Наши гости - Анна Пайтык

глины, и начинаю бросать их в арык. Они с плеском падают в воду, образуя на ее поверхности круги. А потом, выпуская пузырьки, медленно опускаются на дно. На противоположном берегу квакают пучеглазые лягушки. Каждый раз, когда раздается всплеск воды, они испуганно прыгают в воду. Сначала я боялся, что они утонут, но им в воде не страшно. Они плавают, ныряют. Вроде бы только что были в воде — и опять слышно, на берегу квакают. А те самые или другие — не разберешь. Руки мои все в глине. Я споласкиваю их в арыке, а заодно и лицо. Здесь легко умываться. Никто не пристает к тебе, чтобы ты мыл руки с мылом, чтобы чистил щеткой зубы. Да и вообще на бахче ни к чему щеткой чистить зубы. Целыми днями только и грызешь зеленые дыни, морковь, так что зубы сами по себе очень чистые…

Возле арыка можно даже ничем не заниматься. Просто сидеть и смотреть на течение воды и то удовольствие. Посмотришь — вроде бы обыкновенная проточная голубая вода. Но если посмотреть попристальнее, то на поверхности ее увидишь всякую живность. Вот плывет навозный жук. Наверное, упал в воду вместе с навозом. Ему все равно, куда плыть, главное — не упустить свою добычу. Сидит себе на комочке навоза, крепко обхватив его лапками. А вот другой путешественник — совсем маленький жучок. Плывет, уцепившись за соломинку. Наверное, страшно ему. Однажды утром я сидел возле арыка. Вдруг что-то шлепнулось в воду. Посмотрел, а это черепаха. И плывет как-то чудно: брюхом кверху. Когтистые ноги широко разбросаны. Шею вытянула. Обычно глазки ее еле прорезаны, а сейчас они выпучены. И морщинистая морда синяя-синяя. Вначале даже не верится, что это черепаха. Ведь, когда ее видишь в песках, она совсем другая. Карабкается на сыпучие холмы, как маленький танк. Кроме нее, никто так не умеет. Надменная такая. И морды не покажет, даже если захочешь посмотреть. А сейчас она жалкая. «Ах ты трусиха. Посмотри, лягушка вдвое меньше тебя, а как легко ныряет вниз головой, и то ей ничего. А ты лежишь на спине, даже перевернуться не можешь». Я схватил в руки прутик и, наступая на колючки, побежал вдоль арыка. Дотянулся до черепахи и перевернул ее брюхом вниз. Теперь она сама выберется на берег, если захочет.

— Зачем ты вытаскивал эту тварь! — ворчит дедушка, когда я рассказываю ему, как спас черепаху. — Лучше бы они все потонули!

Говорит он так потому, что черепахи погрызли всходы дыни. И тогда дедушка, ругаясь, снова посадил на этой грядке, но уже не дыни, а огурцы, причем поздний сорт. «Нет, надо мне покончить с этими дармоедами», — говорит дедушка сердито. Роет большую яму и складывает в нее всех черепах, которые ползают по огороду. А потом ему становится жаль их: «Подохнут с голоду». Он складывает черепах в мешок, уносит подальше от огорода и высыпает. «Пока вы оттуда доберетесь, все дыни вырастут!» — говорит он.

Я только было собрался отправиться к арыку. Вдруг угол полога за моей спиной легонько приподнялся. Смотрю, дедушка. Подошел неслышно, кошачьим шагом, стоит и улыбается.

— Ого, ты уже проснулся, соня!

БЕЛЛИ-УСТА

Моего дедушку называют в ауле Белли-уста. Уста — это значит мастер. Я очень часто слышу: «У Белли-уста золотые руки. Он все умеет». Некоторые спрашивают: «Скажи, Базар, кем ты будешь, когда вырастешь? Наверное, таким же мастером, как дедушка?»

Однажды я спросил у папы:

— Папа, а почему все называют дедушку уста? Он ведь ничего не мастерит!

— Дедушка твой замечательный мастер, сынок, — стал расхваливать его отец. — Когда я сам был таким же мальчишкой, как ты, в его кузнице не утихал стук молота. Днем он чинил колхозные бороны, мастерил сохи, шил седла для верблюдов, чинил хомуты. Мастерил колеса для мельниц. Строгал деревянные вилы для ворошения соломы… Точил серпы, делал черенки для лопат, кетмени закалял… — Я впервые слышал названия многих инструментов, которые перечислял мой отец, и не знал, какие они, для чего нужны. А отец продолжал. — Днем дедушка работал в колхозе, а по ночам чинил людям ичиги и чарыки.

— А что это такое? — спросил я.

— Самодельная обувь, — отвечал отец.

Ремесло дедушки показалось мне неинтересным: к чему надо носить залатанные ичиги и чарыки, когда можно пойти в магазин и купить новые башмаки? Впрочем, одно изделие дедушки, очень красивое, я видел. Когда Тазегуль закончила десятый класс, мама подарила ей свой дагдан — женское украшение. Тазегуль собиралась на школьный вечер, надела новое нарядное платье, прошлась по комнате. И вот тут мама достала из шкатулки украшение и протянула Тазегуль. «На, дочка, носи! Этот дагдан достался мне в наследство от твоей бабушки. А бабушке его собственными руками смастерил твой дедушка».

Тазегуль прицепила дагдан к платью. Маленький дагдан из светлого дерева был очень красивым, на нем сверкали красные камни. Дагдан еще бывает из серебра или же каркасового дерева, иногда отделан красными камнями. После этого, когда я видел на платьях девушек украшения, мне казалось, что все они сделаны руками дедушки.

«Дедушка, а у кого ты научился все мастерить?» — спросил я как-то.

Дедушка с улыбкой посмотрел на меня и сам задал мне вопрос:

«Ты скажи мне вначале, у кого ты научился писать?»

Я немного растерялся. Писать? Подумаешь, какое дело! Любой мальчишка, любая девчонка умеют писать. Но как бы там ни было, я вспомнил человека, обучившего меня грамоте. Да и как можно такое забыть? Я быстро и уверенно ответил:

«Учительница Шекер! А кто же еще!»

«Молодчина! Вот видишь, ты научился писать не сам. У тебя была учительница. Никто ничему не учится в чреве матери. У каждого непременно есть свой учитель. А моим учителем был отец! Он тоже был кузнецом. Но отец отца был еще большим мастером. И слава о нем шла по аулам. Все так и называли его — Белли-уста, что значит „известный мастер“. А потом и вовсе забыли имя, которое было ему дано в детстве! А когда я вырос и стал работать, меня тоже стали называть так же. Ну а раз я ношу это имя, значит, и я тоже немножечко мастер…»

Дедушка мой одноногий. И поэтому некоторые называли его Белли-одноногий. Я ненавидел этих людей. Ну и что, что он без одной ноги, разве надо за это обзывать его одноногим? Ему ведь тоже это совсем не по душе. Каждое утро он