Мышиная Радуга - Роман Шебалин

Вы уснули? Нет-нет: спите. Но примстится Вам, что Москва - уходящий навек в пространства воды и земли: вниз - айсберг Башни Вавилонской; сложившаяся, смявшаяся в леса и болота, Башня, зыбкой пружиной, кольцами липкими, звонкими, живет в нас, вращаясь: улей, муравейник: полеты по кольцом рваные, древние, навие...

Мы спим. Нет, нам кажется, что мы спим. Вот славно - ведь во сне мы улыбаемся: нас нет. Смотрите же: в старинном зеркале отразиться еще и еще и опять ваши верные вещи: стулья, шкатулочки, блеклые картинки на стенах, зашевелятся в толстых книгах собранные когда-то ребенком осенние листы, Вы уже не помните? Вам еще кажется, что Вы живы?.. Слушайте - вот то, что есть Москва: домашние вещи и там, за окном, и здесь - в зеркале, - ради них можно не быть. И в глубине рассыпающихся зданий, в темноте легкого покоя мы всегда далеко и дышим водой: мы бессмертны. Солнце серое, мышиное, Москвой искрится на ветру.

Светит нам, клубясь, растворяя нас в себе. И тогда на миг - зрите Вы радугу, серую радуга: и Вас нет - нигде, никогда.

Мышиная Радуга.

Людей нет. Нет их. То есть, - не так, не эдак, не в том что бы - это где-то там, а здесь есть они; в принципе нет, вообще, конкретно - их нет в Москве. Нас - нет.

Ах, как же! - Вы возопите и, не разбирая дороги, как, казалось бы, есть, чуть, ай! не поскользнувшись, но все же успев ухватиться за ручку двери, ее распахиваете, вбегаете, уже путаясь пальцами в связке ключей и вот наконец-то, влетев в квартиру, скинув только шапку и пальто, нет, лучше - прямо так - к зеркалу, - Вы помните? стояли такие старые, еще даже не шкафы, а шкапы со скрипучими дверками, теплыми, почти бархатными - там были зеркала, во весь рост, - чтобы вся комнатка и еще даже - окно, а там: небо, деревья, дома, переулки - и Вы сами, запыхавшийся, и тычущий пальцем в это высокое от пола до потолка отражение, возмущенно: да как же! вот он я... И уже, так, чуть более задумчиво: да вон же вот он я...

А вот ведь и нет же! То есть, да - лицо там, глаза, пальто, гримаса серьезная, глупая, но это не Вы. Может быть и Вы, да вот Вас все равно нет. Поверните голову слегка влево, вправо теперь - видите? В старинном зеркале отражается помимо всякой разности: комнатка, диван там, часы, стол... Но это не важно, Вы умрете - они и не вспомнят о Вас. Еще чуть голову поверните. Видите? - отразилось окно. А там, в окне - да-да, именно, в нем, а не за ним, в нем - мир, робкий, родной и мертвый, потому что мы в нем - ничего. Но он не пуст. Он пуст нами. Как свята пустота, ее бесконечная серость, ее легкое мышиное копошение и - радуга. Вы не заметили? - в Москве всегда: радуга. Обласканных, усыпленных нас, москвичей, - не было, нет, не будет...

С Питером легче. Питерсбзбр... ну, которые ленинградцы, так вот - в ними, конечно, проще. Они будто разом удостоверились, что Питер - в их воображении. Сперва, конечно, он был в воображении одного веселого горемыки с родовыми комплексами, позже - воображение, поселившись в умах иноземельных умников, стало приобретать формы некого газа, отравленные этим газом, мужички православные составили, как был сказали иные теоретики, базис, и проблема вымещения воды из емкости путем погружения в оную тел православных была решена. Так что - если воображаемый город и стоит на костях, слава Митре, хоть - на настоящих!

Но кто сказал, что немцы - зануды? Только, если так, на вид, ходят себе: подтянутые, дельные, строгие, а все ж таки - лица эдакие, будто потеряли что... Но, Бог мой, навоображали же они нам цельный город, почти столичный, да еще и с императорами! Я вот что думаю: все это из газа. Возьмем, к примеру, дом какой из Питера и перевезем его, скажем, во Владимир, - не доедет ведь, растает по дороге! Во Владимир-то, может, какая дымка и приползет, но только - никак не дом. А все почему? Потому что он из газа. Резон в этом есть. Из газа стоить и дешевле, и быстрее, и легче. А самое главное - не так обидно будет, когда затопит. А это уж обязательно... Ах, ужо серые потоки воды на город Ленина и Петра хлынут... а вот - уйдут когда - нет города Ленина и Петра. Нет его, гордого. Москва же - иная совсем. Тут наоборот. (В смысле - это в Питере все наоборот, так, назло, чтоб пусто не казалось...)

Мы здесь - сами - в ее воображении.

Вот так и получается, что как бы - нас нет.

Обидно. О чем тогда?

И вдруг, так, совершенно случайно, луч света выхватывает вам блик на золотистом куполе, вы запрокидываете голову, словно пытаясь поймать, нет же! понять, узнать: что это? Порыв ветра сорвет лист ветки, вспыхнет на листе купола отражение - золото его шелестящее плавно опустится вам в руки. Эдакий мокрый лист, - поморщитесь Вы. Еще бы - где-то всегда идет дождь.

Знаю: Москва - ведь не город это, где живут, но и не город и вовсе, что-то морское такое, теплое; и казалось бы - нет воды ей, нет ей бушующих волн сумасшедших прибоя, нет удивительных кораблей сверкающих всеми цветами радуги в холодных лучах осеннего солнца, нет - моря ей: что вы, как можно! - Москва - море само, его, если хотите, злокозненный клок, бесполезный крутень... остов воды... да и еще Бог знает что, - до чего еще додуматься можно! теперь, теперь... ныне - не все ли равно! но

- но она вовсе - не она, но - оно. Москва ведь животное (морское), упало которое с неба на землю, упав (морское - на землю), оно распласталось, словно медуза зыбкая какая... Что Москву, стати, строили сущая ложь! как же, никак нельзя было строить, невозможно: животное с простейшей организацией сознания, или без сознания вовсе, или,

- да пусть хоть так! - с трансцендентальным сознанием, - как это "строиться-выстраиваться"?

Упав: в леса, в болота с дивными зверюшками непонятными такими, чавкающими, квакающими да повизгивающими, оно хлепнуло, ахнуло и примостилось у реки, да и словно бы - над рекой, и вышло так во временах заботливых, строгих: Москва - город городов над рекой, вода над водою, черт знает что - черт знает где!

Что-что-что знает черт, а?

Чушики, - вурдалаки да вампиры разные поселились в нежных переливах кожи московской; дома, создаваясь, вырождались из воды и земли - в небо голубиное вырастали они, а в домах тех заводились (пролетел голубь славная пыль зачуралась в углах, под комодами, - что вдруг?) - а в домах: мыши-домовые; вишь, глупые мыши и бегают до сих пор, играя свои московские странности, пища и усики легкие топорща, лапками цепенькими перебирая ладанные сыра кусочки, ломтики патоки где-то застывшей в лужицах жидкого чая, под милыми масками-книжками серолилового пара, из которого дома и до сих пор возникая - вырастают, земноводные домики, нежные домики, домики давние, где мыши лишь да домовые только и жили, да и что же мыши! мыши-то живут и поныне

- (их порою можно в ночи увидать - перебираются из туманов в дымы или - в пар просто; а порою - и слышно как по выгнутому в пенное небо ночное мосту с каплями звезд замерзших на проводах трамвайных - там по мосту перебегают мыши шелестящей струйкою: а-у! куда они? в навь ли опять? вновь ли - бледные дали неизъяснимых времен позвали их, добрых, наивных, или просто: чтобы мы, ночью осеннюю вдруг проснувшись, увидали: в ночи над мостом, над городом спящем - летит серая стайка мышей, и крылья теней кленов машут им, треща и стеная: что-то: прощайте! - покидает нас навсегда, навсегда и - навсегда вновь!..)

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});