Витязь Железный Бивень - Федор Чешко

Хриплый недальний рев вернул им способность двигаться и соображать. Время для горя еще найдется, теперь же следует получше довершить начатое.

* * *

Гуфа, наверное, позже всех узнала о нашествии рожденных Мглою чудовищ. Накануне она долго бродила в горах — выискивала под снегом редкие травы из тех, которым мороз придает ведовские свойства. Домой ведунья прибрела уже в глубоких сумерках и, не разводя огня, даже не раздевшись, повалилась на ложе.

Проснулась она поздно. Нетопленая землянка за ночь совсем выстыла; кое-где на потолке белели пятна пушистого инея. Кряхтя и причитая, старуха выбралась из-под груды меховых покрывал. Отсыревший хворост никак не хотел гореть, но она все-таки раздула очаг и потом долго надрывно кашляла, согревая над трескучим пламенем дрожащие, скрюченные холодом пальцы.

Изморозь растаяла, повисла на стропилах прозрачными каплями. В землянке стало тепло, а вскоре и жарко, но Гуфа не почувствовала себя лучше прежнего. Отогреться-то отогрелась, зато сразу же захотелось есть, а готовой еды не было. Разве что сушеного мяса или мерзлой брюквы погрызть, так ведь нечем! Покуда же успеешь что-либо сварить, в животе все узлом завяжется. Эх-хе, ну разве бывает в жизни, чтоб хорошее за хорошим тянулось? Нет, никогда не бывает такого. Вот, небось, чтоб напасть за напастью — на это судьба горазда...

Зачерпнув горшком воды из стоящей возле входа корчаги, Гуфа торопливо сунулась в ларь со съестными припасами. Она уже успела схватить увесистый кусок мяса, как вдруг отшвырнула его и попятилась, вытирая о накидку мгновенно взмокшую ладонь.

Из ларя пахло. Чуть-чуть, едва ощутимо. Очень-очень знакомо. Так пахнут мелкие желтые цветы, которые называют Цветами-с-Вечной-Дороги. За свою долгую жизнь Гуфе не однажды приходилось отваром этих цветов избавлять безнадежно хворых стариков от ненужных мучений. Конечно же, в землянке есть и сами цветы, и приготовленное из них гибельное снадобье, но ведунья покуда не настолько обветшала умом, чтобы хранить такое вместе со съестными припасами!

Старуха пятилась, пока не уперлась спиной в укрепляющее стены лозяное плетение. Теперь, всматриваясь, она замечала, что многие вещи лежат не совсем на своих местах. Вещи трогали, в них копались — особенно усердно копались в том углу, где Гуфа хранила проклятую трубу и припасы к ней. Пока ведунья лазила по скалам, в землянку забрались недобрые гости. Кто? Вот уж про это бы догадался и глупый.

Вжавшись в стену, старуха изо всех сил стиснула пальцами виски, стараясь отогнать страх и обрести способность думать спокойно. Но страх не уходил. Ведь землянку охраняло от злых и опасных старинное, еще Гуфиной матерью наложенное заклятие — и все-таки отравители сумели войти. Неужели Истовые стали так сильны? И еще повод для страха: мать учила, что ведуну не надо читать свою собственную судьбу, зато в миг смертельной опасности он почует, откуда исходит угроза и как ее избежать. И вот теперь Гуфа безошибочно ощущала надвигающуюся погибель, но отравленная еда тут была ни при чем. Беда притаилась в трескучем пламени очага, или где-то рядом с очагом, или под ним. Надо было бежать, теперь же, бежать из жилища, которое привыкла считать безопаснейшим местом в Мире. Но просто так убежать нельзя: там, наверху, тоже страшно.

Все-таки Гуфа сумела стряхнуть оцепенение — в самый последний миг, но сумела. Сломя голову кинулась она туда, где под туго скатанными мехами прятала умеющую плеваться огнем трубу, гремучее зелье и проклятые гирьки. Меха были разворочены, но труба оказалась на месте. Старуха успела схватить нездешнее оружие и крепко притиснуть к груди. А еще она успела отвернуться, уберечь лицо, когда на месте очага взметнулся клубок грохочущего дымного пламени. Тяжелая волна обжигающей гари швырнула ведунью на стену, и лозяное плетение вдруг расселось, провалилось в неожиданную пустоту. Кровля землянки вспучилась под треск выгибающихся стропил, а потом обрушилась вниз мешаниной мерзлой земли и древесных обломков.

Старуха очнулась от боли. Ныла приваленная землей нога, остро жгло правую ладонь — жар громовой вспышки запалил подвешенную к трубе трутницу. Ладонь Гуфа отдернула, но гасить тлеющий трут не стала, лишь оттянула его как можно дальше от запального отверстьица. В два рывка удалось освободить ногу, и боль притупилась.

Несколько мгновений ведунья лежала почти неподвижно, отдыхая от пережитого. Она уже поняла, что пробравшиеся в землянку посланцы Истовых выискали мешочек с гремучим зельем и прикопали его возле очага. Видать, отрава — это так, на всякий случай: ведь огненосный песок штука нездешняя, малопонятная — а вдруг заартачится?

Если бы только Гуфа не вымотала себя до полного отупения, она непременно еще вчера заметила бы следы чужих. Хотя... Если бы она не так устала, то, войдя в землянку, первым делом разожгла бы очаг.

Нет-нет, все-таки вовсе несправедливо ей пенять на судьбу. Ведь до чего удачно нашелся подземный лаз! Мать перед смертью успела лишь намекнуть о нем, а Гуфа до сих пор не собралась отыскивать — и нужды в нем никакой, и стены ломать жалко... С проклятой трубой тоже получилось так, что удачней не выдумаешь. Не иначе как сама бредущая по Вечной Дороге родительница нашла способ надоумить свое престарелое чадо, чтоб хранило нездешнюю штуковину снаряженной для дела. А вспышка, которая погубила землянку, могла поджечь забитый в трубу горючий песок, но вместо этого услужливо запалила трут. Теперь проклятое оружие совсем изготовлено, и есть чем отбиться от неведомой угрозы, стерегущей снаружи... Удача, опять удача!

Гуфа захихикала, потирая трясущиеся от возбуждения ладони, и вдруг замерла, испуганно уставилась в темноту. То ли боль растревоженного ожога отрезвила ведунью, то ли отзвуки собственного хихиканья — визгливого, слабоумного, страшного...

По лазу тянуло пряным дымком. Он вроде бы совсем не мешал дыханию, наоборот, дышалось старухе глубоко и привольно; в жилах буянил веселый хмель, подбивая на безумства да шалости... Вот сейчас, вот прямо сейчас отпраздновать бы счастливое избавление от послушнических козней какой-нибудь выходкой — забытой, детской, дурашливой. Нет, сперва нужно отдохнуть, вздремнуть здесь в темноте на ласковой теплой земле...

Под завалом тлели ведовские травы и снадобья. В самый последний миг поняв и ужаснувшись, старуха поползла прочь, к выходу, на свет. Пускай там, снаружи, стережет новая опасность, пускай там гибель — это неважно. Что угодно лучше, чем сдохнуть вот так, будто выкуриваемый из щели древогрыз!

К счастью, лаз оказался недлинным. Очень скоро Гуфа уперлась макушкой во что-то мягкое, хрусткое, а еще через миг сумела продраться сквозь кучу древесного гнилья на ослепительный утренний свет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});