Чего стоит Париж? - Владимир Свержин

По инструкции, возвращаясь в Институт, мы должны были сдавать средства закрытой связи, но какие уж тут инструкции!

Из огня да в полымя!

Я попытался было кинуть на насмешника возмущенный взгляд, однако голова моя была тут же схвачена и немилосердно возвращена в исходное положение. «Не дергайтесь! Вы все испортите!» – Кудесник ухватил меня за переносицу и, пощупав ее, удовлетворенно крякнул: «Очень хорошо!»

Через секунду я был повязан салфеткой по самые глаза, отчего стал похож на грабителя банков времен Дикого Запада, сошедшего со страниц дешевых комиксов. Спустя полчаса я уже мог любоваться каплеобразным клювом, величественно нависавшим над верхней губой.

«Не волнуйтесь, – обнадежил меня эскулап, явно гордящийся делом своих рук, – можете мыться, сморкаться, чесаться. С носом все будет в порядке. Никто не сможет отличить, где кончается ваш собственный и начинается тот, который мы вам нарастили. Единственное что – постарайтесь, чтобы в ближайшие пару суток вас по нему не били».

– Да уж сделаю все от меня зависящее, – хмыкнул я, все еще не в силах членораздельно отвечать на речи вдохновенного творца.

Спустя некоторое время со мной было полностью покончено. Родная мать не узнала бы меня ни при свете дня, ни под прожектором, ни под увеличительным стеклом.

– М-да… – критически осмотрев получившееся, резюмировал старина Зеф, пришедший полюбоваться на останки друга детства. – Похо-ож. Определенно похож!

– Высоковат больно, – заметил один из сопровождающих Рассела разработчиков. – Бурбон, тот пониже будет.

– Предлагаешь урезать? – с самым серьезным видом повернулся к нему мой побратим. – Где будем снимать – сверху, или снизу?

– А-а-а, помнится, кто-то писал, что Генрих Наваррский, стесняясь своего роста, носил в башмаках потайные каблуки, – поспешил вмешаться я, памятуя о том, что отнюдь не все присутствующие в кабинете – британцы, и потому могут неадекватно воспринять тонкий английский юмор представителя Ее Величества. – А я носить каблуки не буду. Если уж на то пошло – могу и совсем без туфель.

– Ладно, – махнул рукой лорд Джозеф. – Кто там его в суматохе измерять будет. В конце концов, на одну ночь посылаем. Не забудьте поменять ему модулятор голоса. А то ведь если Генрих вдруг заговорит тоном Уолтера, народ примет его за колдуна и решит немножко поджарить. Зачем нам жареный Камдил? А так хорошо.

Его слова поставили точку на моих мучениях, знаменуя начало следующего этапа – одевания и снаряжения. Затем «торжественный молебен» в храме высокой науки у разработчиков и… прямая дорога в Сектор Переброски, в камеру перехода. Путь на Голгофу, с которой, однако, всегда есть шанс вернуться.

* * *

Понятия не имею, отчего камера перехода не может перебрасывать оперативников в наиболее удобные для выполнения заданий дни и часы. Да что там часы! Порою по полгода приходится торчать «в гостях» у очередных сопределов, вживаясь в роль и обрастая связями и обязательствами ради операции, занимающей от силы день. Я как-то пытался расспросить об этом у наших спецов, но в ответ получил такое, что невольно почувствовал себя ребенком, осведомившимся У профессора астрономии, отчего светят звезды. Правда, на этот раз, слава богу, разработчики обещали нам «прямое попадание» в тот самый день, вернее, в ту ночь. Именно поэтому, отправляться нужно было именно сегодня, и не позже 21.00 по Гринвичу.

Почему? Это ясно всякому, умеющему исчислить темпоральный сдвиг Ламберта. Лично я этого делать не умею, вот и приходится верить на слово. Радовало одно: по ту сторону перехода нас ожидал великолепный Мишель Дюнуар, барон де Катенвиль, сотрудник Отдела Мягких Влияний, мой вечный соперник в институтских состязаниях на звание первого клинка конторы и ближайший друг во все времена – как наши, так и прошлые. Мишель Дюнуар, по прозвищу «Два мэтра», виртуозный фехтовальщик и непревзойденный кулинар, любимец женщин и гроза мужчин, весьма примечательный образчик галантного кавалера и хладнокровного придворного интригана, именуемый там паном Михалом Чарновским, являлся негласным представителем Речи Посполитой при французском троне. Ну и, понятное дело, резидентом Института, также исполнявшим свои обязанности без должной дипломатической аккредитации.

Черт его знает, кто первым начал прокладывать подземные тоннели под нынешней столицей Франции. Быть может, это повелось еще с тех пор, когда местечко на берегу полноводной Сены именовалось Лютеция Паризиев. И свободолюбивые галлы скрывались в тайных норах от римских легионов. Одно можно было сказать точно: к тому дню, когда институтские умельцы смонтировали камеру перехода в тупике одного из многочисленных лабиринтов, подземелья под городом напоминали ходы короеда в поваленном бурей дереве.

– Черт бы побрал этот метрополитен! – недовольно выругался Лис, когда створка шлюзовой камеры с тихим шипением заняла свое исходное место, точно по мановению волшебной палочки превращая проход между мирами в непроницаемую гранитную стену. – Ну и где обещанный пан Михал?

Я пожал плечами. В кромешном мраке вряд ли мое движение было замечено, но разговаривать особо не хотелось. Все было ясно и без слов. Пунктуальность никогда не входила в длинный список достоинств нашего доброго друга Дюнуара, тем более что здесь он мог сослаться на допотопное состояние часовой промышленности, отсутствие транспорта, толпы на улицах, а то и просто на свое здешнее польское происхождение, несовместимое с пунктуальностью.

Как бы то ни было, минут сорок чертыхаясь и поминая недобрым словом начальство, устроившее суету и тарарам с нашей отправкой, Мишеля с его хронической страстью к опозданиям, а пуще всех – гугенотов, ни с того ни с сего решивших внести разнообразие в извечный сценарий ночной бойни, мы слонялись по темному коридору, не рискуя отойти от входа в камеру дальше десятка-другого ярдов.

Наконец наша стойкость была вознаграждена. Вдалеке появился колеблющийся свет приближающейся светильни, и громкий голос институтского резидента сурово произнес:

– Есть тут кто? Отзовись!

– Есть, есть! – опередил меня Лис. – Уже битый час как есть!

– Да? – В тоне пана Михала Чарновского слышалось неподдельное удивление. – А чего это вы так рано прибыли?

Он подошел поближе – и в отблесках свечей, горевших в несомом им фонаре, ясно обозначилась его двухметровая фигура, облаченная в черный, подложенный золотой парчой кунтуш, перехваченный в талии алым кушаком, и неизменная карабель [1] на боку. Ни дать ни взять – вельможный пан, завзятый шляхтич Посполитного Рушения [2] .

– День добже, пан Вальдар, день добже, пан Сергий? Пшепроше панове до Парижу! – Он учтиво поклонился и, отбросив малоуместную на такой глубине церемонность, продолжил: – Рад, что прислали именно вас! Здесь такое творится… Пся крев!

– Будь добр, толком объясни, – попросил я. – А то в Институте мне поведали о чем угодно, только не о сути происходящего.

– Идем! – властно скомандовал Дюнуар. – По пути расскажу. У нас мало времени.

Лис скептически хмыкнул, но промолчал. Уж и не знаю – чего это ему стоило. Темный, вырубленный в каменной толще над самой преисподней ход далеко разносил произносимые слова, заставляя эхо многократно отталкиваться от грубо отесанных стен и бежать далеко впереди нас. Мсье Дюнуар инстинктивно понизил голос до полушепота и, придерживая на ходу бряцающую саблю, начал свое повествование:

– Вначале все шло как обычно. Колокол Сен-Жермен Л'Оксеруа, белые кресты на шляпах. Ура-ура, смерть гугенотам и все в этом же роде. Герцог Гиз захватил особняк на улице Бетизи и укокошил адмирала Колиньи, царствие ему небесное. Но, Матка Боска, как у вас в России, дружище Лис, декабристы разбудили господина Герцена, и с тех пор там никто не может спать спокойно, так и здесь – беспорядочная пальба при штурме владения старого адмирала разбудила лейтенанта эскадрона Гасконских Пистольеров шевалье Маноэля де Батца де Кастельмора.

– Странно, – негромко произнес я. – Колокола и крики до этого не разбудили, а…

– Не придирайся к словам, – перебил меня Мишель. – Ты его еще не знаешь. Как всякий уважающий себя гасконский дворянин, Мано обращает больше внимания на укусы блох в походном тюфяке, чем на крики черни. Колокола уж и вовсе его не занимают. То ли дело стрельба и звон шпаг! Тут он просыпается, даже будучи еще более мертвецки пьяным, чем вчера вечером.

– Откуда ты знаешь? – поинтересовался я.

– Что? – недоуменно оглянулся вышагивающий впереди пан Михал.

– Что он был пьян?

– Как это откуда?! Да я же его и поил! Думаешь, я не подозревал, что такая кака с маком может выйти? Позавчера, по приказу Екатерины Медичи, маршал Монморанси вывел из Парижа почти все войска. Насколько мне известно, в столице остались королевские гвардейцы, полк герцога Анжуйского, полк Гиза и, заметь, Гасконские Пистольеры, ибо они повинуются только своему капитану, принцу Анри де Бурбону, королю Наваррскому. Черная Вдова, должно быть, и их пыталась выпроводить, но своего дорогого зятя, в связи с медовым месяцем, она решила не беспокоить, а Мано отказался бы выполнять даже приказ Всевышнего, если тот оглашен кем-нибудь, кроме собственного капитана.