Бессмертные атланты - Брайан Стэблфорд

Он снова замолчал, на это раз для того, чтобы капнуть несколько капель жидкости из ступки, в которой была измельчена смесь растений, во вторую колбу, еще не нагретую.

— Именно так поступили бессмертные жители Атлантиды, — рассказывал старик, — когда их родина исчезла в глубинах океана и они поняли, что скоро утратят все свое культурное наследие. Они понимали, что следующее поколение и множество последующих поколений вернутся в каменный век и им потребуются тысячи лет на то, чтобы достигнуть приемлемого уровня цивилизации. Но они хотели дать своим потомкам шанс стать лучше, когда изменятся обстоятельства. И бессмертные спрятались — так надежно, как только смогли. Элита Атлантиды в совершенстве владела биотехнологиями, как ты видишь; они считали нашу неуклюжую технологию, основанную на металле, невероятно вульгарной, подходящей лишь для изнурительного труда рабов.

Он снова занялся своим делом и тщательно осмотрел какую-то пасту, которую смешивал, поднеся ложку к бледно-серым глазам. Микроскопа у него тоже не было.

— Как ты думаешь, что бы предприняла наша элита, — спросил он, — если бы растаяли антарктические льды и море затопило бы наши города, а метан, заключенный в замерзшей воде на дне океана, вырвался бы наружу, сделав атмосферу непригодной для дыхания? Я думаю, что они бы скрылись в подземных убежищах, закопались бы глубоко-глубоко и впали бы в спячку на тысячу или сотню тысяч лет, пока наши верные союзники — растения не насытили бы воздух кислородом. Но этого не произойдет; ты и я и другие бессмертные — когда мы найдем и вернем к жизни достаточное их число — позаботимся обо всем. Когда вы проснетесь, у вас будут знания и власть. Единственный путь к спасению мира — всем работать для общего дела и делать то, что необходимо, а это осуществимо лишь в том случае, если кто-то возьмет ситуацию под контроль и установит разумную систему рабства. Бессмертные смогут это сделать, когда их станет много. Это только начало.

Во время едва заметной паузы в монологе старик снял колбу с горелки и поставил на огонь другую.

— Как ты, вероятно, уже поняла, — произнес он, обводя жестом набор компонентов, над которыми он трудился, — процесс возрождения к жизни состоит из пяти стадий, для чего требуется пять различных препаратов, приготовленных непосредственно перед употреблением по тайному рецепту и принимаемых друг за другом. Не волнуйся, никаких уколов не будет, глотать гадость я тебя тоже не заставлю. Все, что от тебя требуется, — это вдохнуть пары. Это даже проще, чем курить крэк. Я понимаю, что процедура выглядит сложной, и все пойдет не так, если я допущу хоть малейшую ошибку в приготовлении или введении, но тебе придется мне довериться. Доктору Бейлиссу никогда ничего подобного делать не приходилось, а Зармеродаху — приходилось. И он не потерял навыка, несмотря на то что последние несколько тысяч лет провел в спячке на дне океана в виде кристаллического супервируса. Все почти готово. Тебе нечего бояться, Шейла; на самом деле…

Он внезапно замолчал — зазвонил дверной звонок. На лице старика промелькнуло озабоченное выражение, но затем он успокоился. Он знал имена ее детей, знал о ней больше, чем кто-либо имел право знать. И ему было известно, что она никогда не открывает на звонок.

Впервые за всю свою жизнь Шейла отчаянно захотела услышать звуки ударов ногой в дверь, треск ломающегося дерева и вышибаемых замков.

Но вместо этого она различила шаги нескольких человек, удалявшихся по коридору. Если бы она закричала, они бы, может, и не ушли, но во рту у нее был кляп.

— Отлично, — сказал человек с докторской степенью. — Мы можем спокойно приступить к делу.

Первый препарат, который высокий человек дал Шейле, просто поднеся к ее ноздрям полную его ложку, вызвал у нее приступ тошноты. Не то чтобы он отвратительно вонял — аромат был слабым и даже приятным, похожим на запах овсянки с сахаром, разогреваемой в микроволновке, — но он вызвал у нее такое головокружение, какого ей не доводилось испытывать никогда прежде.

Вторая смесь — горячая жидкость, которую старик налил на клочок ваты, оказалась еще более ядовитой. Сначала Шейле просто показалось, что ее щекочут — хотя ее никогда прежде не щекотали изнутри, в легких, печени и кишках. Затем щекотка сменилась покалыванием, как будто внутри у нее рос колючий куст, вонзая свои шипы в каждую клетку ее живой плоти. Она не знала, что можно выносить такую боль, не теряя сознания.

— Просто потерпи, — разглагольствовал тем временем Зармеродах. — Это пройдет. Твои клетки возвращаются к жизни, Шейла. Они так долго были полумертвыми — гораздо дольше, чем продолжается твоя ничтожная жизнь. Понимаешь, тело многоклеточного организма — это просто способ, с помощью которого единичные клетки создают новые единичные клетки. Секс и смерть — способы разубедить генетиков в том, что клетки способны к эволюции. Все клетки многоклеточных частично находятся в спячке — это необходимо, чтобы они могли выполнять свои особые физиологические функции, — но они могут быть разбужены, полностью или частично, если применить надлежащие меры.

Боль утихла, но не потому, что голос старика успокоил ее. Просто второй препарат закончил свою работу — безотказная кровеносная система разнесла его по всем клеткам тела Шейлы. Это произошло не сразу, но вот вторая фаза завершилась.

Шейла почувствовала себя лучше, но не так, как после окончания болезни или депрессии — то было всего лишь тупое облегчение, сравнимое с тем состоянием, какое бывает, когда прекратишь биться головой об стенку. Нет, она действительно почувствовала себя лучше — лучше, чем когда-либо. Это было очень странное чувство, незнакомое — но ей еще оставалось принять три препарата.

Бывший доктор наук оценивал ее состояние, устремив на нее зловещий, цепкий взгляд. Ему необходимо было тщательно следить за временем, и в этом он был так же искусен, как и в приготовлении своих снадобий. Третье было уже готово, он взял всю колбу и взболтал ее содержимое, чтобы из нее поднялись пары.

На этот раз эффект был наркотическим, или, по крайней мере, обезболивающим. Шейла почувствовала, что засыпает, но сознания не потеряла, и видений у нее не было. Состояние чем-то напоминало эйфорию, наступающую после инъекции героина — скорее даже, метамфетамина, хотя нет, это было нечто иное. Она ощущала эйфорию не только в сознании, не только всеми нервами — казалось, было возбуждено все ее существо, каждая клетка ее тела. Она почувствовала себя гораздо значительнее, чем прежде, гораздо более могущественной — но, увы, могущества этого оказалось недостаточно, чтобы разорвать путы, привязывавшие ее к стулу. Боль исчезла, но отупения не наступило, и возбуждения в обычном смысле этого слова — тоже, но что-то словно обещало унести ее далеко, туда, где боль не сможет ее достать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});