Белая гвардия, путь твой высок... - Сергей Волков

Большинство офицеров, да и других патриотически-настроенных кругов, справедливо воспринимало деятельность большевиков как удар в спину и считало их предателями. Эти настроения и воплотил в своем выступлении Л. Г. Корнилов писавший одному из своих ближайших сподвижников, генералу А. С. Лукомскому, что «пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить… и если выступление большевиков состоится, то расправиться с предателями родины как следует».

Что касается программы белого движения, то ее центральным положением был созыв Учредительного Собрания, перед которым руководители движения единственно считали себя ответственными. В политической программе Корнилова, которая не была обнародована, но, как явствует из переписки его сподвижников, была хорошо известна в их кругу (она представляет собой один из документов, которыми был снабжен посланный Корниловым в Сибирь генерал Флуг, и была опубликована во Франции Н. Н. Головиным в книге «Российская контрреволюция в 1917–1918 гг.»), основное место занимали восстановление гражданских свобод, свободы промышленности и торговли, права собственности, а также полное исполнение обязательств перед союзниками и доведение войны с немцами до победного конца. «Учредительное Собрание как единственный хозяин земли русской должно выработать основные законы русской конституции и окончательно сконструировать государственный строй». На разрешение Учредительного Собрания передавался и аграрный вопрос. Что касалось трудового законодательства, то программа гласила: «За рабочим сохраняются все политико-экономические завоевания революции (Февральской — С. В.) в области нормирования труда, свободы, рабочих союзов, собраний и стачек, за исключением насильственной социализации предприятий и рабочего контроля, ведущего к гибели отечественную промышленность». За народностями России признавалось право на широкую местную автономию при условии сохранения государственного единства.

Те же принципы отстаивались руководителями белого движения и в дальнейшем. Декларация Деникина «За что мы боремся?», опубликованная весной 1919 г., содержала следующие положения:

1) Уничтожение большевистской анархии и водворение в стране правового порядка.

2) Восстановление могущественной Единой и Неделимой России.

3) Созыв народного собрания на основе всеобщего избирательного права.

4) Проведение децентрализации власти путем установления областной автономии и широкого местного самоуправления.

5) Гарантия полной гражданской свободы и свободы вероисповедания.

6) Немедленный приступ к земельной реформе для устранения земельной нужды трудящегося населения.

7) Немедленное проведение рабочего законодательства, обеспечивающего трудящиеся классы от эксплуатации их государством и капиталом.

В обращении Врангеля 20 мая 1920 г. говорилось:

«Слушайте, русские люди, за что мы боремся.

За поруганную веру и оскорбленные ее святыни.

За освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и каторжников, вконец разоривших Святую Русь.

За прекращение междоусобной брани.

За то, чтобы крестьянин, приобретая в собственность обрабатываемую им землю, занялся бы мирным трудом.

За то, чтобы истинная свобода и право царили на Руси.

За то, чтобы русский народ сам выбрал бы себе Хозяина.

Помогите мне, русские люди, спасти Родину!»

Всех собравшихся поздней осенью в Новочеркасске объединяла идея, прежде всего продолжения войны с Германией. «Их цель была, — писал Я. А. Слащев, — собрать новую армию взамен разложившейся старой и продолжать борьбу с германским нашествием, причем большевики рассматривались как ставленники немцев, как иноземные элементы». А. И. Деникин определял цели Добровольческой армии так: «Создание организованной военной силы, которая могла бы противостоять надвигающейся анархии и немецко-большевистскому нашествию». Впоследствии он писал: «Сохранение русской государственности являлось символом веры генерала Алексеева, моим и всей армии. Символом ортодоксальным, не допускающим ни сомнений, ни колебаний, ни компромисса. Идея невозможности связать свою судьбу с насадителями большевизма и творцами Брест-Литовского мира была бесспорной в наших глазах не только по моральным соображениям, но и по мотивам государственной целесообразности». В декларации штаба Добровольческой армии, опубликованной в газете «Вольный Дон», говорилось, что «армия должна быть той действительной силой, которая дает возможность русским гражданам осуществить дело государственного строительства свободной России». Эти взгляды Деникин и большинство других добровольцев сохранили до конца жизни, придавая главное значение не социально-экономическому строю, а, интересам России как великой державы. Позиция Деникина (как и подавляющего большинства эмиграции) во время Отечественной войны хорошо известна, и нет смысла здесь подробно на ней останавливаться. Приведу лишь, пожалуй, один небольшой эпизод. Эмигрант Д. И. Мейснер вспоминает, как в мае 1945 г. у арестованного в Праге генерала Н. Н. Шиллинга (бывшего командующего группой деникинских войск на Украине) спросили: «А что же вы почувствовали, когда увидели нас на улицах Праги?», на что тот ответил: «Увидел генералов и офицеров с золотыми погонами, солдат, по форме одетых, перекрестился и подумал: стоит Россия!»

И на Юге и на Востоке основным лозунгом руководства белых армий был лозунг «За великую, единую и неделимую Россию», которому оно неукоснительно следовало и на практике (хотя это и предельно осложняло им борьбу), даже когда под угрозу ставилась победа. Когда К. Маннергейм в начале 1919 г. предложил двинуть на Петроград 100-тысячную армию (что создавало совершенно новую ситуацию, при которой красные не могли бы его удержать), Колчак решительно отказал ему, поскольку условием было признание независимости Финляндии (хотя это уже было свершившимся фактом, на который Колчак и в случае победы вряд ли смог бы повлиять, учитывая позицию союзников). Когда Добровольческая армия вступила на территорию Украины, она немедленно начала военные действия против Петлюры, активно боровшегося с большевиками, но ратовавшего за «самостийную Украину». (Большевики же, руководствуясь совершенно иными принципами, предложили Петлюре заключить соглашение о совместных действиях против Добровольческой армии. Такие соглашения заключали они и с Махно.)

Такая политика, исходя из принципов белого движения, если и уменьшала шансы на успех, то имела высокий нравственный смысл. Равно как и лозунг «За помощь — ни пяди русской земли» по отношению к союзникам и некоторые другие аспекты, осложнявшие сотрудничество с последними. Можно, конечно, по разному оценивать возможность осуществления этих лозунгов на практике (учитывая, что после разгрома Германии союзникам совсем не хотелось видеть сильную Россию, с которой пришлось бы делиться плодами победы), но намерение их осуществить сомнений не вызывает.

В отношении формы государственного устройства страны позиция руководителей белого движения базировалась на так называемом «непредрешенчестве». С одной стороны, эта позиция была одной из главных слабостей движения, поскольку отсутствие четкой позитивной программы делало невозможной успешную пропагандистскую работу среди населения. Использование же одной «негативной» программы («против большевизма») стало возможным лишь тогда, когда население успело непосредственно познакомиться с практикой новой власти. С другой стороны, эта позиция отражала объективную реальность — отсутствие единства по этому вопросу в среде самих участников движения и в равной мере даже среди его добровольческого ядра, в том числе и кадровых офицеров. «Как вы знаете, — писал А. С. Лук омский А. И. Деникину в мае 1918 г., - этот вопрос, даже в рядах армии, служит яблоком раздора. Мне, в качестве начальника штаба, приходилось часто разъяснять вопрошавшим, что генерал Корнилов не может предрешать никаких форм правления, а потому, как цель, Добровольческая армия ставит определенно спасение России, а что касается будущей формы правления, то единственно, что надо и можно указывать, это то, что будет в будущем созвано Учредительное Собрание, которое и решит вопрос». Недовольство Лук омского вызвало, в частности, то, что в своем воззвании о целях Добровольческой армии, опубликованном в газетах незадолго до этого, Деникин заявил о том, что «народоправство должно сменить власть черни», и тем самым, писал Лукомский, «нынешние руководители армии прямо указывают на республиканский строй», а это уже предрешение государственного строя, между тем, как явствует из высказываний Л. Г. Корнилова в январе, «Правительство, созданное по программе генерала Корнилова, ответственно в своих действиях только перед Учредительным Собранием, коему оно и передает всю полноту государственно-законодательной власти. Учредительное Собрание, как единственный хозяин земли русской, должно выработать основные законы русской конституции и окончательно сконструировать государственный строй». Лукомский напоминал о монархических симпатиях части офицерства (к которой и сам принадлежал) и опасности раскола на этой почве. Он, между прочим, писал: «Может быть, до вас еще не дошел пульс биения-страны, но должен вас уверить, что поправение произошло громадное, что все партии, кроме социалистических, видят единственной формой правления — конституционную монархию». Таким образом, даже среди основных руководителей белой армии, представителей одной и той же среды, не было единства по поводу будущих форм государственного устройства. Известно, что, например, «левый» Деникин крайне подозрительно относился к Врангелю, которого считал «правым» и до самой эвакуации Новороссийска стремился всячески ограничить его влияние в армии. Более того, политические противоречия между лидерами белого движения оказывали огромное влияние на решение военно-стратегических вопросов. Деникин, в частности, противодействовал намерению Врангеля придать приоритетное значение царицынскому направлению (которым тот командовал), что обеспечивало скорейшую возможность соединения с войсками Колчака (имевшего также «правую» репутацию). Не говоря уже о том, что действия белых армий на Севере, Западе, Востоке и Юге страны не согласовывались друг с другом, только формально все они подчинялись Колчаку; наступление одной начиналось тогда, когда другая уже потерпела поражение, что давало возможность перебрасывать красные войска на угрожающие направления.