Истоки Нила - Эйв Дэвидсон

- Убирайтесь, к чертям, подальше от меня, Шэдвелл, - сказал Мартенс.

Шэдвелл повернул свою крохотную головенку к Розену и ухмыльнулся. "Он рассказывал вам, как трудился над успокоительным сиропом старой миссис Уинслоу? Как жаль, что наркотики Хэррисона сгубили это дело? Говорил он вам, как трудился на старика Саполио? На старика Стэнли Стимера? ("Шэдвелл, вали отсюда", - распорядился Мартенс, упершись локтями в стол и собираясь снова заговорить с Бобом.) Или он бормотал часами, словно старый проводник с Замбези, утверждая, будто знает, где расположено Слоновье Кладбище? Где мода зарождается, понять я не могу, - проговорил он нараспев, - в бутылке иль у Мартенса в мозгу?"

Голова Мартенса, покрытая жидким слоем желтовато-белых волос, дернулась в сторону вновь прибывшего. "Это, мальчик мой, Т.Петтис Шэдвелл, презреннейший из всех людей на свете. Он занимается - на денежки из собственного кармана, потому что никто ему в кредит и шляпы не продаст занимается так называемым исследованием рынка. Только вот чего я никак не возьму в толк: кто, к чертям собачьим, станет его нанимать, раз уж. Полли Эдлер ударилась в респектабельность? Шэдвелл, я тебя предупреждаю, сказал он, - канай отсюда. Я тебя вот покуда наелся. Больше ты от меня никакой информации не получишь". Далее последовало красноречивое изображение, чего еще не получил бы от него Т.Петтис Шэдвелл, даже если бы умирал от жажды, а потом он скрестил руки на груди и замолчал.

Презреннейший из всех людей на свете хихикнул, запихал худую костлявую руку в карман, вытащил оттуда пачку белых кусочков картона, скрепленных с одной стороны, оторвал один из них по линии перфорации и вручил его Бобу. "Моя визитка, сэр. Предприятие мое невелико, это верно, но оно постоянно растет. Не воспринимайте м-ра Мартенса чересчур всерьез. И не покупайте ему слишком много выпивки. Здоровье у него уже не то, что прежде... впрочем, хорошим оно никогда и не было". И, рассмеявшись на прощание, словно зашелестела кукурузная шелуха, - он отправился прочь.

Мартенс вздохнул, слизнув последние росистые капельки с подтаявшего ледяного кубика. "Я живу под смертным страхом и боюсь, что однажды у меня найдется достаточно денег, чтобы купить столько бухла, сколько мне хочется, и тогда я пойму, проснувшись, что проговорился этому василиску, который вот только что ушел. Вы можете себе представить, чтобы кто-нибудь заказал себе визитные карточки в виде блокнота с отрывными листами? Так они не выпадают и не мнутся - вот его доводы. По всем природным и гражданским законам такие люди не имеют права на существование".

В гудящей прохладе бара Боб Розен попытался ухватиться за мысль, застенчиво прятавшуюся в уголке сознания. Он чувствовал, что во всех прочих отношениях сознание у него, как никогда, ясное. Но так или иначе он упустил эту мысль и обнаружил, что рассказывает сам себе смешную историю на французском языке, и (хотя во время обучения в средней школе ему никогда не удавалось получить отметку выше 80) подивился чистоте своего произношения и засмеялся, дойдя до сути анекдота.

- Наплюй на черные неглиже, - говорила полная блондинка. - Если хочешь сохранить привязанность своего мужа, - сказала я ей, - послушай лучше меня...

Ускользнувшая было мысль приплелась обратно по своим собственным соображениям и прыгнула прямо в руки Бобу. "Проговориться? - повторил он с вопросительной интонацией. - Проговориться насчет _чего_? Я имею в виду Шэдвеллу".

- Презреннейшему из всех людей на свете, - машинально добавил старый Мартенс. И тогда на старой его физиономии возникло престранное выражение: гордое, коварное, боязливое...

- Вам хотелось бы найти истоки Нила? - спросил он. - Хотелось бы?

- Пусть себе _едет_ в Мейн, - сказала я. - Пусть себе целыми днями раскрашивает скалы, - сказала я. - Только, ради Бога, держи его к чертям подальше от острова Файр [маленький островок в Нью-Йорке, рядом с Лонг-Айлендом, место для отдыха, известное тем, что там собираются гомосексуалисты], - сказала я. - Хэролд, ну разве я не права? - спросила крупная блондинка.

Боб понял, что Пит Мартенс что-то шепчет. Судя по выражению его лица, что-то важное, и молодой человек попытался разобрать слова среди гула, а при этом в голове его возникла пьяная мысль: надо бы все это застенографировать или вроде того... _хотите узнать, вправду узнать, где это зарождается и как, и как часто?_ Но нет, разве я что-нибудь знаю? Много лет я была Кларой, гадкой мачехой, а теперь я - Клара, гадкая теща. _Встречаются ли такие в каждом поколении? Должно быть... известно уже много лет... известно уже много лет... только Кто? и Где? - искал, исследовал, как Ливингстон и все прочие, проводившие исследования, искавшие, перенося лишения, истоки Нила_...

Кто-то, скорей всего Клара, издала долгий, повергающий в дрожь крик, а потом в голове Боба Розена на некоторое время не осталось ничего, только гудение, гудение, гудение, а старик Мартенс откинулся на спинку стула, и его кроваво-красный глаз смотрел на него в сардоническом молчании, и веко медленно-медленно опускалось, закрывая его, но старый Мартенс так и не сказал больше ни единого слова.

Похмелье оказалось настоящим кошмаром, который постепенно оседал, благодаря (а может, вопреки) всем средствам, до которых удалось додуматься больному мозгу Боба: черному кофе, крепкому чаю, шоколаду с молоком; соусу из сырого яйца, красного перца и вустерширского сыра. По крайней мере, с благодарностью подумал он через некоторое время, рвота на пустой желудок мне не грозит. По крайней мере, все необходимые средства есть в квартире и выходить на улицу не нужно. Этот район вращался вокруг определенной точки, и он жил как раз в ней, в квартале, где копченая лососина и бейгели [твердые глазированные булочки в форме пончика] постепенно отступали перед натиском свиного сычуга и требухи, с одной стороны, и Bodegas, comidas criollas [винными погребками, креольскими харчевнями (исп.)], с другой; дети носились шумными стаями среди грузовиков и автобусов, а сверла непрестанно терзали улицы.

Прошла минута, прежде чем он понял, что шум, доносящийся теперь до него, вовсе не приглушенное эхо сверления, а стук в дверь. Неверной трясущейся походкой он добрался до нее и открыл. Он ничуть не удивился бы, если бы на пороге оказался ворон, но там стоял высокий, слегка сутулый человек с крошечной головкой и скрещенными на груди, как у богомола, руками.

Последовало несколько тщетных сухих щелчков, а затем из горла Боба вырвалось имя: "Шэдберн?"

- Шэдвелл, - мягко поправили его. - Т.Петтис Шэдвелл... Боюсь, вы плохо себя чувствуете, м-р Розен...

Боб вцепился в дверной косяк, тихо застонал. Руки Шэдвелла расцепились и показался - не маленький человечек, которого он потихоньку обкусывал, а - бумажный пакет, который вскоре открыли.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});