, Милан Николич.

… В воздухе застыла тягостная пауза.

Блехман подошел к покойному, откинул одеяло. Перед ним лежало тело мужчины в отличной физической форме. Если бы не брызги крови на подушке и не множество ран на голове, можно было бы подумать, что моложавый мужчина просто лег отдохнуть.

– Что вы такое несете? Какой Герой? Ему сколько лет?

– Что-то около шестидесяти.

– Да не мелите ерунду! Мне – пятьдесят, а этот, вон, какой … подкачанный!

«Нашел, кого с собой сравнивать!» – подумала Дина.

Блехман был рохля рохлей, если бы ему пришлось участвовать в задержании, он бы и ста метров не продержался в погоне. Наум Валерьянович, как и все его соплеменники, был чистым интеллектуалом.

– Милан следил за собой. Качался. Не ел жирной пищи, ездил на велосипеде, избегал стрессов, – перечисляла соседка.

– И все равно, стал жертвой. Так как он мог быть Героем войны?

– Он рассказывал, что был самым молодым партизаном. Поэтому и там был героем, и потом присоединился к нашим войскам и дошел с ними до Берлина. Наши тоже наградили его. Он приехал сюда и стал гражданином СССР. Но дважды в год ездил к себе на Родину. Милан часто говорил, что у него две Родины. И льготы он получал и тут, и там.

– Нда-а-а, – вздохнул Блехман.

Дело принимало совсем неприятный, возможно даже – международный, оборот. И чутье его не обмануло.

– Наум Валерьянович, с Вами хотят поговорить, – протянул рацию вошедший водитель.

– Слушаю, Блехман. Да, товарищ генерал. Слушаюсь, товарищ генерал.

Он отдал трубку водителю, насупил брови и с ненавистью взглянул на Дину:

– Вот, уже начальство интересуется.

Гнатенко демонстративно пожала плечами, словно возражая: «А я тут причем»?

– Так, давайте теперь нам все по порядку рассказывать. Раз он был такой герой, то деньги у него водились?

– Я не интересовалась! – ответила шокированная такой бесцеремонностью вопроса, соседка.

– Понятно. Как Вас – Майя Аркадиевна? – сверился с протоколом, записанным участковым, следователь.

– Но все-таки? Обстановка у него вполне достойная.

Блехман обвел внимательным взглядом комнату покойного. Мебель была почти новая, и не из дешевой. Сервант был заполнен целой коллекцией дефицитных хрустальных ваз.

– А жена у него есть?

– Нет. Милан любил … разнообразие, так сказать.

– Ага, по девочкам скакал, значит?

– Ну-у, – замялась соседка.

– А Вы видели кого-нибудь возле него в последние дни?

– В последние дни – нет. А вот недели три, может – месяц назад, мелькала какая-то совсем молодая деваха. Но он говорил, что это – его дальняя родственница.

– Все мужики так говорят о девочках! – поучительно поднял указательный палец Блехман, – Как она выглядела?

– Да, честно говоря, я тогда ему поверила. Потому что девица вообще никакая была! Совсем не в его вкусе. И на лицо – никакая, низкая, дебелая рохля, я бы даже сказала.

– А каких он любил?

– Под стать себе. Чтоб высокие были, стройные, брюнетки обычно… А эта – невыразительная блондинка…

– То есть, действительно, могла быть его родственницей?

– Я так и подумала тогда. Да я особенно и не присматривалась. Мне-то что до его девок? Это мой муж любил с ним про политику говорить. Ой, простите, я не то…

– Да ладно, успокойтесь. За политику сейчас уже не сажают! А Вы с ним на какие темы обычно общались?

– Мы с ним кофе любили пить. У меня муж всегда хороший кофе привозил из рейсов. Мы с Миланом коллекционировали разные сорта… Ой, что же я туплю? Вам же долго еще работать здесь?

– Да, – с напускной важностью кивнул Наум Валерьянович.

– Можно мне тогда отлучиться на пять минут?

– Идите, – милостиво разрешил Блехман и женщина выпорхнула из квартиры.

– Иди, найди понятых и приведи сейчас.

– Они уже есть, сидят в соседской квартире.

– Отлично. Давайте просто глянем на общий вид. А придут понятые – начнем писать протокол осмотра.

Блехман отдавал какие-то распоряжения сотрудникам, а Дина тем временем составляла свою версию произошедшего. Официально, к трупу ее пока не допустили, и еще долго не подпустят. Поэтому, приходилось довольствоваться тем, что было сейчас в наличии доступно ее зрению.

Она стояла в дверном проеме. И как раз возле ее рук находилась поврежденная голова покойного. Кровать располагалась под стеной между комнатой и кухней, и изголовье находилось у самой двери.

У Дины с самого детства выработался такой инстинкт, что она в любом помещении располагалась ногами к двери, чтобы сразу видеть входящих. Игорь даже как-то похвалил ее за это качество, назвав истинной воительницей. Поэтому, с ее точки зрения, подставлять голову под возможный удар было неимоверной глупостью.

– Динка, ты, словно, в любую минуту готовишься к нападению! У тебя это просто на каком-то инстинктивном уровне происходит. Может, тебе в армию надо было идти? Откуда в тебе подозрительность? – спросила ее как-то однокурсница, которая тоже теперь жила в Одессе.

– Да нет у меня никакой подозрительности! Просто у меня есть такой пунктик – я всегда пытаюсь подстраховаться от всевозможных неприятностей, – откровенно призналась Дина.

– Ты пойми, что это невозможно! Нельзя от всего защититься!

– Да я это знаю! И специально не стараюсь. Это само собой происходит.

Вот и теперь Гнатенко не понимала, как покойный мог так беспечно лечь спать, подставляя свой затылок под удар. Внимательно анализируя то, что она видела, у нее уже возникла некоторая версия происходящего.

На кровати лежало две подушки. Стало быть, лежащих было сначала двое. Никогда мужик не станет класть вторую подушку на кровать, если спит один. Она не могла понять особенностей мужской логики в этом случае, но из практики уже была с ними знакома. Когда Блехман приподнял одеяло на покойнике, Дина тоже успела мельком глянуть на тело и заметить, что оно было обнажено. Учитывая одесскую жару, нельзя было полностью игнорировать версию того, что Милан мог спать голым и сам. Но более классическим казалось развитие событий с участием женщины.

Кстати, мельчайшие брызги крови попали и на вторую подушку. На голове было множество ран. Сколько точно – она сможет подсчитать, когда ее допустят работать с телом. И хотя волосы на голове трупа были достаточно густыми, уже было видно, что раны расположены в разных направлениях. Первоначально складывалось впечатление, что его били по голове несколько раз каким-то небольшим предметом, так как раны были длиной максимум по три сантиметра. Даже если Милан был сонный, или в спящем состоянии, почему же он не проснулся и не вскочил? А о том, что он не менял положение тела и головы, говорило одинаковое направление потеков крови от ран на коже. Скорее всего, на тот момент он не мог проснуться. И этому могло послужить минимум две причины. Первая – если он находился в беспомощном состоянии из-за действия какого-нибудь лекарственного препарата, типа барбитуратов, или снотворных. Вторая причина – из-за сильного действия алкоголя.