Про это самое. сборник рассказов №-9 - А. Гасанов

Были домовые. Были… В старину-то. В каждом доме были. А по дому-то сразу и видно. Если видишь – домик и тёплый, и крепкий, и сытно в доме, и песни поют – так и знай, в этом доме домового уважают и слушаются, вот и он за домом смотрит. Чуть кто вздумал ругнуться – домовой с чердака тихонечко в половицу – «стук!». Мол, ну-ка, тихо там!.. Человек сразу и молчок… Нечо ругаться-то. Или кто вдруг обиду затаил или ещё чего, домовой тут как тут: то в печке чихнёт, то форточку сквозняком толкнёт. Предупреждает, что бы не забывали-то.

…Бабушка на рушнике завязывала пару узелков и получалась кукла. И вот уже домовик кубарем с чердака бежит – торопится. И в куклу-то шмыг!.. И кукла оживает будто. И споёт и спляшет кукла Катька, и поругает, что молоко не допил, и покорит, что снег ел – это домовик в кукле бабушкиным голосом пел мне когда-то: «Ой-лё-ли!.. Ой-лё-ли!»

голик – веник,

дровня – место, где хранят дрова,

рушник – полотенце,

кубарем – кувырком (кубарь – небольшой деревянный вьюн-юла для игры в старину).

****

КАК-ТО ПОД ДУБРОВИЦЕЙ

…История эта давняя, мохом поросшая, брехни в неё очень много люди намешали. Так что, не судите строго, как говорится. А работал мой дед по случаю в тех местах. Шоферил по молодости. Носила их нелёгкая по всей стране. Шоферов-то. А чё? Неженатый, бездетный. Иной раз чёрти-куда отправят. По всей степной Азии колесил, и в Сибирь, бывало, заезжал, а Украину и Беларусь – с закрытыми глазами мог проехать. А на Кавказ мотался, как в огород до ветру. Ей-Богу!.. Вот дед и рассказывал как-то.

…Это сейчас Дубровицу можно уже даже городком назвать. А в те годы (дело было ещё до Брежнева) и «деревней» бы язык не повернулся. Приграничные посёлки все такие. Народ тут тихий, не разговорчивый. А после войны и вообще тишь такая была, что хоть караул кричи. Болота кругом. Разруха. Вся страна до сих пор восстанавливается, не до окраин пока.

…И тут в августе (продолжает дед) вдруг с самого утра на противоположный берег реки Горынь выезжают шесть зелёных автобусов и два грузовика. Вываливается народ, чего-то начинают копать, доски разгрузили, сарай мастерят, палатку натянули… Короче говоря, стоят дубровчане на берегу и диву даются: «щё це воно такэ?». А на той стороне разошлись не на шутку. Здоровенную мачту поставили, патефон заводят, мотоцикл гоняет взад-вперёд, откуда-то корову ведут на верёвке… Короче говоря, обживаются люди. Ведут себя по-хозяйски, костёр разожгли, из реки воду берут. Хохот-крики. Толстяк намылился на бережку, рожу бреет, зеркальцем вертит. И тут глянули дубровчане и прямо обмерли – на мачту медленными рывками поднимается… фашистский флаг!… А из палатки один за другим выходят фрицы в касках, и со шмайсерами на грудях. Балуются, ржут, балагурят… Гармошка губная запиликала сочно и ровно…

Народ кинулся по домам…

Украдкой поглядывая на «тот» берег, сельчане бегали от дома к дому, укрываясь в присядку на открытых местах. Стихийно сам собой собрался митинг возле почты. Председатель Микола Евсеич бледными губами строгим шёпотом прокричал односельчанам:

– А-ну, тихо там!.. Мужики!..

Все примолкли.

– Значит так: сейчас всем разойтись по домам!.. И не высовываться!.. Я свяжусь с райкомом насчёт указаний, потом оповещу увсих!.. Ясно?..

– Так щё ж воно?.. Опять, што ль?.. Микола Ев.., – зашумел вполголоса народ (а народу-то человек пийсят, не больше, ей-богу! Диды, тай бабы!)

– Цыц, я кажу!, – свирепо нахмурил брови председатель, – Русским языком сказано – всем разойтись и не шуметь!.. Связи нет четвёртый день!.. Шо, не знаете, что ли?.. Обещали к вечеру нынче!.. Цыц, говорю вам!.. А-ну – увси по домам!.. До утра щёб никто носу ни казал!.. И щёб тихо у меня!..

Народ неслышно разбежался, крестясь и всхлипывая на бегу.

…А дело было вот в чём.

Решением Львовского ВЦСПС от 11.07.69 года за №-11201/64 в парткоме были утверждены график и смета съёмок полнометражного военно-патриотического художественно фильма «Иван Перепелицын на передовой». И вот прибыла орава массовки для снятия батальных сцен в эти места. И шастают теперь по берегу больше сотни переодетых «фашистов», и дурака валяют, потому что съёмки отложили на четыре часа, так как танк задерживается, шёб вин издох!.. И валяет ваньку дурачьё молодое, переодетое в эсэсовцев, и от нечего делать глазеет по сторонам, наводя ужас на местный люд. И от скуки прошлись по мостику четверо, поплевали в речку, покурили, да и зашли втихаря в пайторг, взяли водки, хлеба. Сидят теперь на бережку в тени ракиты, тушёнку жрут штык-ножами, по-немецки хихикают, сволочи…

И нажрались хлопцы.

И съёмку прозевали.

И в тот момент, когда все порядочные фашисты бегали уже по берегу за танком перед кинокамерой, эти четверо – опять по мостику в Дубровицу – шасть!.. За добавкой. Весёлые, ржут, шмайсерами друг друга пугают, по-немецки дурачатся:

– Ханды-хох, мол, Гриша!.. Ми тебя будем немножько пуф-пуф!.. Ха-ха-ха!..

– Та пошёл ты… Ха-ха-ха!..

За этим занятием их и застал бледный Микола Евсеич, выбегая из-за угла пайторга с хлебом-солью на рушнике:

– Хлеб-соль, господа хорошие!.. Хлеб-соль!..

Чуть склонившись, он замер, улыбаясь, судорожно понимая, что по-немецки помнит только «Гитлер-капут».

Конец ознакомительного фрагмента.