Четыре дня, четыре ночи - Елена Асеева

Но сейчас посмотрев на себя в зеркало, Руслан передернул плечами, потому как смотреть на свое посеревшее от переживания лицо было противно. Чтобы стать прежним и очаровательным, нужно улыбнуться, засмеяться… однако улыбнуться или тем более (такое страшное слово) засмеяться, было не простительно подло по отношению к Танюше, по отношению к их любви, а потому лучше и совсем не смотреть на себя в это зеркало. Нахмурив свой лоб, и, отвернувшись от противного отражения, мужчина тяжело вздохнул, да принялся снимать с себя вещи: легкую, голубую с коротким рукавом рубашку, тонкое, темно-синие, домашнее трико, носки. Бросив все это на кресло, где опершись на его мягкую, широкую спинку, стояла светло-коричневая гитара, пошел тушить свет, и, нажав пальцами на выключатель, поспешно, вроде опасаясь чего-то вернулся, в наступившей, непроглядной тьме, к дивану, да раскидав подушки и плед, улегся. Он подоткнул под руку одну из подушек, которая хранила тепло и тьфу-тьфу шерсть кота, и закрыл глаза.

Глава вторая

Но сон, как не странно, к нему не шел, а ведь до сегодняшнего вечера, вернее уже ночи, это единственная радость, которая осталась у Руслана.

Сон, был избавителем от всех, острых, душевных мук и скорби.

Сон, поглотитель боли и печали.

Сон, точно легкое успокоительное, приносил тихую грусть заменяя жуткую тоску поедающую душу. Однако теперь и этот верный друг покинул мужчину. Считать овец не получалось, считать котов тоже, думать о чем-то хорошем давно не моглось и потому приходилось просто лежать, не открывая глаз и прислушиваться к звукам царящим в комнате, квартире, доме, городе.

Вжиу… вжиу… вжиу… по широкой проезжей части вправо и влево носились машины.

Выу… выу… выу… гудели потревоженные сигнализации автомобилей пристроившихся на отдых под окнами.

Гав… гав… гав… залаял соседский пес, где-то за стенкой, возмущенный или обиженный на что-то.

Пув… пув… пув… заработал лифт, поднимающий кого-то на верхний этаж.

Бах… вновь упала капля воды в чашку, мур… мурлыкнул напоследок прикорнувший возле шкафа кот. И, внезапно, перед глазами Руслана поплыл серый туман, сквозь который он четко и ясно разглядел голубое небо, заполненное осенней чистотой и солнечными лучами до краев, высокие деревья с облетающей желто-зеленой листвой, небольшой костерок с подымающимся кверху пламенем огня, поедающий сухие ветви и тихую еле слышимую трель лесной птички… Насыщенный любовью и счастьем день его прошлой жизни.

Руслан не просто увидел, услышал, но он будто почувствовал, втянув носом, эту нетронутую злобной, людской рукой чистоту родного леса. Ощутил небывалый осенний, звенящий шум опадающей листвы, которая срываясь с ветки где-то высоко, грациозно кружась, опускалась вниз, осыпаясь на своих братьев и сестер, уже покрытых тонкой, хрустящей коркой.

Дзинь… дзинь… дзинь!.. Нет, это звук не из леса, это другой звук, и он почему-то волнует Руслана, тревожит его душу так, что красота лесная темнеет или блекнет, сразу и не разберешь. И вот опять перед глазами серый туман, и видит он, как раздвигает кто-то руками эту плотную завесу, и слышится все тоже дзинь… дзинь… дзинь! Но вот человек вышел из тумана и душа Руслана радостно вскрикнула, а может, вскрикнул и он сам, потому как увидел ее, Танюшу.

Но, Господь мой, что с Танюшей? Белокурые волосы ее частями опали, оголив голову, да не просто оголив, а сняв в этих местах кожу и показав белую кость черепа. Ее милое, родное лицо покрылось темно-зелеными, гниющими ямами. Ее прекрасных голубо-серых глаз и вовсе не было, а на Руслана смотрели пустые глазницы. Ах! Бог мой! кожа рук и ног, и само тело, в тех местах где не была прикрыта превратившимися в лохмотья вещами, тоже отсутствовала, и проглядывали гладкие, словно вымытые белые кости, или разлагающиеся внутренности. Очень хорошо было видно большое кроваво-красное, с черными и зелеными крапинками по поверхности, сердце. А руки Танюши были крепко накрепко связаны толстой, серебристой с круглыми кольцами цепью, и именно эти кольца ударяясь друг о друга звякали, выпуская то самое громкое-дзинь! Но хуже всего было то, что очень сильно, просто невыносимо, пахло разлагающейся плотью. Внезапно, часть щеки Танюши запузырилась, забулькала, будто там была не кожа, а какая-то жидкость… губы… черные, черные губы ее, на чуть-чуть приоткрылись, и тихо шепнули: «Прощай, Русенька, больше мы не увидимся».

Руслан глубоко вздохнул и проснулся, однако глаза не открыл. Иногда так бывает, проснешься глубокой ночью, пережив какой-то страшный кошмар во сне, а глаза не можешь, не смеешь открыть и лежишь, да тихо уговариваешь себя, что то был только сон. Так было и с Русланом, он лежал в своем доме, в своей комнате, у себя на диване, ощущая кожей спины полотно простыни, и не смел, открыть глаза. Подушка, приткнутая к спинке дивана, была вся мокрая, то ли от слез, то ли от пота, обильно напитавшем сыростью волосы и тело. Мужчина туго дышал, ощущая каждой клеточкой, каждой крупиночкой своего тела взволнованное состояние собственной души, коя притаилась где-то в груди, рядом с большим тяжело бухающим сердцем. Вся поверхность кожи была не просто мокрой, а покрыта крупной, гусиной кожей, а каждый волосок, включая волосы на голове, испуганно поднялись вверх и в этом поднятом состоянии замерли. А обмерли они, потому что комнату все еще наполнял непереносимый запах гниющей плоти. Вдруг совсем рядом, подле ног опять, что-то дзинькнуло, тихо, тихо дзинь… дзинь… дзинь! Душа внутри содрогнулась, а легкие переполнили грудь так, что казалось еще мгновение, и Руслан задохнется. «Танюша!» – тревожно пролетело в голове. «Пришла, ведь я ее звал… Звал… Надо подавить страх и открыть глаза», – продолжил свои летящие мысли он.

Еще мгновение мужчина лежал неподвижно, порывисто вздыхая, потом резко сел, и также энергично открыл глаза, а секундой позже сам собой у него отворился рот и оттуда вырвался глухой стон. Оно как лучше бы то и вправду была Танюша, чем то, что увидел Руслан. Возле края дивана, недалеко от шкафа-купе, стоял или висел очень высокий, худой мужчина, точно восставший призрак или приведение из фильма ужаса. У этого призрака-мужчины была белая, бледная кожа, белоснежные до плеч прямые волосы, узкий, низкий лоб, тонкий, изогнутый немного вправо, нос. Негустые белые, будто обсыпанные снежной изморозью брови, ресницы и такие же тонкие, белые губы. А глаза у мужчины гляделись необычайно широкими и глубокими, ярко красного цвета, такие красные, словно внутри очей разлилась кровь и поглотила весь белок. Призрак был одет в серое, длинное платье, чем-то схожее с женским, с широкими, длинными рукавами, полностью скрывающими руки, без всяких разрезов спереди и сзади, лишь с отверстием для головы. Поверх какового проходил, стягивая его на талии, широкий, черный пояс, с висящим, на левой стороне, десятком черных, кривых крючков, напоминающих рыболовные снасти, только большего размера. И еще Руслан хорошо разглядел, что мужчина не стоял на полу, а висел… парил над паласом, и из-под длинного его облачения не выглядывали ноги так, что казалось ног и вовсе у призрака не имелось.

Руслан широко раскрыл рот, затем сомкнул его. Он хотел было громко закричать и криком прогнать это существо, этот призрак, этого мужчину, но после того как изо рта вырвался стон, более оттуда ничего не могло выйти, так будто голосовые связки ему перерезали, каким-то острым предметом.

– Тише, тише, тише…, – высоким, с едва слышимой хрипотцой, голосом сказал Он, призрак-мужчина. – Тише, человек, не стоит кричать. Крик тебе не поможет. Уж поверь ты мне, я знаю твоих соседей, знаю всех этих людишек, что окружают тебя… твой крик не пробудит в них сочувствия и жалости, только злое любопытство, раздражающее их ненасытное желание знать все и обо всех… Если, ты, человек успокоишься, я сниму повеление и мы с тобой поговорим… Ведь именно для этого я и проявился, чтобы мы с тобой могли поговорить… Ну, что, ты, успокоился?

Призрак говорил слова неспешно, делая паузы между предложениями, как бы давая время успокоиться человеку и подавить сковавший его душу и тело страх, а когда он замолчал, Руслан, все еще держа широко разинутым рот, кивнул головой. У приведения едва изогнулись белые уголки губ, он маленько приоткрыл рот, показав бездонную, черную глубину и тихонько дунул. И в ту же секунду Руслан глубоко вздохнул, к его голосовым связкам вернулась былая гибкость, он почувствовал тепло внутри рта, гортани и даже пищевода, и не менее хриплым голосом, чем призрак, спросил:

– Ты, кто?

Мужчина не отводя своих кровавых глаз, пристально смотрел прямо в очи Руслана, а тот только теперь заметил, что несмотря на царящую ночь, струящуюся сквозь тонкие, тюлевые занавески, в комнате было как-то необычно светло. Нет! Не то, чтобы светло… но и не темно. В комнате стоял полумрак, но полумрак плыл лишь вокруг приведения, потому что возле него словно курился беловатый полупрозрачный дымок. Вследствие этого там, рядом с призраком витал сумрак, неясность, серость и угрюмость, однако дающая возможность прекрасно все разглядеть, а во всей остальной комнате стоял густой, непроглядный мрак.