Дед Егор - Фил Шрайбер

ты, оглобли гнуты! – бурчал старик, от волнения пожёвывая бороду. – Давно уж явиться должны, а их всё нету и нету. Непорядок!

Из окошка выглянула полуденница и приложила палец к губам, призывая к молчанию. Она по очереди, сговоренной с мавкой, хранила сон княжны.

– Понял, ухожу-ухожу… – прошептал старик. – Поищу гостей, раз сами на поклон идтить не хотят.

Взяв клюку, он потопал в сторону своего небольшого хозяйства. По двору бродили куры, громадный иссиня-чёрный петух дремал на куске забора, сиротливо торчавшего на околице. Когда-то пришла деду идея сделать забор – настоящий, из досок, да ещё и крашеный в разные цвета! Да так и заглохло начинание на третьей сажени. Не сообразил сразу, что доски надо из деревни возить – сами-то они не приедут. А к деду на хутор ещё и не всякая машина доехать сможет. Да и деньги тратить надобно.

В общем, плюнул дед, и решил как-нибудь поставить тын из тёсаных брёвен – благо деревьев вокруг много, а там припрячь кого из местной нечисти дешевле обойдётся, чем на лесопилку тратиться. Деньги отдавать старик не любил. Была у него причуда – питал он особую, неукротимую страсть к портретам государей императоров да матушек-императриц, и расставался с ними очень неохотно. Лесная нечисть недоумевала и предлагала принести золотой клад. Но золото не прельщало, куда ему до купюр да ассигнаций! Самым большим богатством старика был сундук, доверху забитый разными банкнотами государства российского. Самые старые экземпляры лежали там ещё с прошлого века, понемногу ветшали и истлевали.

Дед подошёл к овину, снова отодвинул спящего овинника с пути, и открыл дверцу. Внутри длинного низкого помещения было пусто, только под потолком висело несколько пучков полыни, да вдоль стены стояли инструменты и корзины для зерна. Овин давно не использовался по назначению, поэтому был чист и светел. Овинник оттёр деда в сторону, и, как всякий себя уважающий кот, не стал заходить в помещение, а лишь потёрся об ноги и опять отправился спать на двор. Старик побродил по овину, даже заглянул в корзины – ничего кроме зерна и возмущенно пискнувшей мыши там не было. Дед шуганул её и погрозил овиннику:

– У, курва! Совсем мышей не ловишь!

Но, присмотревшись повнимательней, он заметил, как мыши шастают у ленивого овинника прямо под носом, пока он спит. Дед отложил эту проблему на потом – сейчас были дела поважнее.

Затем он заглянул в сарай, совмещенный с хлевом и сеновалом. Здесь дед Егор и обнаружил незваного гостя. Сначала она глаза попался зад, обтянутый дорогими чиносами. Или как там у них, городских, портки теперь называются. Сам пришелец стоял на деревянной лестнице, по пояс засунувшись в сено и шуровал там чем-то. Наверное, вилами – они как раз куда-то подевались.

Старику такое поведение не понравилось – пожаловал без уважения к старшим, без поклона да просьбы нижайшей, и хозяйничает. А потому размахнулся он и влупил клюкой по оттопыренному заду. С оттягом, от души!

Пришелец издал вопль, достойный лося во время гона, грохнулся с лестницы на пол и заорал ещё громче. Дед заткнул уши и шикнул:

– Да не вопи ты! Ребёнка разбудишь!

Но было поздно – со стороны избы раздался топот и в сарай влетела княжна. Остановившись, она потёрла кулачками глаза так, что дед заумилялся. Следом торопилась полуденница. Увидев гостя, она мистическим образом оказалась перед Серафимой и невесть откуда достала острый серп. Лицо её не предвещало ничего хорошего.

– Чего же ты, Кащеюшка, без спросу пожаловал? – ехидно подковырнул дед гостя. – Смотри, у меня девки боевые, враз чего не надо поотрезают.

Кощей встал и осмотрел свои брюки, не обратив никакого внимания на серп. Как и ожидалось, одежда не выдержала такого обращения – на перемазанной землёй заднице появилась шикарная дырка, сквозь которую проглядывалось исподнее.

– Всё-то тебе шутки шутить, старик, – с досадой ответил он.

– А неча без разрешения на чужом сеновале шуровать. Ты ить смотри, я в другой раз и осерчать могу!

– Опять двадцать пять! Что ты мне всё время угрожаешь, бессмертному?! – тяжело вздохнул Кощей, пытаясь отряхнуть испорченный пиджак.

Выглядел он как мужчина лет тридцати, слегка небритый, черноволосый, с модной стрижкой и, как показалось деду, даже набриолиненный. Орлиный нос, мужественный подбородок и взгляд заправского сердцееда дополняли картину.

– А мне што смертный, што бессмертный – всё едино. Отправлю тебя спать на сто лет в ледник, и посмотрим, как ты тогда запоёшь.

Кощей закатил глаза и воздел руки к небу.

– Ответь мне, Боже, что я такого тебе сделал, чем заслужил такое отношение?!

На небе громыхнуло, словно Кощею что-то ответили. Судя по выражению лица – ответ ему пришёлся не по нраву.

– Что, с батей опять поссорился, да? Сочувствую, сочувствую…

Дед с сожалением покачал головой, но было видно, что от притворяется и на самом деле ни капли не сочувствует Кащею.

– Ну, пойдём што ли в хату, раз уж пришёл. Чего столбом стоять без толку-то? Не такой я хозяин, чтобы даже и незваного гостя во дворе держать.

Внезапно Кащея кто-то подёргал за штанину. Посмотрев вниз, он увидел таинственного ребенка, которого, по выражению деда Егора, разбудил.

– Дядя, дядя! – звонко закричала девочка и протянула к нему руки.

Кощей замер, не понимая, чего от него хотят. На лице девочки появились дорожки от слёз. Дед не растерялся, отвесил ему крепкий подзатыльник и зашипел:

– На руки дитё возьми, балбес! А то я тебя…

– Подчиняюсь грубой силе, – вздохнул Кощей и подхватил малышку. – Но только на этот раз.

Княжна тут же повисла у него на шее. Кощей увидел, что полуденница немедленно спрятала серп, а дед, обычно хмурый и сердитый, одобрительно заулыбался.

* * *

Наконец освободившись, Кащей с отсутствующим видом расположился на деревянной лавке за столом в горнице, и украдкой посматривал на волотский меч. С первого же мига, как вошёл, он так и прикипел к нему взглядом, и пока все пили чай с мёдом и белым хлебом, не сводил с него жадных глаз пока дед не прикрикнул.

Серафима напилась чаю первой, спрыгнула со слишком высокой для неё лавки и побежала мечу. С обезьяньей ловкостью она вскарабкалась на стену и скинула его на пол.

Дед уже несколько раз запрещал ей играть с этой замечательной штукой, которая весело блестела и умела заливисто петь на разные голоса, но в этот раз