Пузырь в нос - Курьянчик

Часа через три над выдвижными пролетели два долгожданных «Ориона» австралийских ВВС. На обратном пути сбросили по гидроакустическому бую — по носу справа и по корме слева. Работали филигранно, на трех моторах! Может, и наши так могут? С этого момента по «Орионам» можно было сверять часы — ровно в пятнадцать ноль-ноль нас теперь обкидывали буями.

Наше появление здесь для американцев явно было неожиданным. В качестве корабля сопровождения с их стороны двое суток шел целый вертолетоносец «Тарава» — это против нашего-то тральщика! Потом — вплоть до самого погружения — его сменил танко-десантный корабль «Ньюпорт».

Нащелкали, напечатали снимков — море. Смотрели в бинокль и в перископ, как американские сержанты гоняют по палубе негров-морпехов. Тоже часы можно сверять. Появились «знакомые» сержанты. Жизнь снова приобретала обыденность. А русская душа всегда любит быструю езду (по Гоголю) и жаждет потехи. Может, и не только русская, но только мы можем находить потеху и устраивать ее в таких условиях и ситуациях, где другим — скажем, евреям — и не снилось.

Перед очередным налетом «Орионов» подняли носовой шпиль. Потом открылась боковая дверь ограждения рубки и из нее вышел боцман Фикус (это не кличка, а упрощенный русский вариант татарского имени), неся в руках блестящую квадратную банку из-под сушек. Море было спокойным — штиль полнейший, солнышко в легкой дымке… Боцман водрузил банку на шпиль, затем ушел и появился еще раз, но уже со шваброй — толстая такая дюралевая ручка у нее была. Швабру эту воткнул в банку и с чувством исполненного долга и личного достоинства не спеша вернулся в рубку, задраив за собой дверь. Вахтенный офицер скомандовал вниз: «Пошел шпиль… на малой вправо!» Шпиль завращался: вместе с банкой и шваброй он преобразился и стал каким-то грозным фантастическим оружием. Потом влево.

«Орионы» чуть с ума не сошли. Они делали заход за заходом. Пролетали вдоль и поперек на минимальной высоте и минимальной скорости. Перешли на два мотора и кружились, кружились, кружились… С вахтенного офицера ветром от винтов сдуло за борт тропическую пилотку.

Командир не выдержал: «Боцман, убери ты эту хуйню к ебене матери, у них же горючее уже на исходе, жалко же дурачков…»

Боцман быстро, но со скифским величием и спокойствием подошел к шпилю, выдернул швабру, взял ее на плечо, а банку небрежно пнул за борт.

Обиженные «Орионы» круто взмыли в небо и на всех четырех моторах унеслись к солнечной Австралии. Следующие два дня они делали облет на заоблачной высоте и буев не кидали. То ли стыдились чего-то, то ли боялись… Кто ее поймет, эту полу-белую, полу-черную американскую душу?

А через два дня мы нырнули, и были таковы. Бай-бай!

Цусима

…не скажет ни камень, ни крест, где легли во славу мы Русского Флага…

Вьетнамская база Камрань осталась далеко позади. Там произошла смена экипажей атомохода — первый экипаж, отморячив свои полгода вместо предполагаемых девяти месяцев, возвращался во Владивосток на среднем десантном корабле.

«Стоял ноябрь уж у двора». Здесь, в Китайском море, был бархатный сезон, или второе лето. Голубое, безоблачное небо; теплое ласковое солнце; изумрудное море. Тропическая форма одежды и непривычное полное ничегонеделание. Вся служба заключалась в дежурстве по команде — мичман пасет матросов — и трех построений в трюме на танковой палубе на подъем Флага, после обеда и перед сном. Загорали и читали днем; вечером, закрепив на носовой башне экран, крутили кино. Курорт! Слегка угнетал сравнительно скудный надводный рацион, и пронырливые офицеры-подводники пошли брататься с офицерами-надводниками. Дело в том, что подводники — прямые потомки пиратов, причем, самых беспощадных. Все, что обнаружено — цель, а всякая цель подлежит уничтожению. Легкий холодок взаимного презрения, заложенный еще в училищах, преодолевался либо землячеством, либо теплым тропическим шилом, настоянным на всевозможных цитрусовых корочках. Братского напитка оказалось много только у КИП-овца ГЭУ, и поделившись тайной со своим однокурсником, комдивом-два, друзья пошли прочесывать на лояльность «люксов»-надводников. Боевой частью пять на этом корабле командовал единственный офицер-механик, старший лейтенант, который дневал и ночевал у своих редко исправных дизелей польской сборки. Вышли на офицера-связиста. Он спал в рубке связи и в каюту приходил очень редко — попить чайку и проверить качество приборки. Наши связист и начальник РТС общались с ихним старпомом — тоже однокурсники. Связист-надводник оказался неразговорчивым и не очень общительным, но после первых посиделок просто отдал подводникам запасной ключ — владейте, мол. Заходили перед сном пропустить «по пять капель под сухарик» и послушать приемник. Москва вещала на низкие широты только на местных языках, а вот песни были на русском. И на том спасибо. Если хозяин-связист «был дома», вестовой приносил чай, хлеб с маслом, консервы всякие… Врубали хозяйский «Панасоник» и крутили Высоцкого, Окуджаву.

Зам придумал всем писать конспекты и рефераты на общественные темы объемом в 12-листовую ученическую тетрадь, чтобы чем-то занять народ. Если каждая кухарка должна уметь управлять государством, то чем хуже офицеры подводники? Хоть теоретически, в письменном виде. Побурчали для порядка и написали. Почему бы и нет?

Так изо дня в день. Предаваясь праздности и лени, незаметно подошли к Цусимскому проливу. Говорят, над полями больших, жестоких битв витает особый дух — дух сражений. Случайно ли, специально так вышло — пролив проходили ночью, но весь народ шарахался по кораблю и не спал. Видно, витал в районе самого крупного и жестокого морского сражения Русский Дух Цусимы и будоражил русскую душу. Уточнили время и место у штурманов: к месту начала сражения подойдем в два часа ночи, к месту окончания битвы — к полудню следующих суток. Если СДК сможет идти под обоими дизелями. И старик, несмотря на польскую постройку, сделал это! Видно, и здесь не обошлось без духа Цусимы. Еще штурмана сказали, что это район интенсивного рыболовства, и будет много японских шхун.

В каюте связиста накрыли стол — помянуть те далекие и смутные, но несомненно героические времена, когда дрались насмерть в пределах прямой видимости.

— А вот выиграй мы Цусиму, — бросил пробный шар КИП-овец, — может, и коммунизма бы не строили? Могли ведь выиграть, и всю русско-японскую войну тоже.

— Ты что, обалдел? — урезонил его комдив-два. — С чего это? Японская эскадра имела явное превосходство.

— Иметь-то имела, но в ней был сосредоточен весь их флот. А у нас три таких флота было, и каждый в отдельности японский превосходил, по крайней мере, в броненосцах. Первая Тихоокеанская эскадра, Балтийский флот, КИП-овец загибал пальцы, — и Черноморский флот с его «Очаковым» и «Потемкиным».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});