Рыцари Дикого поля - Богдан Сушинский

— Хватит поучать меня! — почти взревел князь. — Вы, шевалье!.. Впрочем, простите. Потрудитесь ответить еще на один мой вопрос, — произнес он уже более сдержанно. — Его королевское высочество принц Ян-Казимир находится сейчас в доме де Жерона?

— Вы правы, — опустил голову Симон. — Очевидно, он все еще там. Графиня Диана — не из тех женщин, от общества которых хочется как можно скорее избавиться.

Гяур замер, не зная, как вести себя дальше. Слуга взглянул на него с явным сочувствием, немного помолчал и, поднеся правую руку на уровень княжеского чела, словно кюре, собравшийся благословить молодого воина перед походом, спасительным тоном добавил:

— Только сейчас им занимается не графиня Диана, а чертовски смазливая фламандка по имени Камелия.

— Значит, все-таки не графиня де Ляфер, а некая фламандка Камелия? Это что, правда?! — со слабой надеждой в голосе допрашивал его Гяур.

Слуга горделиво вскинул голову, давая князю понять, что и его, бедного шевалье, слово иногда чего-нибудь да значит, а затем высокомерно кивнул.

— Постойте, не та ли это Камелия, — уже с более уверенной надеждой улыбнулся Гяур, — …которая в свое время долго морочила голову генералу Сирко?

— Но генералу не стоит огорчаться. Это не женщина, а грубая, безжалостная искусительница в облике очаровательной сатаны. При случае, можете так и передать ему.

— С вашего позволения, — столь же великодушно процедил князь.

— А сейчас извините, прикажу седлать.

Гяур проследил, как Симон медленно, с достоинством, спускается по узкой мраморной лестнице, и напомнил себе, что «шевалье» тоже дворянский титул, хотя и самый низкий во французской аристократической иерархии. К чести Симона, он действительно позволяет себе время от времени заявлять о своем происхождении. Причем делает это с надлежащим достоинством.

— Эй, постойте, Симон… Что-то не все в ваших словах сходится. Если принцем занимается некая фламандка, тогда почему вы сказали, что Диана де Ляфер остановилась в доме доктора вместе с Яном-Казимиром?! — вдруг спохватился полковник, вновь задержав слугу, теперь уже у входной двери.

— Вовсе не для того, чтобы сразиться на дуэли с Камелией. А потому, что, в отличие от вас, вы уж извините, полковник, она видит на его королевском высочестве не шпагу и даже не то, из-за чего вы ревнуете к нему графиню, а именно его… королевскую корону. Пусть пока еще будущую, но уже вполне осязаемую. Так что, тысяча извинений, князь, тысяча извинений. Впрочем, позвольте не извиняться, поскольку для откровенности извинения оскорбительны.

3

Ни с графиней де Ляфер, ни с принцем Яном-Казимиром встретиться в тот день Гяуру так и не пришлось. Под вечер неподалеку от Дюнкерка был обнаружен полк испанцев, усиленный несколькими ротами норманнских наемников, и князю срочно пришлось выступить против них, приняв на себя командование отрядом ротмистра Хозара.

Почти двое суток французские пехотинцы и казачья конница провели в стычках с противником. Силы были приблизительно равными. К тому же оба отряда расположились на небольших холмах, в укрепленных лагерях, штурмовать которые ни те ни другие до поры до времени не решались.

Выход из ситуации нашел Гяур. Он сформировал роту добровольцев, благодаря которой, на третью ночь сумел снять часовых и ворваться в лагерь противника. Пользуясь темнотой, внезапностью и паникой, казаки нанесли испанцам такой урон, что когда вылазка была закончена, поверженные идальго, прикрывшись тремя ротами наемной пехоты карабинеров, поспешно отошли к деревушке Корнхерс, которую давно превратили в настоящую крепость.

Но если отход испанцев можно было расценивать как вынужденное перебазирование в заранее подготовленный лагерь, то решение генерал де Мовеля, лично командовавшего небольшим французским экспедиционным корпусом, никакому логическому рассуждению не подлежало.

Как только испанцы ушли, он тоже демонстративно, под барабанную дробь и с гордо развернутым знаменем, вывел своих солдат из лагеря. Однако повел их не вслед за отступившими подразделениями противника, а… в тыл. Что тут же с удивлением было засвидетельствовано конной испанской разведкой. Все прояснилось для испанского командования только после того, как во французском трактире, под видом монаха-иезуита, побывал испанский лазутчик. Он-то и сумел внести ясность в странное поведение генерала.

Оказывается, по слухам, в лагере противника возник острый конфликт между его комендантом генералом де Мовелем и казачьим полковником, князем Гяуром. Генерал, видите ли, отказывался полностью доверять чужеземному полковнику, да к тому же только что побывавшему в испанском плену. Узнав об этом, оскорбленный полковник отказался подчиняться ему и даже направил своего гонца к главнокомандующему французскими войсками принцу де Конде с требованием вернуть французов в лагерь, который самостоятельно защищать он был не в силах, под командование любого другого генерала.

Вот почему совершеннейшей неожиданностью для идальго оказалось то, что в следующую ночь отряд Гяура в триста конников, казаков и французов, вновь подкрался к их лагерю и, спешившись, совершил вылазку в деревню, где они — непонятно на каком основании — бурно отмечали очередную победу над «лягушатниками».

Когда утром воины Гяура вернулись под Дюнкерк, в новый лагерь генерала де Мовеля, со взятыми в плен полковником и еще двумя полупьяными испанскими офицерами, и стало известно, что они потеряли всего шестерых своих солдат, истребив во время рейда по меньшей мере сотню драгун противника, генерал был потрясен:

— Я-то опасался, что легенда о храбром польском полковнике всего лишь легенда.

— Позволю себе напомнить: украинском полковнике, — как можно вежливее произнес Гяур.

— Именно это я имел в виду, — охотно согласился генерал де Мовель.

— И не ошиблись: действительно легенда. Совершенная нами вылазка всего лишь случайная военная удача.

— Пардон, господин князь, я о вас иного мнения, а потому признателен богу войны, что свел нас во время этой экспедиции. Ваше личное участие в двух больших вылазках в лагерь врага, отчаянность, с которой вы бросались в атаку во время небольших стычек передовых дозорных отрядов… А вся эта история с командором Морано и захватом корабля… Нет, полковник, это уже не случайность.

— Просто мне уже надоела эта бесконечная война [2], — сдержанно рассмеялся Гяур. — Хочется как можно скорее завершить ее.

— Как и каждому уважающему себя французу.