Человек звезды - Александр Проханов

Произнеся это, Маерс воззрился на Петуховского смеющимися счастливыми глазами, из которых излетали зеленые лучики, пронзавшие насквозь Степана Анатольевича. А того обуяло раздражение, и он не знал, продолжать ли ему разговор, выведывая из слов посетителя какую-нибудь неявную для себя угрозу. Или же появившийся в его кабинете господин — просто шарлатан и обманщик, охотник за даровыми бюджетными средствами, и сейчас самый момент, чтобы его раскусить и указать на дверь.

— Как же это вы превратите наш захолустный, как вы выразились, город в культурную столицу Европы, если у нас даже Эйфелевой башни нет? — Петуховскому понравилась собственная шутка, отчего нижняя губа стала медленно выдвигаться, словно розовый моллюск покидал свою раковину. — И пирамиды Хеопса тоже нет.

— В том-то и дело, в том-то и дело, дорогой Степан Анатольевич. Вы точно угадали, метко заметили. Ни Эйфелевой башни, ни пирамиды Хеопса. И поэтому на пустом месте, с белого, как говорится, листа мы начнем создавать культурную столицу Европы. Второй Париж. Вторую, если угодно, культурную мекку. В глухих уральских лесах вдруг вспыхнет и засияет на весь мир новый культурный светоч, отнимая пальму первенства и у Парижа, и у Вены, и у Санкт-Петербурга.

— Да? И что это будет? — иронично расспрашивал Петуховский, позволяя шарлатану возвести затейливое сооружение из обманов и фантазий, чтобы потом одним махом разрушить этот воздушный замок и строго указать фантазеру на дверь.

— О, это целая программа, с которой рад познакомить вас, дорогой Степан Анатольевич. Сюда, в этот тихий и Богом забытый город П. нахлынут художники из всех уголков Европы, и даже из Нового Света и стран Латинской Америки. Они распишут своими фантастическими граффити унылые стены ваших остановившихся заводов и заброшенных складов. Их рисунки будут напоминать те, что в свое время покрыли Берлинскую стену, и эту стену за огромные деньги по кусочкам продали коллекционерам всего мира. Перфомансы, которые украсят фасад зданий и фонарные столбы, превратят город в волшебное изваяние, рожденное из стеклянного блеска, душистой пены, фонтанирующих радужных струй. Скульпторы поставят на всех площадях, на всех перекрестках свои творения, и уже не пушки будут доминировать в городе, а затейливые абстрактные сооружения, напоминающие: одно — стеклянную женщину, другое — сверкающий пропеллер, третье — живую печень, четвертое — фаллический символ. Есть мастера, которые из прутьев ивы могут построить Эйфелеву башню, а из натуральных помидоров — пирамиду Хеопса. Музыканты и певцы привезут сюда все разнообразие жанров, от классического джаза, гангстер-репа до магической музыки и звуков, издаваемых утомленным, не добежавшим до цели сперматозоидом. Поэты и писатели будут читать свои произведения на всех языках Европы, а критики и культурологи станут устраивать дискуссии и «круглые столы», посвященные проблемам современной эстетики. Город превратится в феерию огней, аттракционов, цирковых представлений, волшебных спектаклей, где средствами музыки и танцев будет развернута картина человечества с его пороками, страстями и великими устремлениями. И главное, — зрители, туристы, пилигримы со всего мира, которые поедут, полетят, поплывут, чтобы насладиться этим феерическим действом. И мир ахнет, обнаружив, что музы переселились из Парижа, Вены и Рима в доселе никому не известный город П.

Маерс произнес все это на одном дыхании, перемещаясь по кабинету, взмахивая руками, как крыльями, подпрыгивая и ударяя ножку о ножку, рисуя перед глазами обомлевшего Петуховского чудесный преображенный город.

Степан Анатольевич справился с головокружением, когда перед ним вдруг залетала, засверкала прозрачными крыльями стрекоза. Укротил в себе порыв, побуждавший поверить в утопию. Строго произнес:

— Вам не откажешь в умении пудрить мозги. Но, видите ли, мне сейчас не до этого. Мы в нашем городе ожидаем визит Президента, и все наши силы, все небогатые материальные средства направлены на это мероприятие. Извините, нам не до пустяковых фантазий, — и он стал подниматься, давая понять, что прием окончен.

— Вот именно, визит Президента. Владислав Юрьевич как раз и просил меня помочь организовать этот визит. Дорогой Степан Анатольевич, ну чем вы собираетесь порадовать, чем изумить Президента? Хотите подарить ему какую-то окисленную медную штуковину, назвав ее амулетом? Да ему недавно подарили часы «Патен Филипс» стоимостью в триста тысяч долларов. Или хотите испечь к его приезду торт длиной в сто метров? Да его недавно встречали в Букингемском дворце. Постелили под ноги ковер в двести метров. По сторонам стояли гвардейцы в медвежьих шапках, и встречал весь цвет английской аристократии. Или подсунете ему полудохлого сома с фальшивым кольцом на хвосте? Да наш Президент — ультрасовременный человек, увлекается электроникой, цифровыми коммуникациями, квиттерами, айпедами, айфонами, а не тухлыми рыбами. Хотите удивить подставным шаманом в вывернутом на изнанку тулупе? Да он в Париже восхищался мистериями лучших балетмейстеров мира, и одной из балерин преподнес драгоценный алмаз Якутии. Наш Президент воспитан на западной музыке, обожает дизайн современных автомобилей и самолетов, говорит во сне по-английски и выписывает из Европы самых дорогих массажистов и мастеров педикюра. Так что, дорогой Степан Анатольевич, баней и вениками его не удивишь.

Маерс произнес это с печальным видом и едва заметным сожалением по отношению к Петуховскому с его провинциальными представлениями о прекрасном. Но это унижающее его сожаление осталось не замеченным Степаном Анатольевичем. Он был поражен осведомленностью таинственного гостя, который никак не мог знать о недавнем секретном совещании, где в полнейшей тайне разрабатывался план торжественных мероприятий. В осведомленности гостя было что-то пугающе и зловещее. Только принадлежность к спецслужбам обеспечивала такую осведомленность, наличие в кабинете встроенных подслушивающих устройств.

Степан Анатольевич пугливо обвел кабинет глазами, гадая, где скрываются звукозаписывающие установки. Быть может, за портретом Президента, похожего на зоркого тетерева. Или в складках трехцветного государственного флага. Или гипсовым губернским гербом, где на старинной пушке сидит таежный соболь.

— Ну что вы, что вы, Степан Анатольевич, никакой электроники, никакой акустики. Просто современное искусство во многом основано на магических практиках, на ясновидении, телекинезе, угадывании мыслей и чувств. Искусство работает на уровне инстинктов, как у животных, которые предчувствуют катастрофы или затмения. Я лишь скромный маэстро, бравший уроки у великих магов, царящих в современной музыке, живописи и поэзии.

— Как это возможно? Вы колдун?

— Немножко, совсем немножко. Просто нужно очень чувствовать, очень любить другого человека. Среди бесчисленных, наполняющих космос волн настроиться на волну человека, и тогда многое тебе может открыться.

Маерс замер, воздев руки, словно дирижер, остановивший мимолетный звук. Глаза его закатились, и казалось, он спит, слабо покачиваясь в незримых волнах как морская водоросль.

— И вот я вижу просторную комнату с мягким ковром на полу. На ковре сидит девочка, совсем голенькая, на ее голове большой белый бант. Она играет прелестной плюшевой лошадкой, смеется, ползает по ковру. В комнату входит высокий тучный мужчина, облаченный в шелковый халат. Наклоняется к девочке: «Какая хорошенькая лошадка. Какой красивый бантик». Нижняя губа мужчины выпячивается от удовольствия, напоминая большого розового слизняка. Мужчина протягивает девочке коробку с конфетами, девочка тянет ручки, но он не дает. Берет конфету в свой рот, причмокивает, щурится от удовольствия. «Какая вкусная конфетка. Поцелуй папочку, скушай конфетку». Он впивается девочке в губы, мажет ее личико шоколадом, облизывает ее щечки, носик и лобик. «Ты ведь любишь папочку? А папочка любит тебя». Мужчина сбрасывает халат. Ожиревший, волосатый, хватает девочку, начинает ее мять, кладет себе в рот пальчики ее рук и ног. Девочка пугается, плачет, хочет вырваться от мужчины. Тот сердится, начинает кричать, делает страшное лицо, больно бьет девочку по маленьким ягодицам, так что они начинают краснеть от ударов. «Так вот как ты любишь папочку. Ты гадкая, мерзкая дрянь». Девочка истошно кричит и плачет. А мужчина наваливается на нее своим тучным телом, запечатывает ее плачущий ротик своими мокрыми губами. Маленькое тельце скрывается под громадным волосатым туловищем, и вокруг на ковре разбросаны детские игрушки, и на стенах детские рисунки с изображением солнышка, полевых цветов и летящих птичек…

Степан Анатольевич тихо взвыл от ужаса:

— Вы кто?

Ему казалось, что родимое пятно на голове Маерса источает красный сноп лучей, которые просвечивают насквозь его душу, читает все потаенные мысли, угадывает все вожделения, все гнездящиеся пороки и извращения, и это промелькнувшее побуждение открыть ящик стола, достать пистолет и выстрелить в красное светящееся пятно, погасить эти рубиновые лучи.