Медный всадник - Дмитрий Вересов

– Интернациональный долг! – Олег по-своему переживал за тестя, а главным образом – за жену. – Какой еще долг?! Что мы им задолжали?!

– Успокойся, пожалуйста! – Альбина уже смирилась и даже защищала отца, его принципы.

– Я просто не хочу, чтобы ты потом рвала на себе волосы, получив похоронку!

– Помолчи, прошу, ты же накаркаешь!

Афганская война была еще одним гвоздем, который советская власть вогнала в крышку собственного гроба. И едва ли не главным здесь были не потери, а то молчание, которым эти потери были окружены. Впрочем, слухи все равно ходили. Говорили о спецназе, который бросают в лобовые атаки как простую пехоту, об ошибках авиации, бомбившей собственные части, о зверствах моджахедов и советских солдат. Об откровенном презрении, которым встречали чиновники вернувшихся «оттуда» инвалидов.

А Марлен Вихорев прислал письмо. Альбина вертела его недоуменно в руках. Письмо с фронта – сумасшествие какое-то. Никаких упоминаний о месте, где он сейчас дислоцировался, в письме, разумеется, не было. Альбина по-женски взгрустнула над письмом, потом спрятала его в шкатулку, где лежала целая стопка разновеликих конвертов, включая еще довоенной, как говорила Эльжбета Стефановна, поры – а довоенной порой Эльжбета Стефановна называла время до Первой мировой.

Альбина не давала себе долго печалиться, продумывала новый фасон – для беременных. Олег то ли сам проявил смекалку, то ли подсказал кто, но так или иначе в кооперативе появился целый пакет с импортной фурнитурой, потому что на жаждущего приобщиться к благам западной цивилизации потребителя названия, выписанные латиницей, действовали самым волшебным образом.

Альбину такое положение не очень радовало, была в ней тщеславная жилка – в хорошем смысле этого слова. Хотелось, чтобы именно ее вещи покупали, и знали ее имя, как знали имя Моисея Наппельбаума. Для удовлетворения ее «творческих амбиций» Швецов позволил поэкспериментировать под собственной маркой, но большая часть быстро расширившегося производства поставляла именно «итальянскую» и «английскую» продукцию. И продавалась она куда лучше именно благодаря фальшивым биркам. Пипл хавал.

Олег матерел на глазах, приобретал хватку и манеры, которые отчасти казались Альбине смешными. Но она видела, что люди, с которыми разговаривает Швецов – не смеются. И поневоле преисполнялась гордости. Единственным человеком, в глазах которого она ясно читала снисходительную усмешку, был Александр Акентьев, но, похоже, его усмешка относилась не только к ней и ее супругу, но и ко всему этому бренному миру в целом.

Как ни крути, а помощь его была очень ценна. Вот и с Вадимом Иволгиным он вызвался помочь – пристроил в «Ленинец», причем помощь эта выглядела совершенно бескорыстной, что приводило в восторг наивного Швецова.

Пословица насчет бесплатного сыра в мышеловке войдет в обиход позднее, на тот момент была актуальнее другая фраза – про свет в конце тоннеля. Подразумевалось, что до сих пор страна блуждала в потемках, несмотря на лампочку покойного Ильича.

Альбина и без всяких пословиц чувствовала, что все не так просто, но какой бы сволочью ни был Акентьев в прошлом – с чего бы ему подличать сейчас? Нет, он не станет этого делать!

Сколько, в конце концов, можно казнить Акентьева? Разве не мы сами виноваты в собственных несчастьях? Пора взрослеть. С Переплетом это уже произошло, ей порой казалось, что он и не помнит о том, что было между ними тогда, на режиссер-ской даче. Но эта мысль была почему-то тоже невыносима, почти как воспоминание о ее унижении.

* * *

Акентьев положил трубку на место и мрачно уставился в пространство. Звонил Орлов, сообщил, что Дину выпускают из санатория. Весть эта не могла обрадовать Переплета, хотя в разговоре он постарался сымитировать все полагавшиеся ему, как мужу и отцу, чувства. Кое-что, правда, радовало: Дине предстояло пройти дополнительный курс лечения в одной из швейцарских лечебниц. Озера, горы и шоколад. Вместе с матерью в страну шоколада отправлялась и Ксения. Оставалось только пережить несколько дней в обществе жены – и можно снова наслаждаться тишиной и покоем. Хотя, как известно, вся жизнь – борьба, покой нам только снится. Да и покой не снится, снится Альбина.

Неужели она счастлива со своим муженьком?! Олег производил жалкое впечатление – типичный продукт эпохи, суетливый, преисполненный ни на чем не основанного энтузиазма. Переплет, как правило, даже не замечал подобных людей. И при мысли, что Альбина принадлежит одному из них, чувствовал себя униженным.

Униженным и оскорбленным? Нет, братцы кролики, все в наших руках! Спустя несколько минут он уже набирал ее номер. Олег должен был отправиться этим утром в Москву, значит, Альбина остается одна с детьми. Марлен в Афганистане – все как нельзя кстати.

– Послушай, почему бы нам не встретиться сегодня вечером? – Акентьев машинально пододвинул к себе ежедневник.

Репетировал. Следовало продумать разговор, чтобы не вспугнуть ее. Муж в командировке, молодой женщине тоскливо одной. Не слишком ли прямолинейно? Он подумал, что стоит позвонить из уличного таксофона, недалеко от ее дома – тогда ей будет труднее отказать.

«Веду себя, как мальчишка!» Нынешнему Александру Акентьеву подобные мелкие хитрости были как-то уже не к лицу. Не его масштаб! Впрочем, с хитростями своего масштаба он всегда успеет. И потом таксофона рядом с ее домом может просто не оказаться – или же он будет, как обычно, сломан. Акентьев сам, еще в те времена, когда работал в «Аленушке», научился взламывать аппараты. Не потому, что ему не хватало денег. Просто ради смеха – забавно было чувствовать себя гангстером и наблюдать, как вытягивалась физиономия Маркова, если ограбление телефонной будки происходило в его присутствии. Марков… Переплет вздохнул, отогнал от себя ненужные воспоминания и посмотрел на часы.

Еще час до конца работы. А вдруг Альбина кого-нибудь ждет сегодня? Вполне могла позвать в гости кого-то из знакомых. Девичьи посиделки.

Он подумал еще немного и позвонил из кабинета. Сказал, что привезет бумаги, которые забыл передать Олегу. Альбина немного замешкалась и упустила момент – нужно было сразу найти благовидный предлог для отказа, а теперь он прозвучал бы просто невежливо. Акентьев догадывался, о чем она сейчас думает. Приятно было осознавать, что даже ее мысли ему известны. Какие могут быть мысли у женщины, живущей с таким человеком, как Швецов?

Почему-то его очень беспокоил запах изо рта. «Это нервное, – подумал он, – нет никакого запаха». Возле парадной сидела дворовая пятнистая кошка. Когда Переплет подошел ближе, она сорвалась с места и скрылась в подвальном окошке. Память подсказывала дорогу – дома у Вихоревых он был всего несколько раз, но хорошо помнил и этот двор, и эту лестницу. На лестничной площадке возле окна тосковала размалеванная оторва лет пятнадцати, попросила у него закурить. Переплет не отреагировал, молча прошел мимо, услышав за спиной несколько не очень лестных эпитетов. «Растет смена, – подумал он. – Впрочем, бог с ними со всеми»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});