Хочу тебя любить (СИ) - Тодорова Елена

– Много ты понимаешь! – вспылив, родительница подскакивает на ноги.

Я сглатываю и тихо смотрю на то, как она отворачивается и гремит тарелками, загружая посудомоечную машину.

– Вот тебе легко говорить! – мама снова направляет на меня взгляд. И теперь в ее глазах блестят слезы. Мне заранее плохо становится, хотя она еще не добила меня словами… Напрягаюсь, чтобы выдержать. – А ты хоть попыталась представить, что я пережила, пока тебя оперировали?! Спросила, сколько денег это стоило?! А потом еще реабилитация, консультации специалистов… Кто все это оплатил?! Ты подумала?

Задыхаясь, подрываюсь на ставшие вдруг ватными ноги. В лицо бросается кровь. Голова кругом идет. Пошатываясь, машинально ловлю пальцами стул.

– Неужели он? – выдыхаю, не скрывая презрения к отчиму. – Зачем? Зачем ты взяла?! Мама! Из-за этого продолжаешь с ним общаться? – догадываюсь и прихожу в ужас.

– А что еще мне было делать? Что?

Мама начинает плакать. Я же… Я просто не знаю, как реагировать.

Умом ее понимаю. А сердцем – нет. Больно за нее. И за себя тоже! Ко всем назойливым чувствам, которые я полгода в себе давлю, примешивается сумасшедшее чувство вины.

– Он обижает тебя? – с дрожью спрашиваю только это, хотя вопросов в голове целый рой.

Мама мотает головой.

– Нет… Ренат сорвался только один раз! – выдает слишком эмоционально. И я понимаю… Защищает. – Сейчас… Сейчас у нас все нормально.

– Только не вздумай его прощать! – горячо выдыхаю я в ответ.

Сама до конца не соображаю, о ком именно говорю и к кому обращаюсь. Об отчиме или о Кире? К маме или к себе?

Растерев набежавшие на глаза слезы, убегаю в свою комнату. Только от себя ведь не убежишь… Всю ночь ворочаюсь. Во мне кипят гнев, глупая обида и какая-то абсолютно безумная тоска.

«У него ведь совсем никого нет…»

«Мама умерла, когда ему и шести не было…»

«Он привязался к тебе…»

«Кирилл, чтобы ты знала, за тебя тоже очень переживал! Только узнал про твое сердце, свое предложил…»

Утром чувствую себя кошмарно, но в академию все равно собираюсь. Останусь дома, будет еще хуже. А там все-таки люди… На них можно переключиться. И, казалось бы, при чем тут Кирилл… Относительно него ничего не поменялось! Однако вижу его, и злость вырывается. Наверняка и во взгляде моем отражается. Это заставляет Кира замереть, будто в замешательстве… Плевать.

Резко разворачиваюсь и ухожу. Так повторяется еще раз. А на третий… Бойко возникает передо мной так неожиданно, словно намеренно поджидал. Заворачиваю за угол, вижу его впервые после разлуки настолько близко и будто в стену влетаю. Экстренно торможу, скрипя туфлями по паркету, чтобы не дай Бог не соприкоснуться физически.

И все равно, когда останавливаюсь, нас разделяют жалкие сантиметры. Чувствую его запах, и в груди все взрывается. Взлетает, как фейерверк. Туманит сознание знакомым мороком.

– Любомирова, – приглушенно шепчет Кирилл над моим виском.

Раздает напряжение, как электричество. Четко и выверенно. Каждый слог – жгучий импульс.

Заставляю себя откинуть голову и посмотреть ему в глаза. Гнев куда-то проваливается. Вместо него, едва скрещиваем взгляды, совсем другие чувства вырываются.

Ох, какие же они бешеные! Какие пьянящие…

Резко разворачиваюсь и пытаюсь бежать.

– Стой.

Ловит за плечо и подтягивает обратно. Рубашка не спасает – его прикосновения по-прежнему обжигают.

Собираю все силы, чтобы выдохнуть:

– Чего тебе?

Глава 3

Ты мне должна.

© Кирилл Бойко

– Стой, – опрометчиво хватаю ее за руку.

Пальцы тотчас пробивает дрожью. Колючим жаром стремительно поднимается эта волна к запястью, предплечью, локтю, плечу. Горячим панцирем сковывает корпус. На миг сдавливает так, что дышать невозможно, и бурным потоком сливается в пах.

– Чего тебе? – грубо выпаливает Варя.

А у меня от штурма внутренних и внешних ощущений тормозит и безумно скачет вся система жизнедеятельности.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Разжимаю пальцы, едва понимаю, что Любомирова бросилась защищаться. Значит, уже не сбежит. Помню. Верняк сказать, на ходу вспоминаю. И эта, казалось бы, безобидная информация такую отчаянную звериную тоску вызывает, хоть вой.

Мать вашу… Мать…

Не собирался ведь ее трогать. Даже подходить не планировал. Только вот взгляд утром поймал, и разбомбило все точки контроля. Откуда эта ненависть? В первый день не было. Другое было. А сейчас почему это, если я ничего больше не сделал?

Вчера обещал себе, что один раз на Любомирову посмотрю… Второй, третий, четвертый, пятый… Замкнуло-то с первого. И снова всю ночь о ней одной мысли гонял. Как последний дебил, блядь,  сопли размазывал над очередной мангой[1]. И так, и эдак ее. Рисую полгода подряд. Да больше, конечно! Еще же те три месяца, когда Любомирова жила в моем доме. Только сейчас вся эта ерунда дико болезненная.

С утра на парковке сам себе сказал: «Не буду смотреть». И снова посмотрел. Вошел в холл и в ту же секунду бросился малодушно искать глазами в том углу, где она обычно собиралась со своими подружками. Думал, что хреново вчера было. Ведь просто ее увидеть – мука. Но, блядь, какая же сладкая эта гребаная мука! Сегодня и вовсе, когда Любомирова окатила какой-то неудержимой злобой, чуть на месте не сдох. Рубануло по всему периметру.

Терпел, конечно. Хотя каждую секунду грызла одна и та же мысль: «За что она меня ненавидит?». Вчера же было нормально. Полгода назад сама заверила, что похрен ей на меня. Теперь что? Почему сегодня?

– Ты ей что-то говорил? – наплевав на все, полез к Чаре с расспросами.

– В смысле? – хмурится тот.

Новенькая преподша продолжает разглагольствовать у доски. Но сегодня меня не интересует даже ее задница.

– Обо мне что-то говорил Любомировой? – уточняю вопрос.

– Нет. А что?

– Да как-то странно… Смотрит странно.

– Как это странно?

– Будто ненавидит меня.

– Не думаю.

– А она обо мне что-то говорила?

– Нет.

– За полгода ни разу?

Чара хмыкает. Весело ему, блядь.

– За полгода ни разу.

Терпел, пока на второй перемене не огрела этими чувствами точно так же. До бешеных тошнотворных и оглушающих «вертолетов» в голове.

Понял – не смогу. Надо выяснить, что не так. За что опять меня ненавидит?

– Так чего тебе? – подгоняет Варя еще резче.

Потому как сам я стою и тупо пялюсь. Поверить не могу, что снова так близко с ней. Лицо рассматриваю, будто без этого не помню каждую, блядь, черточку. Но смотреть вживую – нереальный кайф. Нутро поджигает, и тело раскачивает. В какой-то момент кажется, что я, сука, все-таки сдох и ошибкой системы попал в рай. Ну, или каким-то чертовым образом получил то, о чем долго-долго мечтал ­– мотнул время назад.

Она такая же.

Боже, хвала тебе… После всего, что произошло, она точно такая же. Даже родинки все, блядь, на месте. Может, я сошел с ума? Это, мать вашу, более вероятно, чем первые две теории.

Думал, что за долбаные шесть месяцев окреп физически и морально. Но, вот же открытие, никуда не делась эта поджигающая душу хрень.

– Поговорить с тобой хочу. Давай спустимся на парковку.

– Поговорить хочешь? А я не хочу, – дыхание Вари срывается. Кажется, еще секунда, и она на меня капитально ором понесет. Но нет. Сглатывает и приглушает голос вместе с эмоциями. – Не о чем нам говорить. Полгода прошло! Я все забыла.

Помню про ее сердце. Помню. Но в это мгновение и мое рвется на чертовы куски. Потому как то, что она заявляет – хуже ненависти. Забыла? Что значит – забыла?

– Все забыла? – рублю приглушенно, но сердито. И следом же хрипло выдаю: – А я – нет.

Припечатываю взглядом и тут же торможу себя. Прикрываю веки, чтобы перекипеть. И вдруг замечаю, что у Вари выступают на предплечьях мурашки – крупные и выразительные. Все волоски дыбом. Именно это мне сейчас дает сигнал – нет, не похрен ей на меня. Чувствую, что эта реакция – не просто нервное волнение. Знаю. И меня самого обсыпает той же безумной дрожью.