Питомник - Полина Дашкова

Труп находился на кухне, в полусидячем положении. На вид убитой можно было дать лет сорок, не больше. Холеная, светловолосая, с гладким правильным лицом, она как будто просто села на пол, прислонившись спиной к батарее и вытянув ноги. На ней был теплый махровый халат и узорчатые пушистые носочки. На нежно-розовой мягкой ткани темнели огромные пятна крови. Судя по количеству крови, было нанесено не меньше десятка ножевых ранений. Тут же валялось орудие убийства — длинный кухонный нож с черной пластмассовой ручкой.

Дело не сулило никаких сложностей. Банальное бытовое убийство. Слабоумная девочка-подросток зарезала свою тетю и сама в этом призналась. Понятые, пожилая пара из соседней квартиры, сначала долго охали, потом сообщили шепотом, что Люся сирота, больна с рождения.

— Все ясненько, чистенько, никаких вопросов, — глубокомысленно заметил Краснов и вздохнул, — мечта, а не трупик.

— Да уж, мечта, — эхом отозвался Телечкин и попробовал усмехнуться.

Вместо усмешки вышла безобразная гримаса. Встретившись взглядом со своим отражением в овальном зеркале, лейтенант окончательно скис. На физиономии его отчетливо читались страх, жалость к убитой женщине и прочие не поддающиеся описанию чувства, которые переполняли его душу, подступали к горлу и казались Коле Телечкину позорными для нормального мужика, а тем более — для милиционера.

Опергруппа прибыла через двадцать минут. И надо же такому случиться, что дежурным следователем оказался Илья Никитич Бородин. Он славился на весь округ поразительной способностью запутывать и усложнять самые простые дела. Маленький, полный, с тихим монотонным голосом, он своим интеллигентным занудством сводил с ума даже самых терпеливых оперативников и экспертов.

Едва переступив порог и поздоровавшись, Бородин пробормотал, что для такой кровавой резни слишком уж здесь чисто.

— Как это? — удивился трассолог. — Вон кровищи сколько. Просто на убитой халат из толстой мягкой ткани, почти вся кровь впиталась.

— Я не об этом, — глухим нудным голосом стал объяснять следователь, — покойница нормальная женщина, порядочная, чистоплотная, видимо, законопослушная. К торговле и к прочему бизнесу вряд ли имела отношение. Достаток ниже среднего, если, конечно, в наше время существует понятие середины. Ограбление почти исключается, пьянка и пьяная драка исключаются совершенно, — он говорил очень тихо, как бы с самим собой, не обращая внимания на окружающих.

— Так это, — прошептал лейтенант Телечкин, склонившись к его уху, — девчонка убила, племянница. Она же сама призналась. Она больная, дебилка вроде. Такие не соображают, что делают.

— Слушайте, а что вы шепчете? У вас первый насильственный труп в жизни? — спросил Бородин, чуть повысив голос.

— Первый, — признался лейтенант и судорожно сглотнул.

— Ну, я так и понял. Вы бледный, вас, вероятно, тошнит, — следователь откровенно зевнул, прикрыв рот ладонью. Тяжелые веки делали его взгляд сонным, тусклым. Казалось, стоит старику приземлиться куда-нибудь, на стул или в кресло, и он тут же тихонько захрапит.

Колю действительно тошнило, и за это он себя ненавидел. В кармане нашлась пластинка жвачки, он развернул, сунул в рот. Тошнота прошла, мозги немного прочистились. Лейтенант впервые внимательно и спокойно огляделся в квартире, в которой находился уже полчаса. Не квартира, а кукольный домик, уютный, нарядный, как из мультфильма. Все светлое, ни одного темного пятна, кроме окровавленного тела хозяйки. На кухне белая мебель, белый линолеум, в комнатах бледно-желтый паркет, голубые, в розовый цветочек обои, шторы с оборочками, диван и два кресла обтянуты чехлами из такой же ткани, как шторы. На диване три большие куклы в кружевных платьях, в шляпках и башмачках. Куклами заполнен светлый полированный сервант. Посередине комнаты круглый стол, накрытый нежно-розовой вязаной скатертью с длинной бахромой, на столе хрустальная ваза с тремя тюльпанами, большая коробка шоколадных конфет «Черный бархат», перевязанная ленточкой.

— Что, гости приходили? — обратился Бородин к Люсе.

Телечкин думал, что она ответит молчанием, но ошибся. Девочка довольно живо откликнулась на вопрос Бородина, вздрогнула и выпалила во все горло:

— Нет!

— Значит, у кого-то день рожденья?

— Нет, никакого рожденья, никого здесь не было, — она заерзала на стуле и густо покраснела, отчего пятна белой мази на ее лице стали еще заметней.

— А откуда цветы, конфеты?

— Просто так.

— Ну, понятно, — кивнул Илья Никитич, — и кто же все это принес просто так?

— Никто, — девочка опустила голову и принялась заплетать косичку из бахромы скатерти.

— Люся, за что ты убила свою тетю? — мягко спросил Илья Никитич.

В ответ никакой реакции.

— Ну, хорошо, допустим, ты сама не понимаешь за что. Ты живешь с тетей или в гости приехала?

Люся закончила одну косичку и начала другую. Илья Никитич повторил свой вопрос, но девочка как будто опять лишилась слуха.

— Она сирота, — шепотом ответила за Люсю соседка, — жила вроде бы в какой-то специальной лесной школе под Москвой. Лиля раньше к ней ездила, а совсем недавно решилась брать ее к себе на каникулы и на выходные. Просто пожалела. Знаете, она была совершенно одиноким человеком, ее сестра, мать Люси, погибла, а девочка больна, — соседка подошла ближе к Илье Никитичу и заговорила шепотом:

— Мать употребляла наркотики, отец вообще неизвестен. Господи, какая трагедия. Вот, правильно говорят, нет ни одного доброго дела, которое осталось бы безнаказанным. Лиля была хорошим, чистым человеком, и, знаете, у нее был настоящий талант. Вот все, что есть здесь красивого, она сделала своими руками. Шторы, чехлы на мягкой мебели, скатерть, — понятая всхлипнула и громко высморкалась, — честное слово, просто в голове не укладывается, такая трагедия…

— Ну да, ну да… — пробормотал Бородин, встал, подошел к стене и постучал костяшками пальцев. — Скажите, вы шум какой-нибудь слышали?

— Нет, — покачала головой соседка, — ночью было тихо. Я очень чутко сплю, и стенки здесь тонкие. Если что, я бы точно услышала.

— А вечером?

— Вечером тоже было тихо. Конечно, доносились какие-то звуки, голоса, но ничего тревожного.

— То есть криков, грохота мебели вы не слышали?

— Да что вы! Мы бы с мужем моментально прибежали бы на подмогу, вызвали бы милицию. У нас с Лилей были очень добрые отношения.

— Может, у вас телевизор работал?

— Сломан, — почему-то с вызовом сообщила соседка и покосилась на мужа, который все это время молчал, то ли от нервного потрясения, то ли просто очень спать хотел. Лицо его оставалось непроницаемым.

— Что же вы делали вечером? — не удержавшись, встрял в разговор лейтенант Телечкин.

— Молодой человек, вы думаете, у пожилых людей, кроме как пялиться в телевизор, нет других занятий? — повернувшись к нему всем корпусом, надменно спросила женщина. — Если вас так интересует, что мы делали вечером, я скажу. Мой муж читал «Новый мир», а я перечитывала Голсуорси. Вам объяснить, что такое «Новый мир» и кто такой Голсуорси?

— Не трудитесь, — лейтенант вежливо улыбнулся, — «Новый мир» — толстый литературный журнал в голубой обложке. Голсуорси — английский писатель, автор «Саги о Форсайтах», — он поймал хитрый, одобрительный взгляд Бородина. Старик ему весело подмигнул, и Телечкин подмигнул в ответ.

— Илья Никитич, можно вас на минуту? — позвал медэксперт.

— Извините, — Бородин вышел в кухню.

— Смерть наступила не более двух часов назад, — произнес эксперт, закуривая и усаживаясь на табуретку, — зверь, а не ребенок. На теле восемнадцать ножевых ранений, шесть из них на спине. То есть она сначала убила, потом подтащила к батарее, усадила.

— И заметьте, все это как бы шепотом и на цыпочках, — добавил Илья Никитич, — стены фанерные, слышимость стопроцентная.

— Конечно, дом-то панельный, — кивнул эксперт и протянул Бородину открытую пачку сигарет, — угощайтесь.

— Спасибо, не курю, — Бородин присел на корточки у трупа, — между прочим, симпатичная была женщина.

— Да, ничего, — кивнул эксперт.

— Молодая, интересная, одинокая. Отличная хозяйка, чистюля, рукодельница, — Бородин задумчиво взглянул на эксперта, — знаете, женщины, которые вяжут ажурные скатерти, должны отличаться спокойствием и терпением.

— Вот это как раз могло вывести из себя психопатку-племянницу, — заметил эксперт.

— Восемнадцать ножевых ранений, — Бородин покачал головой, — так убивают во время дикой, пьяной драки, после громкой ругани. Как правило, жертва сама провоцирует убийцу и, конечно, сопротивляется, кричит. — Так убивают психи, маньяки, — криво усмехнулся эксперт и выпустил аккуратное колечко дыма. — А если первый удар был нанесен неожиданно и попал в сердце, то нет ни крика, ни сопротивления.