Помни войну - Герман Иванович Романов

на балу. Квартирмейстер моментально наполнил емкость, окончательно опростав флакон, вытряхнув из него содержимое до капли. И эта порция последовала вслед за первой, правда потребовалось уже три глотка. И где-то через минутку, которую Дмитрий Густавович стоически перетерпел, наступило несказанное облегчение — боль отхлынула, будто оглушенная коньяком, а на лбу даже выступила испарина. Состояние стало блаженным — тело от чудовищной усталости превратилось чуть ли не в кисель, который пожелал расплыться по койке.

Однако неимоверным усилием воли Фелькерзам отогнал сон, взял папиросу и прикурил ее от спички. Пыхнул дымком, затянулся еще раз и так, что перед глазами все поплыло. Хрипло произнес:

— Федор, а ведь японцы нас не разгромили — не будет теперь позора Цусимы, никак не будет…

— Да какой позор, ваше превосходительство⁈ Это мы их вчера победили, и утопленников у японцев больше, чем у нас будет.

— Эх, Федя, знал бы ты, что случилось, если Рожественский повел в бой эскадру, а не я, — пробормотал адмирал и осекся, понимая, что та реальность, о которой он знал, не состоялась.

— А ничего хорошего бы и не было, их превосходительство всех бы разом и загубили по своей бестолковости и гордыне, вы уж меня простите за эти слова, — квартирмейстер говорил рассудительно, они так иной раз между собой и беседовали, откровенно и честно.

— Матросы меж собою так и говорят, что вы их в пустую растрату не дали, и токмо на ваше превосходительство надежды имеют. Вы бы поели хоть немного, Дмитрий Густавович, третий день на одном коньяке живите, да на чашке бульона. Ведь месяц прошел, как отощали страшно.

— А что у тебя заготовлено⁈

Фелькерзам спросил без интереса, есть ему совершенно не хотелось. Но вестовой обрадовался от вопроса, и быстро ответил:

— Консервы разогреты давно, хлебушек вчерашний остался, чай горячий ждет. Я мигом, Дмитрий Густавович, одна нога здесь, другая там.

— Сходи, если усну, не буди, сон дороже будет, — еле произнес Фелькерзам, и стоило двери закрыться, как неожиданно для себя рухнул в пучину сна, больше похожего на беспамятство…

Глава 3

— Вляпались…

Командир «Олега» капитан 1 ранга Добротворский глухо выругался, пристально глядя за «Ивате», что продолжал настойчиво гнаться за его кораблем, поразив уже двумя шестидюймовыми снарядами. И это еще хорошо, как ни странно, было бы намного хуже получить 203 мм фугасы, что чуть ли не втрое тяжелее по весу. Если таким снарядом попадут в корму, повредят руль или винты, или обеспечат подводную пробоину, вот тогда будет полная хана. Замедливший свой бег русский крейсер будет обречен на безжалостное добивание. Потому что «Ивате» как раз тот противник, с которым даже его кораблю не следует встречаться в бою один на один.

Ничего хорошего не будет — шансов выйти из такой передряги до прискорбия маловато. Но не исчезающе мало, есть возможность не только продержаться под вражеским огнем, но и достойно ответить!

Японский крейсер буквально осыпал «Олег» трехдюймовыми снарядами из противоминных пушек, вот только причинить большого ущерба те никак не могли. Вся артиллерия русского корабля, как и наиболее важные места, были достаточно прилично прикрыты отличной крупповской броней.

Главной защитой служила карапасная броневая палуба, называвшаяся так потому, что имела форму панциря черепахи, толщиной в 35 мм. И располагалась она на высоте 75 сантиметров над ватерлинией, если крейсер не был перегружен. А вот скосы были удвоенной толщины, так как защищали корабль от опасных попаданий в борт, и не позволяли снарядам добраться до паровых котлов с машинами. И уходили они на добрую сажень, почти на полтора метра ниже ватерлинии. Дополнительной защитой здесь служили угольные ямы с дюймовыми листами обшивки — энергия снаряда тратилась на их пробитие, а заодно стирался бронепробивающий «макаровский колпачок», названный так по имени создателя, погибшего на броненосце «Петропавловск» под Порт-Артуром 31 марта 1904 года.

«Олег», как и построенный ранее в Германии «Богатырь», в отличие от всех русских крейсеров 1 ранга — «Аскольда», «Варяга» и трех «богинь», получили максимальную защищенность всех уязвимых точек. Русские кораблестроители сделали все возможное, чтобы они смогли выдержать столкновение, и даже короткий бой с более крупными и хорошо защищенными японскими броненосными крейсерами.

Для дополнительной защиты броневой палубы над машинными отделениями установили приподнятые бортовые стенки-гласисы толщиной в 85 мм, котельные кожухи-дымоходы прикрыли 30 мм листами. Сделали таким образом, чтобы во время боя крейсер не потерял своего главного преимущества — высокую скорость, которая позволяла ему удрать от более сильного и лучше вооруженного противника.

Боевая рубка была прикрыта 140 мм толстыми плитами, почти такими же по толщине, как на броненосце «Ослябя». Трубы защиты кабелей и приводов, что вели из нее в центральный пост под броневую палубу, хотя и были вдвое тоньше, но так ведь располагались внутри, и обшивка с переборками служили здесь дополнительной защитой. Это было сделано для того, чтобы не потерять управление кораблем даже под жестоким обстрелом.

Главное внимание было обращено на прикрытие шестидюймовой артиллерии, чтобы корабль получил возможность стрелять по врагу как можно дольше. По паре 152 мм орудий в носовой и кормовой башнях со стенками оной в пять дюймов. Еще четыре таких же пушки в хорошо забронированных 80 мм плитами казематах за башнями, и еще два орудия по каждому борту располагались на верхней палубе за дюймовыми броневыми щитами. Все 75 мм противоминные пушки имели такое же надежное щитовое прикрытие из броневых листов, что значительно снижало потери среди расчетов, как показало вчерашнее сражение.

К тому же приказ командующего изготовить для всех находящихся на верхней палубе офицеров и матросов кирасы с касками был не просто исполнен, а перевыполнен. Леонид Федорович счел задумку контр-адмирала Фелькерзама стоящей внимания — силами команды их быстро изготовили из тонких листов железа и пошили из брезента чехлы. И как результат за весь день только шесть убитых нижних чинов и два десятка раненых, причем в конечности — кирасы были пробиты осколками лишь несколько раз. А потому и он сам сейчас стоял на открытом мостике, чувствуя на своих плечах тяжесть относительно надежной защиты, что придавало ему уверенности, что ничего плохого с ним не может произойти…

У борта взметнулся высоченный всплеск — на японском крейсере снова пустили в ход носовую башня с 203 мм орудиями. Добротворский поморщился — получить такой снаряд очень не хотелось. Но «Ивате» не отставал, подсвечивая беглеца время от времени