Фабрика звезд по-русски - Дмитрий Серебряков

Навстречу поднялась женщина лет тридцати. Свитер, джинсы, очки. И весьма хороша собой.

— Это вы из Москвы? Кофе будете?

— А чая нет?

— Только кофе.

— Что ж, давайте пить кофе, — согласился Совин.

* * *

В стакане забурлила вода. Дмитрий выключил кипятильник, засыпал чай, накрыл стакан согнутым пополам листом писчей бумаги. Не лучший способ заваривания, почти варварский. А все же чай, не кофе. Достал из сумки пачку сахара. Снова закурил, устремив взгляд куда-то за Клязьму.

По словам его сегодняшней собеседницы журналистки Галины Гаврилиной выходило, что она не просто знала Снегиреву, но и была с детства её близкой и, по сути, единственной подругой. Стихи Марина действительно писала. И даже пыталась их петь, избрав Галину слушательницей и рецензентом.

— Пела она неплохо, — рассказывала Гаврилина. — Научилась играть на гитаре, знала множество бардовских вещей. В основном предпочитала малоизвестных бардов, из тех, чьи песни не несли на себе яркий отпечаток личности. А вот что касается ее стихов… Знаете, есть такое выражение: если можешь не писать — не пиши. То есть писать нужно только тогда, когда стихи сами просятся наружу, когда их удержать внутри себя невозможно. У Маринки не так было. Писала она очень мало. Стихи буквально вымучивала. Была у нее одна общая тетрадь. Там страниц тридцать, и все были исписаны. Получалось, прямо скажем, весьма посредственно. Это на мой взгляд. Да и писала она их по одной причине — хотела стать звездой. И чего ей взбрело в голову? Взрослая баба, казалось бы. Вышла бы лучше замуж, детей нарожала…

— Красивая была?

— Очень. Мужики вокруг нее крутились — страшное дело. А она собралась покорять вершины шоу-бизнеса.

— Говорят, ухаживал кто-то за ней последние полгода.

— Говорят, Олег какой-то. Она про него почти не рассказывала. Познакомились случайно. Вроде бы он бизнесмен местный. Любовь у них была. Она его любила. Не знаю, как он, но говорила, что обещал в Москву взять, на эстраду протолкнуть. А погибли вместе. Я как раз в отпуске была. Приехала, а Марину уже похоронили. Глупо всё ужасно…

— Машина перевернулась?

— Нет. Это потом в ваших московских газетах наврали. Грузовик какой-то их протаранил. Шофёр с управлением не справился. Суд был. Посадить хотели шофера, да он адвоката хорошего купил. Тот его и вытащил.

— Московского адвоката?

— Нет, нашего. Андрея Игоревича Сергеева.

— Не любите вы его?

— Не люблю. Грязный…

— В каком смысле?

— Вы как дитя. Конечно, не в смысле костюма. Душа у него грязная. И деньги зарабатывает грязные… Впрочем, это наши дела, провинциальные. Вам не интересно, да и не нужно…

— Много этот адвокат берет за свои услуги?

— Очень много…

— Скажите, Галя, а вот песни на компакт-диске — их Марина написала?

— Не знаю. Наверное, она, кто же ещё. Но именно эти песни… Во всяком случае, мне она их никогда не показывала.

— А как они в Москву, к Лене Мосиной, попали?

— Откуда я знаю?! Я не интересовалась. Попали как-то…

Ничего интересного больше Дмитрий от Гаврил иной не узнал.

* * *

К двоюродной сестре Марининой матери Дмитрий съездил. Та поворчала на тему бродящих тут журналистов, но все-таки пообещала поискать тетрадь со стихами…

* * *

Чай совсем остыл. Совин сунул в рот кусок сахару и отхлебнул глоток — он любил так пить чай, считал, что сахар, в отличие от всех других сладостей, не отбивает вкус напитка. Отхлебнул ещё глоток и решил, что пора спать.

Вечер третий

ВТОРНИК, 5 МАЯ

Поздним вечером Дмитрий Совин обнаружил, что в его вещах кто-то порылся. Несколько взятых с собой документов (Снегиревой они не касались) лежали не в том порядке, в каком должны были лежать и в каком сложил их Совин.

Данный печальный факт заставил его качественно, со вкусом загрустить.

Дмитрий сейчас редко читал серьезные книги. Времени хватало только на специальную литературу. Правда, круг интересующих его тем был весьма широк. Психология, особенно «бессознательное и подсознание», техника общения, коммуникационные технологии, книги по рекламе. Очень интересовался PR-ом — «паблик рилейшнз», — отношениями с общественностью. Даже закончил специальные курсы в Российской PR-ассоциации.

А для отдыха читал детективы. Леонова, Маринину, Дашкову. Из зарубежных — Алистера Маклина, Рекса Стаута, еще нескольких. И из детективов сделал простой вывод: если занимаешься расследованием — а то, что он делал сейчас, по-другому назвать было трудно, — то разумнее всего обращать внимание на любую мелочь. И еще: лучше предполагать худшее. «Какой каламбур» — отметил про себя Совин последнюю фразу.

И предположил, что в вещах рылась не горничная. Скорее всего, это был некто, кому Совин нечаянно наступил на хвост. Или на ногу. И сделал это явно не в троллейбусе, а в ходе встреч с разными людьми, коих спрашивал о Марине Снегиревой.

Повод загрустить был: назревали неприятности с возможными осложнениями здоровья. А Совин не имел оружия и не умел драться на манер крутых парней из американских боевиков. В предполагаемой ситуации это был минус, точнее, два минуса.

Последний раз он дрался лет в пятнадцать.

Сто восемьдесят пять сантиметров роста. Восемьдесят с небольшим килограммов веса — здоровьем и силой Бог Совйна не обидел. Трусом он не был, но и на рожон никогда не лез. Так и обходился без драк. В тридцать лет занялся было каратэ, но нехватка времени заставила бросить это занятие. Не изучил даже ката, так и остановился на ударах и блоках…

Бывали, правда, случаи… Например, стычка в общественном транспорте полгода назад. Но весьма условная. Вырвал сигарету изо рта какого-то пьяного парня. Тот начал было громко задавать грубые вопросы с упоминанием частей тела и домашнего животного козла. Совин взорвался и пообещал втоптать его между дверью троллейбуса и первой ступенькой. Парень поднял вроде бы руку, но взглянул на Дмитрия и затих. Начал что-то бормотать про мир и дружбу. А Совин потом час утихомиривал свой организм, взбудораженный гигантской дозой адреналина и яростью, какую и сам от себя не ожидал.

Но этот случай даже близко нельзя было поставить рядом с тем, что можно получить в тихом городе Владимире.

Ясно было, что самодеятельность Совина кого-то заинтересовала. Ясно было, что данный интерес может закончиться для Совина печально: на имени Марины Снегиревой делались огромные деньги. А по теперешним временам людей легко убивали и за гораздо меньшие суммы. И даже в рублях.

И ещё в одном труженик рекламы Дмитрий Совин убедился окончательно: в «деле Марины Снегиревой» нечисто. Прямо можно сказать — грязно.

* * *

Но криминал криминалом, а чай — это святое. Совин включил кипятильник и начал вспоминать события прошедшего дня.

* * *

Двоюродная сестра покойной Надежды Васильевны Снегиревой тетрадь Марины нашла.

— Нет, мил человек, я тебе ее не отдам. Вы там у себя в Москве деньги лопатой гребете. Ты тетрадочку-то возьмешь да денежку на ней заработаешь. А нам, выходит, шиш?.. Песни-то Мариночкины поют, а нам никто ни рублика не заплатил. Заплатют — тогда и отдам тетрадь-то.

— Я петь ничего не буду. Мне просто стихи нужно почитать, понять, что за человек была Марина…

— А почитай. Вон в комнате посиди да почитай…

Еле-еле Совин уговорил наследницу позволить ему снять ксерокопии с тетради. Паспорт оставил, пятьсот рублей денег и побежал в гостиницу на радиостанцию. Там решили проблему без вопросов — коллеги как-никак, — и через пару часов Совин вернул тетрадь. Получил обратно паспорт. И деньги за вычетом полусотни: хозяйка решила, что и за погляд платить следует.

Ещё в процессе копирования, после беглого знакомства с тетрадью, Совин не нашёл ни одного знакомого текста. Это было странно. Журналистка Гаврилина утверждала, что все стихи Марина записывала в одну тетрадь.

Совин присел на поваленные футбольные ворота на школьной спортплощадке. Полистал ксерокопии. Под каждым стихотворением стояла дата. По грубым прикидкам выходило, что Снегирева писала по стихотворению в месяц. В тетради, таким образом, содержалось «Собрание сочинений» примерно за два года. Последнее стихотворение было записано за две недели до смерти.

Стихи были откровенно слабыми. Но главное — они не имели ничего общего с песнями первого компакт-диска Лены Мосиной. И второго тоже…

* * *

Дмитрий растянулся на гостиничной кровати, поставил на тумбочку стакан со свежим чаем, на живот — пепельницу и закурил.

* * *

Сегодня же днем состоялась и встреча с адвокатом Сергеевым. Да, он помнит того водителя. Да, защищал его интересы. Да, всего лишь несчастный случай — техническая неисправность, в которой водитель не был виноват. Деньги? Очень скромные. Фамилия водителя? А для чего? Ах, Снегирева. Да-да, очень жаль женщину. Нет, фамилию он назвать не может. У человека и так были неприятности, а московские газеты раздуют скандал. И потом — интересы клиента святы… Нет-нет. Извините, дела. Всего доброго. Рад был познакомиться…