Боль - Полин Смит

Увидев гладкое, круглое, невинное лицо Дельки в обрамлении этого странного чепчика с оборками, Юриаан забыл, что он находится в чужой, незнакомой комнате. Он забыл о существовании других голов в белых чепцах и о том, что рядом с ним стоит сестра-хозяйка. Он видел лишь свою любовь, свою радость, своё сокровище. И встав на колени у её кровати, Юриаан взял её загорелые руки и прижал их к своей груди.

Этой ночью впервые со дня их свадьбы Юриаан и Дельки лежали порзнь. Старик не мог ни спать, ни просто отдыхать. Он долго наблюдал, как мерцают огни в Платкопсе на том берегу реки, а когда они погасли, ещё долго смотрел на звёзды. Он то ложился на перьевой тюфяк внутри повозки, то прямо на землю рядом с нею. Как призрак, бродил он в тиши вокруг больничных построек, а потом возвращался к своей повозке, чувствуя такую боль, что на глаза ему наворачивались слёзы. Он никак не мог определить, в какой именно части тела находится источник этой боли. Теперь он не молил Всевышнего о помощи. Ночная тишина и безмолвный серый каменный дом, где томилась его голубка, его жемчужина, всё ещё казались ему олицетворением Божественного покоя. Но сам Бог как будто отдалился от Юриаана навсегда. Для Дельки эта ночь тоже была мучительно долгой. Впервые в жизни она спала не в своих сорочке и юбке и не на перьевом тюфяке, а в ночной рубашке на узком матрасе. Непривычная свобода движений делала эту узкую кровать просторной и безжизненной, как пустыня. А когда в короткие промежутки между приступами боли ей удавалось уснуть, то ей снилось, что рядом с ней лежит мёртвый Юриаан, и она тщетно прижимается к нему в поисках уюта и тепла. Когда наступило утро, то для пожилых супругов причиной страданий была уже не боль в боку у Дельки, а боль в их сердце.

Все длинные, жаркие дни и сменявшие их такие же жаркие, тихие лунные ночи чувство одиночества у обоих стариков, а у Юриаана ещё и ощущение того, что Бог покинул его, постоянно усиливалось. Больничный распорядок оставался для них до конца непонятным. В течение пятидесяти лет, проведенных ими вместе на горном склоне в долине Аанхенаам, жизнь их была такой же простой, как их бытовые нужды, и такой же скромной, как их сердца. В этом новом и сложном для них мире они воспринимали доброту врача, сестры-хозяйки и сиделки так же, как немое страдающее животное. Ни с той, ни с другой стороны не было, да и не могло быть полного понимания. Доктор и сестра-хозяйка могли знать всё, что только было возможно о боли у Дельки в боку, но о боли в сердце у неё и Юриаана они не знали ничего. И старушка робко отстранялась от любознательных соседей по палате, что только усиливало её одиночество.

Одна среди незнакомых ей людей в этой яркой пустой комнате Дельки лежала тихо и безропотно, размышляя о своём доме на горном склоне. Она думала о тепле и уюте своей кровати, покрытой перьевым тюфяком и стоявшей в маленькой спальной, где так приятно пахло мистом. О деревянных ставнях, державшихся на кожаных ремнях, которые начинали скрипеть при малейшем дуновении ветра; о поле в их гостиной, со вделанными в него персиковыми косточкамии пятнами солнечного света, пробивавшегося из открытой половинки двери. О персиковых деревьях у ручейка, которые ни разу за пятьдесят лет не подвели их. О том, как она сушила фрукты для благодарственного молебна и о самом молебне у дверей церкви в Хармони, когда Юриаан, стоявший с непокрытой головой среди мужчин, улыбался глядя на неё среди женщин. О дороге домой и о том мгновении, когда, спустившись в долину, ты впервые видишь высоко на горном склоне их домишко с коричневыми стенами, персиковыми деревьями и ручейком.

Юриаан построил этот дом для неё своими руками. Пятьдесят лет ручей утолял их жажду, а теперь они пьют странную, безжизненную воду из цистерны. Пятьдесят лет они спали друг рядом с другом в комнатке со знакомо поскрипывавшими ставнями, а теперь они лежат порознь... Что же привело их сюда? Боль у неё в боку... Но сейчас она уже не чувствовала её. Теперь болело только сердце. Каждый день она уверяла сиделку, что боль в боку прошла. А та только смеялась ей в ответ, покачивала головой и говорила: "Что я по-вашему, ребёнок? ! Подождите немного, тётя! Потерпите чуть-чуть. Я сама определю, когда у вас перестанет болеть бок!" А о боли в сердце Дельки говорила только с Юриааном, когда вечерами он мог полчаса посидеть с нею вдвоём...

Старик расположился в степи рядом с больницей, с той стороны, где находилась женская палата, и лёжа в своей кровати, Дельки могла увидеть дым его костра, поднимавшийся в неподвижном горячем и прозрачном воздухе. Юриаан редко отходил далеко от своей стоянки; только иногда он удручённо бродил вокруг больничных построек или шёл в степь, чтобы покормить быков. Дважды в день он недолго сидел у Дельки в палате, а она своим тонким, чистым голосом читала ему Библию. Но ничего из того, что она читала ему в этой яркой и пустой комнате, в которой так непривычно пахло дезинфицирующими средствами, не могло успокоить его душу. Бог по-прежнему был далеко от него. Днём и ночью боль в сердце Дельки не давала ему покоя; он жил как будто в трансе. Однажды его послали в деревню Платкопс на ту сторону реки. Там в витринах магазинов на Хух Страат были выставлены такие вещи, которых он не видел никогда и которые ему больше в жизни не суждено было увидеть. Но они не оставили никакого следа в его сознании: он прошёл по Хух Страат, словно в невыносимо тяжёлом сне, и больше никогда туда не возвращался.

В Платкопс Юриаана отправила млодая, симпатичная сестра Роберт. Ей всё ещё была присуща светлая и несгибаемая юношеская самоуверенность, и она считала Юриаана и Дельки всего лишь двумя престарелыми младенцами, присматривать за которыми было для неё обязанностью и, разумеется, удовольствием. Она была убеждена, что её контроль являлся для них благом, а во всех её действиях присутствовало какое-то грубое дружелюбие. Это она никогда не давала Дельки произнести ни слова, когда врач делал свой ежедневный обход, и каждый раз, когда старушка пыталась робко уверять доктора, что её бок уже не болит, слова её тонули в потоке здравомыслия, извергаемого медсестрой. Именно сестра Роберт ограничивала время свиданий Юриаана с женой и при случае гнала его, как курицу, прочь из палаты. Но "престарелые младенцы", такие скромные м мягкие, были непривычны к любому контролю. Там, на горном склоне их простой жизнью управляли любовь к Богу и друг к другу. Это энергичное и наглое вмешательство в их личную жизнь больше всего осложняло их пребывание в больнице и, в конце концов, оно начало их возмущать. Пожилые супруги стали бояться эту симпатичную сиделку так сильно, как никого на свете. Она встала между ними и доктором, между ними и сестрой-хозяйкой. А поскольку она отказывалась признать, что Дельки вылечилась от боли и может теперь вернуться в долину Аанхенаам, сестра Роберт также встала между стариками и всем тем, что им было дорого. Своим энергичным и бесцеремонным презрением к долине Аанхенаам и, напротив, превознесением всего, что есть в Платкопс, даже качества здешней дождевой воды, она повергала их в смущённое молчание и, в конце крнцов, подтолкнула их к побегу.

Из-за этой дождевой воды тихо и незаметно боль в сердце у стариков стала совсем нестерпимой. В деревне Платкопс вода в одоёмах была такой солёной, что даже в заболоченных местах земля здесь всегда была покрыта тонкой белой коркой. Поэтому в железных цистернах собирали дождевую воду для питья. Дельки питала к ней необоснованную, по мнению сестры Роберт, неприязнь. Действительно, поначалу это была просто причуда тихой безропотной старушки, но день ото дня, хотя ни она, ни Юриаан не осознавали этого, Дельки, становясь слабее, всё чаще думала о бурлящем горном потоке, который в течение полувека утолял её жажду. Однажды она, изнемогая, бредила то о ручье у персиковых деревьев, то о вифлеемском колодце, то о плаче Давида о воде из этого колодца, то о Реке Жизни... Юриаан, не зная, что ему предпринять, сидел рядом с нею и чувствовал, что вот-вот его сердце разорвётся от горя и что сам он умрёт от охватившеё его тупой, невыносимой боли... И через эти страдания он медленно пришёл к неизбежному решению...

Когда в тот вечер сестра Роберт приказала Юриаану покинуть палату, старик вышел через застеклённую дверь рядом с кроватью, где спала Дельки. В те жаркие январские ночи эту дверь оставляли открытой, а запирали лишь ставни. Юриаан знал, что защёлку на них можно открыть снаружи с помощью ножа. Ещё он знал про то, что одежда Дельки была сложена в тумбочку у её кровати. Сейчас в палате кроме его жены бла только одна пациентка: старая-старая женщина, которая всё время дремала в дальнем конце комнаты. И поскольку в те дни не было тяжёлых больных, в больнице никто не дежурил. Юриаан медленно, но верно обдумал всё это и пошёл в степь за своими быками. Он нашёл их, привёл обратно к повозке и, покормив, привязал их к ней. Затем он разжёг огонь и приготовил себе крепкий и горький чёрный кофе. Он ничего не ел: его запас провизии, несмотря на то, что он питался на больничной кухне, был уже очень скуден, и Юриаан боялся, что еды может не хватить до дома. Наступила ночь, и устроив гнёздышко из перьевого тюфяка и подушек, старик прилёг на землю у повозки. Над ним мерцали звёзды, и млечный путь широкой белой тропинкой пересекал небо. Но старик не глядел на звёзды: слуга Всевышнего Юриаан не знал бродит ли Господь по этому звёздному небу. Бог всё ещё был далеко от него. Единственным спутником Юриаана была печаль...