Не дожидаясь полуночи - Мария Лебедева

С таким же успехом им могли бы помочь курсы кройки и шитья или абонемент в бассейн — собственно, любой отвлекающий фактор. Но они шли к моей маме на эти тренинги женской силы, как идут к гадалкам и целителям. Они так и говорили:

— Вы волшебница!

— Что Вы, я просто психолог, — смущенно отзывалась мама.

Я не против, это приносило семье деньги. Но ни с психологией, ни с психоанализом… вообще ни с чем, имеюшим корень «псих», это не имело ничего общего. Разве что с психопатками, которые изредка попадались среди богинь.

Подставные богини — другое дело. Даже выглядят получше. Это знакомые знакомых, которых пригласили специально для съемок.

Ах, да. Забыла сказать. Мама — местная звезда. У нее даже есть свое шоу — почти восемь минут на региональном телеканале. Каждую неделю толпа поклонников собирается у экранов, чтобы послушать мамины советы. Если вдруг шоу по каким бы то ни было причинам не выйдет в эфир, все мамины фанаты будут разочарованы. Все четверо.

Шоу снимают прямо в нашей гостиной. Вообще, иногда это делают в студии, но сейчас не наша очередь. Студия у телеканала всего одна, и там и так проходят съемки унылых местных новостей, прогноза погоды, бредовой передачи о культурной жизни города и даже интеллектуальной программы с призами вроде пледа или набора календариков. Каждый день — одно и то же: «канализацию прорвало, состоялось собрание депутатов, крысы на свалках, депутаты собрались, аварийное жилье, мы уже говорили о собрании депутатов?».

Оператор ворчит, и я держу перед камерой белый лист, чтобы мама потом в кадре не выглядела зеленой.

Нюта пристает к оператору, намереваясь поразить его своими талантами.

— А снимите, как я танцую, — говорит она.

— Угу, — кивает тот.

Нюта самозабвенно танцует, пока он настраивает камеру.

Я держу белый лист между сестрой и оператором.

Макс пытается незаметно прокрасться к выходу, туда же подбирается и отец — но мама с коварным «Ма-альчики!» ловит обоих в коридоре.

Сегодня снимают выпуск о взаимопонимании в семье.

Мы тоже засветимся: в конце стоим все вместе, а мама говорит, что, мол, я звезда, но еще и мать, и все у нас отлично. И все улыбаются, как в рекламе зубной пасты.

Эта сцена удалась лишь с пятого дубля.

Сегодня, возвращаясь из школы, купила себе букет цветов. Поставила в гостиной, чтобы мама думала, будто у меня есть поклонник. Купить цветы — это вовсе не обман.

Все равно никто не спросит, откуда они.

На телеэкране мелькали пластмассовые лица каких-то актеров. Все в них было искусственным: лица манекенов, кукольные эмоции и ненастоящие разговоры. В стеклянных глазах отражался лишь свет кинокамер.

Этот фильм мы должны были смотреть все вместе, а потом обсуждать.

Семья собралась в гостиной. Каждый был занят своим делом. Считалось, что все смотрят фильм, но смотрели его только мама и Нюта. Я читала «Человека и его символы», Макс бешено колотил пальцами по клавиатуре ноута — не иначе, болтал с кем-то вконтакте, папа уткнулся в газету, и каждый был дальше от других, чем если бы находился на другой стороне земного шара. Но мама считала, что вечерние посиделки в гостиной укрепляют семью, а потому мы покорно сидели рядышком в гостиной, продолжая быть за километры друг от друга.

Перерыв на рекламу. На экране — новая драма. Просто катастрофа: гости ушли, оставив гору грязной посуды. Что же делать? Но находчивая семья придумала выход! Нужно вымыть тарелки новым моющим средством!

— Смотрите, интересная заметка, — вдруг начал отец. — Школьница покончила с собой из-за несчастной любви. Слышишь, Юль?

Значит, догадались. Догадливость просочилась с экрана, и теперь распространялась со скоростью вируса.

— Слышу, — отозвалась я, делая вид, что не понимаю намеков.

Я укоризненно посмотрела на телесемью. Они намывали тарелки, попутно объясняя, какое это удовольствие — пользоваться новым моющим средством.

— Эта молодежь! — в отчаянии воскликнула мама. — Неужели они не в силах понять, что за первой любовью последует вторая…

Мама выжидающе посмотрела на Макса, призывая его принять участие в разговоре. В семейном разговоре.

— … а там и третья! — внес свою лепту брат, продолжая печатать.

Из комнаты Макса послышался грохот: вещи, запиханные кое-как, все же вырвались из шкафа.

Родители бросили на сына почти строгий взгляд.

Сделав вид, что не расслышал шума, Макс поднял вверх указательный палец и важно изрек:

— И даже четвертая!

Ух. Вот это мотивация.

Мама с папой переглянулись, но ничего не сказали. Развалившийся на диване Макс сделал значительное лицо. Нюта нахмурилась. Кутузов пошевелил ухом.

Обстановка накалялась. Рекламная пауза закончилась.

Пластмассовые люди на телеэкране продолжали маскироваться под настоящих. В какой-то момент мне показалось, что если актер не прекратит кричать, доказывая свою правоту, то у него выпадет вставная белозубая челюсть, и вообще он весь развалится на части.

Тут я вспомнила, что поставила букет в своей комнате, и наверняка его никто еще, кроме Нюты, не видел. Если я сейчас на пару минут выйду, сестра быстро всем расскажет о букете, и они оставят свои беспокойства.

Но, едва я приподнялась, как мама приобняла меня за плечи и слегка надавила на них — команда «сидеть». Даже забыв о фильме, она принялась втолковывать, что мне бы не помешало вести какие-то «вечерние страницы добра», и что это поможет осознать, насколько прекрасен этот мир и так далее.

К счастью, в этот момент позвонила одна из ее клиенток, которая никак не могла открыть в себе богиню, и мама переключилась на спасение этой милой женщины.

Я рассеянно погладила пса.

Только не надо думать, что у меня нет друзей. Я просто не хочу называть так кого попало. Есть, с кем погулять, сверить домашнее задание или еще что-нибудь. А человека, которому я бы все рассказывала, доверяла бы больше, чем себе — такого нет.

Я оглядела людей, собравшихся в гостиной. Это моя семья. Я люблю их, потому что родственников любят. Вот и все.

Узы крови, любовные клятвы, обещания вечной дружбы— вовсе не гарантия того, что ты сможешь считать человека своим другом.

По-настоящему предан мне только мой пес.

Но мне не пять лет, чтобы верить, будто животные понимают человеческую речь. А жалко, конечно.

Ровный свет торшера освещал собравшихся в гостиной. В этом мягком искусственном свете их лица казались сделанными из пластмассы.

Актеры, играющие семью, разойдутся после команды «Снято!».

* * *

Нюта сфоткала мой букет со всех сторон и выложила себе на страницу. Подписав: «Как приятно получать цветы!». Ее подружки мгновенно начали сходить с ума от зависти. Нюта вела счет каждому завистливому лайку.

Окрыленная успехом, она даже сделала снимок собственной руки с позаимствованным у мамы колечком (кольцо было безобразно велико, поэтому сестра крутила рукой то так, то эдак, подбирая наиболее удачный ракурс). Второе фото — «как приятно получать украшения!» — появится в сети лишь завтра. «А то не поверят» — проявила, под конец, благоразумие Нюта.

Запах цветов раздражал, и я переставила вазу поближе к окну.

Заслышав возню, удивленно приподнял уши дремавший на полу пес. Я обхватила руками его голову, скрывая ладонями длинные уши. Его бедная безухая голова выглядела жалко, и я чмокнула Кутузова в лоб.

Настроение было хуже некуда.

Можно подумать, будто я только и делаю, что ною. Отлично знаю, что, если б я решила кому-нибудь рассказать о своих проблемах, никто бы их проблемами и не посчитал. Я не голодаю, не подвергаюсь насилию, живу в полной семье, не встречаюсь с агрессией со стороны одноклассников, получаю достаточное количество карманных денег и не имею проблем со здоровьем.

Но при этом мне кажется, что день за днем я проживаю чью-то чужую жизнь. Смотрю на себя со стороны: сейчас она допишет упражнение, уберет тетрадь в сумку и ляжет спать.

На мониторе высветилось: 00:00.

Мое любимое время. Время, которого вроде как и нет, одни нули.

Полночь.

Карета стремительно уменьшается, ее металлические стенки обрастают изнутри плодовой мякотью — и это уже не карета вовсе, а самая настоящая тыква, рыжая, пузатая, только что с грядки.

Принцесса вздрагивает от укола веретена, и красная капля быстро сбегает вниз, огибает нежную руку.

Лягушачья кожа скукоживается, опаляясь огнем.

Часы бьют двенадцать.

Каждую полночь я жду, что что-нибудь изменится.

Это мой секрет.

Тихо, стараясь не наткнуться в темноте на стеллажи, я вышла в коридор. Часы без кукушки слегка отставали, и вот сейчас стрелки сомкнулись, встречаясь второй раз за сутки. Я застыла в ожидании.

Из комнат доносилось ровное дыхание спящих и клацанье клавиатуры — брат никак не успокоится.