В логове зверя. Часть 1. За фронтом - Станислав Козлов

Глава 2

Кукс против вермахта

На нарах. «Три острова». Из окружения – на курсы. Кадровики и запасники.

Первая Мировая учит Вторую. Сон на мёрзлой соломе. Вши и тараканы.

Банька по-саратовски. Вера в победу.

Ясный, чистый, свежий, хрустящий морозный январский день. Сокращая путь и средства, идём через замёрзшую Оку пешком к Ромодановскому вокзалу. Я несу Стасика на руках. Он в своей белой дохе, в белой же меховой шапочке. Мороз разрумянил щёки. Рядом шагает Муся. Стасик следит за ней глазами. Поворачивает голову в её сторону, если она ему не видна. Скромный наш багаж везёт на санках носильщик, точнее бы назвать возильщик. Лёд реки слепящее сверкает под холодными, но очень яркими лучами солнца. Как никак, а уже январь – день прибывает… Слева темнеют арки моста, справа – ледяная лента Оки. Перед нами – гористый правый берег, весь в голубых тенях. На снегу, островками покрывающем лёд, чёрные цепочки людей. Такой и запомнилась Ока около Горького в праздинчно сверкающий январский день военного сорок второго…

В вагоне забрались только к вечеру, скоротав время в зале ожидания, который мог бы быть и потеплее… Четвёртый класс пассажирского вагона, со сплошными полками – нарами. На них и предстояло спать. Устроились на «втором этаже». Нашим соседом оказался молодой лётчик – офицер, сразу же подружившийся со Стасиком. Сын держал себя при нашем устройстве на нарах, и всё время пути так, словно езда в вагоне железной дороги, которую он видел впервые в жизни, на досчатых нарах для него – самое обычное заурядное дело – все всегда, значит, так ездят… Необычным стало для него отсутствие радио и ставших привычными сигналов воздушной тревоги – просто чего-то не хватало. Это лишение он компенсировал тем, что объявлял её по собственной инициативе сам. Тогда в наступившей тишине вагона раздавался его звонкий голосок: «Глаждане! Здушна тлевога! Здушна тлевога!» «Глаждане» кто смеялся, кто вздыхал: вот вам детские привычки и забавы войны… Но доехали спокойно – без «здушных тлевог», как и в дни моего пребывания в Дзержинске – ни одной не случилось, как на заказ.

Поезд тронулся. Медленно стал преодолевать пятикилометровый пологий подъём до Мызы… Уже полностью стемнело, когда мы проезжали мимо до щемящей груди знакомых с ещё дореволюционных времён мест: станция Кудьма, река Кудьма… Любимое место пикников учителей нашего Каменского «куста» – деревни, сёла: Пруды, Букино, Кменки, Спирино, Гремячка, Зимёнки… В Букине Муся работала учительницей с семнадцатого по тридцать первый год… Бывал и я здесь не раз, на положении гостя… Один год она, ещё не моя жена, преподавала в Каменской школе колхозной молодёжи, чаще именуемов «шэкэем». Я учительствовал в соседней Гремячке. Потом до сентября двадцать девятого в Каменках… В этих местах и сейчас наши знакомые… Спят, небось, мирненько. «Спокойной ночи… А мы, вот, на фронт едем…» Эх! Встал бы поезд хоть на полчасика, что ли – забежать бы, повидаться – попрощаться: кто знает – что у нас там, впереди…

Ехали без особых приключений, спали ночью спокойно, без воздушных тревог… Даже Стасик перестал их объявлять… На третий день пути оказались там, где нужно – в Балашове. Теперь нужно пересесть на поезд до Камышина и ехать до станции с романтическим и загадочным названием «Три острова»… Какие в степи острова?..

Пересадка пересадкой, но и пообедать нужно бы. Пошли в столовую продпункта. Стасик уселся за стол, как большой, деловито и с достоинством. Слегка позабыв о нём, когда с аппетитом стал поедать лапшу – соскучился в вагоне по горячему. По Балашову я нёс сына на руках с удовольствием и гордостью. В белом пуху своей дохи, о ту пору ещё почти новой, румяный, с большими выразительными глазами, Стасик был очень хорош и обращал на себя внимание прохожих…

В ожидании поезда на Камышин пришлось ночесвать две ночи в общежитии для офицеров на вокзале. В конце второй ночи разбудили – наш поезд. На этот раз попали в классный вагон. Это было особенно приятно после «комфорта» четвёртого.

Рано утром вышли на сухопутной остановке «Три острова» – без каких бы то ни было признаков ни островов, ни океана вокруг них. Оказались внутри тёмного помещения станции. В окна скучно заглядывал серый рассвет. Холод… До Самойловки – семь километров. Их так или иначе нужно преодолеть – со Стасиком на руках и со всем хоть и мизерным, но увестстым скарбом. И тут опять, как и в Горьком у вокзала, улыбнулось счастье – в образе начпрода наших курсов старшего лейтенанта Малицкого. После обмена приветствиями счастье сказало, что скоро в Самойловку поедет грузовик родных курсов. На нём и поехали. Жена с сыном где потеплее – в кабине, а я в кузове – освежиться на степном воздухе, а заодно и посмотреть, где же они, в самом деле, – те таинственные острова.

Солнце уже взошло и ярко светило на безоблачном небе. В глаза били его ослепительные ликующие лучи, искрился чистый, недвано выпавший снег. Морозный ветер жёг лицо, но уже что-то весеннее чувствовалось в этом празднично сверкающем ещё зимнем утре. Чувствовал я себя удивительно бодро.

Самойловка раскинулась по степи широко и раздольно. Видно было: люди устраивали свою жизнь, не стесняя себя землёй, необъятными просторами лежавшей вокруг. Улицы широкие, кварталы далеко один от другого, между ними пустыри, иногда сады. Над степью бескрайней – беспредельное голубое небо, дым валит из широких толстых труб хат… Навстречу медлденно шествует пара серых длиннорогих волов, запряженных в сани. На наши, приволжские, сани не похожи: передок лишь слегка загнут кверху, на полозьях – ящик… Мирная картина большого села ничем не напоминала о происходящих в стране грозных и страшных событиях. Здесь в январе 1942 года был глуюокий тыл. В Самойловке даже светомаскировку не вводили – немцы или не знали о местонахождении курсов, или пока ещё не находили в них ничего, для себя интересного – не налетали.

Курсы усовершенствования командного состава Юго – Западного фронта были созданы в Самойловке осенью 1941 года для переподготовки офицеров, вышедших из окружения после неудачных для Красной Армии боёв сентября – октября. В основном это были техники – интенданты. Выбранное для курсов село мало подходило для расквартирования военного учебного заведения. Под общежитие пришлось занять школу и клуб – ничего другого, более подходящего, не нашлось. Помещения наскоро приспособли под казармы, соорудили нары. Штабы и классы разместили в нескольких одноэтажных домах. Штатный состав расселился в крестьянских хатах, жил в них вместе с хозяевами.

КУКС состояли из двух учебных батальонов трёхротного состава. Первым начальником курсов стал полковник Якшин, низенький полный человек с прстым русским лицом, больше похожий на типичного председателя колхоза из какого-нибудь художественного фильма, чем на боевого офицера. Строгий и крикливый на занятиях, он всегда становился вежливым, тактичным и внимательным к подчинённым при разговоре с глазу на глаз.

Систему обучения офицеров Якшин ввёл очень простую и необычайно наглядную. Однажды, посетив занятия по военно-инженерному делу, он увидел, как некий офицер вырыл себе очень мелкий окоп, чем и ограничившись: пустая, мол, формальность, занятия эти… Сам расположился рядышком, весьма довольный результатом трудов своих. Якшин посмотрел на офицера внимательно, вынул из кобуры пистолет свой, отошёл на несколько шагов и с обычной будничной строгостью офицеру этому приказал:

– Товарищ старший лейтенант, ложитесь в свой замечательный окопчик и постарайтесь укрыться от моих выстрелов – я попробую в вас попасть…

Стрелял полковник очень метко – все об этом знали…

До стрельбы дело не дошло, разумеется, но и этот незадачливый офицер, и те, кто при случае том присутствовали, накрепко запомнили и усвоили наглядный урок командира.

Комиссаром курсов был старший лейтенант Вяхеров. Человек интеллигентный, особенно ничем не выделяющийся. Помощником Якшина по учебной части состоял майор Мищенко, ранее служивший в Одесском пехотном училище. Он неплохо справлялся с составлением учебных планов, детализацией программ, но не руководил и не помогал нам – начальникам учебных частей батальонов. Пожалуй, в этом случае у него, как и у некоторых кадровых офицеров в начале войны, проявилось чрезвычайно пренебрежительное отношение к офицерам запаса. Казалось они, глядя на нас – запасников, думали: «Чего от вас лучшего ожидать?» И вместо того, чтобы помочь советом, ограничивались иронией и колкостями в наш адрес, по их мнению весьма остроумными. Мы же старались внимания на это не обращать и скоро овладели делом своим не хуже, а иногда и лучше, чем кадровики. Мы, ведь, тоже были офицерами, с опытом боёв не меньшим, если не большим: нас призвали в армию для конкретных боёв.