Я НИКОГДА НЕ ДУМАЛ… - Михаил Задорнов

Вспомнив все это и указывая на веники, я ответил:

– Это два куста.

– Два куста? – недоверчиво переспросил таможенник.

– Да, два высушенных куста, – подтвердил я с максимально честным выражением лица.

Правда, тут же почувствовал, что мои слова все-таки не сошлись с его картинкой и еще с чем-то.

– Для чего же вы везете их с собой?

Я решил оставаться честным до конца:

– Для бани.

– Два куста для бани?!

Что-то в его программе разошлось окончательно. Он обратился к стоящим за мной людям:

– Очередь ко мне больше не занимайте.

Я понял, что попал надолго.

– Итак, два куста для бани? – переспросил он, напряженно пытаясь представить, как я буду в бане высаживать два куста.

– Да, для бани! – Все еще следуя советам друга, я старался не ляпнуть ни одного лишнего слова.

– А зачем вам два куста в бане? Объясните, пожалуйста!

Этим вопросом офицер был явно доволен. Словно поймал арабского террориста.

– Бить себя, – ответил я со всей честностью, на которую был способен.

– Бить себя? В бане?!

По его глазам я понял, что он стал с этого момента подозревать меня уже не в терроризме.

– Да, бить себя в бане. По спине. Вот так, – показал я жестом.

Наступила пауза. Таможенник нарушил ее первым:

– А вы в бане голый находитесь?

– Да.

– Вы что, мазохист?

– Нет. У нас в России все так делают.

– И все голые? И бьют себя?

– Именно так.

– У вас что, все – мазохисты?

Я был в отчаянии. Чем точнее я пытался ему объяснить, тем больше у него «не сходилось». И я предпринял последнюю попытку на своем немощном английском, состоящем из главных слов и интернациональных жестов:

– Эти веники я привез для своего друга в Нью-Йорке. Он из русских. Построил здесь баню. Русскую баню… У нас такие бани уже тысячу лет, с вениками. – Я объяснял медленно, по слогам, как для робота. – Я его буду вот так хлестать… Холестерин понижает!

Очевидно, на этот раз я наговорил много лишнего. Зато он понял из моей тирады слово «холестерин».

– Так, значит, это ваш друг – мазохист, а вы – садист, – сделал вывод таможенник и затряс головой, как бы желая стряхнуть с нее полученную от меня ненужную ему информацию. Так собака стряхивает капли, выходя из воды. – Фу, – выдохнул он, – сейчас проверим вашего друга. Телефон есть?

Меня отвели в офицерскую. Позвонили Юре:

– Вы знаете, что вам привез ваш друг из России?

Юра помолчал. Видимо, как компьютер, пролистал возможные мои ответы, соотнес с моим скудным английским, после чего сказал:

– Два куста из веток для моей бани.

Американцы так ничего и не поняли. Но меня отпустили. Потому что, слава богу, на этот раз у них сошлось!

Нефтяная скважина

Во времена перестройки немцы в Западном Берлине вычислили, что самые выгодные клиенты в ресторанах – русские. Это было время, когда с выездом советским людям стало легче. Уже не надо было проходить советов ветеранов, чтобы получить визу. У иммигрантов очнулось дремавшее до сих пор чувство любви к родине, поскольку многие из них пооткрывали на родине различные бизнесы и начали благодаря родине богатеть с той же скоростью, с какой их родина – беднеть. К ним стали косяками слетаться российские родственники, благодаря которым загульная ночная жизнь на Западе явно оживилась.

Все это аукнулось подскочившими прибылями в лучших ресторанах самых престижных городов Европы. И если хозяева испанских, итальянских, китайских ресторанов просто радовались каждому русскому посетителю, то скрупулезные во всем немцы начали считать: какова же разница в процентах прибыли от гульбы русских в сравнении с теми же немцами? Выяснилось: такая же, как, скажем, между нефтяным бизнесом и бизнесом по выпуску канцелярских скрепок. К удивлению немцев, оказалось, что никто, кроме русских, не может вечером столько съесть. Немец придет в ресторан – закажет салатик с пивом. Это будет для него и закуска, и первое, и второе, и третье, и компот. Наши возьмут – холодной и горячей закусочки, суп, два вторых, три десерта. И чтобы все то время, пока они едят, в центре стола стояли поросеночек с хреном, селедочка под шубой, балычок, портвешок, водочка с коньячком. Пивко обязательно! И, конечно, вино красное, подороже, – для борьбы с холестерином.

Просчитав все это, а также учитывая, что русские обычно гуляют громко, шумно, поев, любят потанцевать, а точнее, поплясать, выяснить отношения друг с другом, немцы решили открыть ресторан специально для русских. И назвать его «Москва». Чтобы они гуляли в каком-то одном месте, не мешали в других ресторанах наслаждаться утонченной едой другим национальностям. Шеф-повара пригласили русского. Официантов же взяли немецких. Чтобы не воровали. И вот тут они ошиблись.

Конечно, еда была роскошной. Сочной, разнообразной, желанной для русского желудка. Прибыль тоже была желанной. Не немецкой. С первых же дней ресторан начал ее давать, прямо как настоящая нефтяная скважина. Но бедные немцы-официанты не знали в конце вечера, кому из клиентов на какой стол подавать счет.

Они к чему привыкли? Пришел клиент, сел за столик, что-то заказал, ему принесли. За тем же столиком, где поел, рассчитался и ушел. А русский? Заказ сделал за одним столиком. Мгновенно подсел к знакомым за другой. Попросил все, что он заказал, перенести ему туда. Потом заметил хорошенькую девчонку, пошел выпивать с ней. Официант несет приборы опять за ним. Но девчонка оказалась неперспективной. Перескочил под десерт поговорить о бизнесе с приятелями. Свое место забыл начисто. К тому же на его месте уже другой заснул лицом в салат… И так почти все посетители. Официанты были не в состоянии уследить за этим броуновским движением. А по красным, горячим лицам клиентов в салатах не могли понять, кто кем был в начале вечера.

В конце концов после двух-трех серьезных инцидентов с криками: «Что за счет ты мне подсовываешь?! Я это не ел!» – «нефтяную скважину» пришлось закрыть.

Теперь наши снова гуляют по всем ресторанам Берлина. И, если поздно ночью вы встретите там подвыпившего человека, который праздно шатается по улице, не представляя, куда себя пристроить, знайте: это наш! Потому что немцы по ночам спят. Странные они все-таки.

Записки охотника за кирпичами

Я часто получаю письма от своих читателей и телезрителей. По первым же строчкам становится ясно: пишет графоман, шизофреник или человек разумный, наблюдательный, порой даже остроумный. Однажды распечатал письмо, написанное очень корявым, меняющимся от абзаца к абзацу почерком. Его автор явно был человеком нервным, а скорее всего даже не в себе. Однако, прочитав первые строчки, я понял, что все равно дочитаю письмо до конца. Вот они:

«Пишу вам из реанимации. Когда вспоминаю, как я сюда попал, начинаю смеяться, а делать мне этого нельзя, потому что я весь травмирован».

Согласитесь, человек, хохочущий в реанимации, мягко говоря, заинтриговывает. Я стал читать, с каждой следующей строкой убеждаясь, что передо мной письмо этакого энергичного бедолаги, который очень посредственно учился в школе, в результате чего стал жертвой собственного недообразования.

Он собрался соорудить пристройку к своему дому. Основательную. Из кирпича! Но ему даже и мысли не пришло в голову купить кирпичи. Только наворовать! Жил он в глубочайшей глубинке. Стройка была там всего одна. На окраине. Длилась много лет. Обшарив все окрестности, только на ней он нашел свободные кирпичи. Правда, на шестом этаже этого недостроенного долгостроя. Сначала решил, что сил у него хватит сгонять туда-обратно раз двести (я давно заметил, что в нашем человеке появляется самая необузданная энергия, когда он чувствует, что ему что-то где-то может достаться на холяву). Потом, правда, к его чести и соображалке, он решил все-таки изучить ситуацию. А вдруг найдется какой-то другой способ спустить вниз кирпичи! Не такой занудный, как беганье с ведром на шестой этаж и обратно. Изучил. Пришел к выводу, что такой способ есть. Рабочие сами поднимали кирпичи наверх довольно изобретательно. Бочкой. Бочка была привязана к тросу. Трос пропущен через блок, прикрепленный на шестом этаже. Те, кто стоял внизу, работали при этом лебедкой. Этакое доморощенное, не переводимое на другие языки устройство. Поскольку лебедку уже давно с этого долгостроя украли сами рабочие, в конце дня строители привязывали внизу конец троса, оставляя бочку наверху, чтобы ее, бочку, не украли. Им на ум не могло прийти, что может однажды случиться. Этой бочкой и решил воспользоваться наш герой.

Несмотря на то, что я пересказываю письмо своими словами, одно слово автора не могу не сохранить без изменения. Вспоминая в самом начале тот предреанимационный вечер, он написал: «Смеркалось». Все-таки в русском человеке всегда теплится ностальгия по поэзии, писательству. От такого вступления у меня создалось ощущение, что сейчас я буду читать Тургенева. Этакие «Записки охотника за кирпичами».