Сердца королей - Ганс Эверс

С этими словами он повернул мольберт так, что герцог мог видеть картину. Она представляла могучее, лишенное листьев дерево, на ветвях которого висели десятка два голых, полразложившихся мертвецов. В темной коре дерева было вырезано сердце, носившее инициалы "L. XI".

Картина поразила герцога непосредственной жесткокой реальностью. От нее, казалось, исходил отвратительный запах тления, и герцогу невольно захотелось зажать нос. Он достаточно хорошо знал историю Франции, и в особенности историю Королевского Дома, чтобы тотчас понять содержание картины. Она представляла знаменитый "сад" его предка, благочестивого Людовика XI, большого любителя казней. То обстоятельство, что художник предложил картину для покупки не кому-нибудь, а именно ему, герцогу, который прославился гуманностью во время своей африканской службы и низвел до ничтожной цифры излюбленное там вешание, - это обстоятельство показалось ему по меньшей мере весьма безвкусным. Равным образом нашел он достаточно поверхностной и самую символику этой картины, так претенциозно названной художником "Сердце Людовика XI". И только убеждение в ненормальности старика заставляло его и теперь оставаться учтивым.

- Я должен вам сознаться, господин Дролинг, - промолвил он, - что, хотя художественные достоинства вашей картины кажутся мне выдающимися, лично моему вкусу этот исторический мотив говорит слишком мало. Культ предков в нашем доме вовсе не идет так далеко, чтобы мы восхищались всеми жестокостями наших наполовину варварских предшественников. Я должен сказать, что я находу это немного№

Герцог остановился, подыскивая, по возможности, более мягкое выражение. Но художник подскочил к нему и, потирая с довольным видом руки и наступая на него, приставал:

- Ну! Ну как, именно№

- Безвкусным! - произнес герцог.

- Браво! - осклабился старик. - Браво! Прекрасно! Я и сам того же мнения. Но ваш упрек не задевает меня. Ничем и ничуть не задевает. Он задевает опять-таки Королевский Дом. Обратите внимание: все глупое и нелепое исходит из вашего дома. Слышите, милостивый государь: эта идея принадлежит вовсе не мне, а вашему деду.

- Кому?

- Отцу вашего отца, который ныне король Франции, моему доброму другу Филиппу Эгалите. Когда мы с ним возвращались с казни вашего дяди, Людовика Шестнадцатого, он внушил мне эту мысль. Вообще, идея эта в художественном отношении плоха. Она слишком откровенна, слишком грубо трактована и неуклюжа. И я нисколько не удивляюсь, что вы заметили это. Корова и та догадается, что перед нею отвратительное сердце Людовика XI. Оно было самое большое из всех и при этом имело ужасный запах. У меня всегда болела голова, когда я употреблял его для нюханья. Кстати, не хотите ли понюхать табачку?

Он вытащил широкую золотую табакерку и предложил гостю. Герцог, который в самом деле очень любил нюхать табак, взял немного и запихнул в нос.

- Недурная смесь, - сказал старик, - принц Гастон Орлеанский, Анна Австрийская и Карл V. Ну-с, как вам нравится? А ведь это превесело забивать себе в нос лучшие останки ваших высокопоставленных предков!

- Господин Дролинг, - промолвил герцог, - ваш нюхательный табак я должен похвалить так же, как и ваше вино. Но, простите меня, ваших слов я совершенно не понимаю.

- Чего вы не понимаете?

- Что вы мне тут расказываете о моих предшественниках, которые сидят в ваших картинах и в вашей табакерке?

- Глуп, как представитель Орлеанского дома! - прокаркал старик. Поистине, вы еще глупее, чем ваш дядя, хотя и тот был в достаточной мере осел, что он и засвидетельствовал, перейдя к жирондистам. Впрочем, он покаялся потом под ножом гильотины в этой измене. Вы все-таки не понимаете, господин Орлеанский? Так слушайте же, что я скажу: мои картины написаны сердцами королей. Поняли вы это?

- Да, господин Дролинг, но№

- А из этой табакерки и из других табакерок я нюхаю с табаком то, что осталось от королевских сердец после моих работ. Поняли?

- Я прекрасно слышу то, что вы говорите, господин Дролинг. Вам нет необходимости так кричать. Я только не совсем уясняю себе взаимную связь№

Художник вздохнул, но ничего не ответил. Молча подошел он к шкапу, достал оттуда пару маленьких медных пластинок и протянул герцогу:

- Вот! Там на полке лежит еще тридцать одна. Я дарю их вам все. Вы получите их как приложение к картинам.

Герцог внимательно прочитал надписи на обеих пластинках, а потом подошел сам к шкапу и стал рассматривать остальные. Надписи свидетельствовали, что это были памятные дощечки от урн, в которых хранились сердца королей, принцев и принцесс Королевского Дома. Герцог понемногу стал понимать.

- Откуда вы их достали? - спросил он. Помимо его воли в тоне его звучало нечто надменное.

- Я купил их, - ответил старик тем же тоном. - Вы знаете, художники часто интресуются разной ветошью и старым хламом.

- В таком случае продайте мне пластинки обратно!

- Ведь я же подарил вам их. Вы можете повесить их под моими картинами. Я скажу вам, какая куда относится. Вот эта, - он взял у герцога из рук одну пластинку, - принадлежит одной из самый забавных моих картин. Вы сейчас увидите ее.

Он повесил пластинку на гвоздь внизу мольберта, снял с мольберта картину и прислонил ее к своему стулу. Затем пошел своей припрыгивающей походкой снова за ширмы и в следующее мгновение потащил за собою очень большую новую картину.

- Помогите мне, пожалуйста, господин Орлеанский. Она довольно тяжела!

Герцог поднял тяжелый подрамник и поставил его на мольберт. Когда он отошел в сторону, страик постучал пальцами по медной пластинке и продекламировал:

- Здесь вы видите сердце Генриха IV, первого Бурбона! Оно немножко повреждено кинжалом Равальяка, человека высоких и достохвальных принципов!

Картина изображала огромную кухню; большая часть ее была занята чудовищным очагом с многочисленными устьями, из которых выбивалось пламя. Над всеми этими устьями стояли кухонные горшки, и в них варились живые люди. Иные пытались выбраться, другие хватались за своих соседей, выли, корчили ужасные гримасы. Отчаянный страх, неслыханная мука запечатлелись в их изнуренных голодом лицах. На очаге было нарисовано сердце с инициалами Генриха IV.

Герцог отвернулся.

- Я ничего не понимаю! - сказал он.

Дролинг весело рассмеялся.

- А между тем вы можете в любом школьном учебнике прочитать великие слова вашего благородного предка: "Я хотел бы, чтобы каждый крестьянин в воскресный день имел в своем горшке курицу", - взгляните сюда: вы видите здесь кур, которых король сам имел в своем горшке. Это, поистине, королевское сердце - этот кухонный очаг! Не хотите ли оценить еще и вашим обонянием этого Бурбона?

Он достал из шкапа другую табакерку и предложил герцогу. - Тут не очень уж много, продолжал он, - но все-таки возьмите. Хорошая смесь: Генрих VI и Франц I. Попробуйте. От нее рождаются хищные мысли.

- Вы хотите сказать, господин Дролинг, - спросил герцог, - что этот табак, эта темно-коричневая пыль добыта из сердец обоих королей?

- Именно это я и хочу сказать, господин Орлеанский. У этого табака нет иного происхождения№ Я сам смешивал его.

- Откуда же вы достали сердца?

- Я же их купил. Разве я не сказал вам этого? Вас интересуют подробности? Так слушайте! - он пододвинул герцогу кресло и снова вспрыгнул на свой стул.

- Пти-Радель№ Вы слышали что-ниубдь о Пти-Раделе? Нет? Ну и необразованны же вы, настоящий Орлеанский! Это я уже давно заметил№ Ваш дед был очень дружен с архитектором Пти-Раделем. Вот однажды Пти-Радель получил от Комитета поручение разрушить нелепые королевские гробницы в подземельях Сен-Дени и Валь-де Грас. Он исполнил это, скажу я вам, очень добросовестно. Затем он должен был проделать такую же операцию и в иезуитской церкви на улице Сен-Антуан. Ваш дед уведомил меня об этом. "Ступай с ним! - сказал благородный Филипп. - Там ты можешь дешево купить мумии!" Вы знаете, что это такое, господин Орлеанский? Не знаете? Ну, мумия есть мумия. Это остатки набальзамированных тел, которые потом обращают в краску. И дорога же эта краска, Бог ты мой! Вы можете таким образом понять, как я был рад купить ее дешево. В иезуитской церкви мы нашли сосуды с набальзамированными сердцами королей и принцесс. Пти-Радель разбил сосуды на куски, а я купил при этом случае медные дощечки и сердца.

- И вы натерли краску из сердец?

- Да, разумеется. Как же иначе? Только на это единственно и годны корлевские сердца. Нет, я должен оговориться: в качестве нюхательного табаку они тоже превосходны. Не угодно ли вам: Генрих XI и Франц I?

Герцог отказался: - Очень благодарен, господин Дролинг.

Старик захлопнул табакерку. - Как вам угодно. Но вы напрасно упускаете такой случай. Вы никогда не будете иметь возможности нюхать королевские сердца.

- Часть сердец, которая не была превращена вами в нюхательный табак, пошла на картины?