Разбитое сердце богини - Валерия Вербинина

Еще несколько человек, убитых и раненных, лежало на ступенях подъезда. Кто-то невнятно стонал, кто-то пытался отползти в сторону. Убийца бегло огляделся, на долю мгновения повернувшись ко мне лицом, вставил новую обойму, подошел и расстрелял в упор тех, кто еще подавал признаки жизни.

…А потом он увидел меня. Это было очень легко, потому что я вдруг оказалась не за деревом, за которым пряталась, а на открытом пространстве, стены домов сами собой отодвинулись, оставив меня одну, совершенно беззащитную. В руках у меня была тяжелая книга, и я уронила ее в лужу.

Убийца нахмурился и сделал шаг ко мне, но в следующее мгновение его ноги приросли к асфальту. Он пытался вырваться, однако асфальт держал его крепко, не давая пошевелиться. Он поднял руку с пистолетом, но тот неожиданно превратился в черную жижу и растекся в его пальцах.

Вдали густой вой полицейской сирены сверлил воздух, стремительно приближаясь. Через мгновение к ней присоединилась еще одна, и их нестройные голоса слились в заунывном, наводящем оторопь созвучии.

Лицо убийцы исказилось яростью, он отшатнулся и стал отступать, на глазах становясь все меньше и меньше. Мне стало ясно, что отныне я могу его не бояться, однако липкий страх все еще бродил где-то рядом, мешая дышать полной грудью.

Листы раскрытой книги, лежавшей в луже, намокли и свернулись. Мне хотелось увидеть, какая картинка была на покрытой водой странице, но в это мгновение я проснулась.

Солнце заливало мою постель. Квартира окнами выходила на восток, а лишнее тепло промозглой осенью всегда приятно. Я потянулась, зевнула и повернулась на бок. Солнечный луч лег на щеку, приятно лаская кожу.

Встать или подремать еще?

Ну да, чтобы приснился еще один кошмар, мелькнуло в голове.

А вставать тоже не хочется…

А может быть, кошмар больше не приснится? Кто-нибудь когда-нибудь обязательно должен был сказать, что один кошмар никогда не является дважды. Хотя я тут же вспомнила, что этот кошмар навещал меня уже не во второй и даже не в третий раз.

Впрочем, мне уже не хотелось спать. И потом, меня ждала работа.

Вздохнув, я выбралась из кровати и первым делом задела стопку газет, которая лежала на стуле. Почему на стуле, спросите вы? Потому что на столе она лежать никак не могла. На столе громоздятся обрывки тканей, подушечки с иглами и булавками, распечатки страниц модных журналов столетней давности с фотографиями платьев неземной красоты, наброски выкроек и, самое главное, куклы. На сегодня кукол было семнадцать, и я как раз собиралась купить восемнадцатую, чтобы сшить для нее наряд – копию платья Жана Пату[1] 1936 года, целиком состоящего из тончайших полосок шелковой бахромы. Даже в кукольном формате это была вовсе не легкая задача, несмотря на обманчиво простой фасон.

А еще я хотела попробовать сшить медведя и с мыслью – Жан Пату или медведь? – принялась собирать газеты. В основном это были издания, которые принято называть желтыми, развлекательные листки, спекулирующие на злобе дня, муссирующие скандалы, слухи и чрезвычайные происшествия. В глаза били аршинные заголовки: «Пенсионерка вырастила кота-мутанта», «Зарезан сотрудник охранного предприятия», «Гибель Алексея Шарлахова: сведение счетов?».

Надо будет все это выбросить, подумала я и, распрямившись, стукнулась коленом о подлокотник кресла. В этой комнате определенно было слишком мало пространства и слишком много мебели. Напротив кровати притулился на тумбочке телевизор не первой молодости в корпусе из черной пластмассы. Слева и справа от него вдоль стен убегали книжные полки с собраниями сочинений, которые лет тридцать-сорок назад все покупали для престижа, но которые никто никогда не читал. У другой стены, надменно повернувшись к полкам сверкающим полированным боком, стояло пианино, тоже родом из советских времен и тоже наверняка сохранившее музыкальную невинность, так как родственница, пустившая меня пожить в этой однокомнатной табакерке в хрущобном доме, была по образованию биологом и не могла отличить до от фа. Вся обстановка принадлежала ей, равно как и горшки с растениями, двумя рядами стоящие на подоконнике. Здесь были фиалки, герань и какие-то необыкновенно толстые мясистые кактусы, топорщившиеся колючками во все стороны и норовившие клюнуть меня всякий раз, как я их поливала. Тут я заметила, что на одном из кактусов расцвел аквамариново-зеленый цветок, и на несколько минут выпала из реальности в область ничем не замутненного восторга. Я мало что понимала в кактусах, но от этого цветка веяло чем-то инопланетным, и его красота являла поразительный контраст с породившим его приземистым, на редкость уродливым растением. Решив, что я непременно должна запечатлеть этот цветок – если не для вечности, то хотя бы лично для себя, – я стала искать фотоаппарат, которым обычно снимала своих кукол в новых платьях. Фотоаппарат я не нашла, зато вторично уронила на пол стопку газет и к тому же отметила, что в комнате стоит адский холод. Чихая, я включила обогреватель и стала выдвигать один за другим ящики стола. Сбежавший фотоаппарат наконец обнаружился в самом нижнем ящике, среди обрезков разноцветного шифона, и я сумела снять цветущий кактус во всех ракурсах.

– Красавец! – объявила я, рассматривая на дисплее получившиеся кадры. Стоило мне опустить руку, как кактус в знак согласия пребольно куснул меня за палец. Каюсь, но я погрозила строптивому растению кулаком и отправилась в ванную, чистить зубы и вообще приводить себя в порядок.

В зеркале ванной отразилось то же, что и всегда, – неопрятная особа 28 лет от роду с короткими русыми волосами и мелкими чертами лица. Будем откровенны: с виду я не представляю собой абсолютно ничего особенного, так что неудивительно, что цветы моей родственницы меня не слишком жалуют.

А вообще, мне совершенно все равно, что обо мне думают, будь то цветы или люди. Лучше попробую-ка я сегодня сшить медведя. Шить просто кукольные платья мне уже малость поднадоело.

К такому заключению я пришла уже в кухне, открывая дверцу холодильника «ЗИЛ», верх которого был сплошь обклеен переводными картинками. Судя по виду, им было лет тридцать, а то и все сорок. Есть в мире такие места, где время сгущается и застывает, как варенье, и эта крохотная квартирка словно прочно застряла в 80-х, если не в 70-х годах прошлого века. Здесь не было ни пыли, ни следов какой бы то ни было захламленности, и все же от этого жилья веяло удручающей затхлостью. Грустно было думать, что кому-то выпало на долю провести все свое существование между этих четырех стен.

Я достала из холодильника творог, размышляя, где бы мне раздобыть выкройку для игрушечного медведя, но тут тоненько тявкнул звонок.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});