Фрейд - Питер Гай

Подобные противоречия в биографии Зигмунда Фрейда, увлекательные сами по себе, представляют не только биографический интерес. Они тесно связаны с самым важным вопросом, который вызывает труд всей его жизни: что такое психоанализ? Наука, искусство или мошенничество? Эта связь обусловлена тем, что, в отличие от других великих деятелей западной культуры, на Фрейда как будто наложено обязательство быть идеальным. Никто, знакомый с психопатологией Лютера или Ганди, Ньютона или Дарвина, Бетховена или Шумана, Китса или Кафки, не решится предположить, что их неврозы каким-то образом испортили гениальные творения или принизили их самих. Совсем другое дело – Фрейд, неудачи которого, реальные или выдуманные, считаются убедительным доказательством несостоятельности его работы. К счастью, психоанализ Фрейда – такая откровенно автобиографичная и одновременно такая субъективная в своих материалах дисциплина – не может не нести на себе отпечаток мышления своего создателя. Тем не менее справедливость положений психоанализа никоим образом не зависит от того, что мы узнаем об их авторе. Несложно представить Фрейда – безупречного джентльмена, отстаивающего в корне ошибочную теорию, или Фрейда с множеством недостатков и даже пороков, самого влиятельного психолога в истории.

Безусловно, нет никаких причин, почему Зигмунд Фрейд должен обладать иммунитетом от психоаналитического исследования и почему его труды и воспоминания, точные или искаженные, нельзя использовать для раскрытия информации биографического характера. Это было бы только справедливо: в конце концов, целью Фрейда всегда являлась общая психология, которая объяснила бы поведение не только горстки страдающих неврозами современников, а всех людей – включая его самого. И действительно, сам Фрейд указывал путь. «Совсем не безразлично и даже важно, – писал он в статье о Гёте, – какие именно подробности детства избежали общей амнезии». Неменьшего внимания заслуживает и поведение взрослого человека. «Всякий, кто умеет видеть и слышать, – гласит знаменитая фраза Фрейда, – знает, что смертные не способны ничего утаить. Кто не проговорится сам, того выдадут дрожащие руки; правда все равно выйдет наружу»[4]. Мысль, которую Фрейд высказал в анализе истерии (история болезни Доры), применима и к нему самому, а не только к субъектам его анализа. На протяжении своей долгой и беспрецедентной карьеры археолога сознания Фрейд разработал целый корпус теорий, эмпирических исследований и терапевтических методов, которые в руках скрупулезных биографов могут раскрыть его желания, тревоги и конфликты, а также довольно большой диапазон мотивов, остававшихся неосознанными, но тем не менее формировавших его жизнь, поэтому я без всяких колебаний использовал открытия и по возможности методы Фрейда, чтобы исследовать его жизнь. Тем не менее я не позволил им монополизировать мое внимание. Будучи историком, я поместил Зигмунда Фрейда и его труды в самом разном контексте: профессия психиатра, которую он ниспроверг и революционизировал, австрийская культура, в которой он был вынужден жить как нерелигиозный еврей и использующий нетрадиционные методы врач, европейское общество, перенесшее за годы его жизни ужасающие травмы войны и тоталитарной диктатуры, а также западная культура в целом, та культура, самосознание которой он до неузнаваемости изменил, причем навсегда.

Я написал эту книгу не для того, чтобы польстить или осудить, а в попытке понять. В самом тексте я ни с кем не спорю: я занимаю определенную позицию в спорных вопросах, которые продолжают разделять исследователей Фрейда и психоанализа, но не привожу аргументы, которые лежат в основе моих выводов. Для тех читателей, кому интересны противоречия, делающие изучение жизни Фрейда таким увлекательным занятием, я дополнил книгу обширным и обстоятельным библиографическим очерком, который позволит им понять причины занятой мною позиции и найти материалы с изложением конкурирующих точек зрения.

Один из толкователей Фрейда, с которыми я не согласен, – это сам Фрейд. Возможно, в буквальном смысле слова он был прав, но в сущности вводил в заблуждение, когда называл свою жизнь необыкновенно тихой и бессодержательной, которая будет сведена к «нескольким датам». И действительно, на первый взгляд жизнь Зигмунда Фрейда кажется точно такой же, как у многих других высокообразованных, интеллигентных практикующих врачей XIX века: родился, учился, путешествовал, женился, практиковал, читал лекции, публиковался, дискутировал, старел, умер. Однако его захватывающая внутренняя драма способна привлечь пристальное внимание любого биографа. В знаменитом письме своему другу Флиссу, которое я уже цитировал, Фрейд называет себя конкистадором. Эта книга – история его завоеваний. Как впоследствии выяснится, самым драматичным из этих завоеваний, хотя и незаконченным, было завоевание себя.

Питер Гай

О заимствованиях и цитатах

Практически все переводы сделаны мною, но я также цитировал английские переводы работ и писем Фрейда. Читатели могут найти отрывки, которые я использовал.

В тексте я отмечаю, что воспроизвел английский Фрейда – превосходный, хотя иногда немного высокопарный и неточный – без каких-либо изменений: так, как он писал, с ошибками, неологизмами и прочим, чтобы не загромождать цитаты навязчивыми комментариями. Когда читатели встретят такие выражения, как, например, «пруссианство», это значит, что перед ними аутентичный Фрейд.

Ради благозвучия, а также для того, чтобы избежать таких неудобных оборотов, как «его/ее» или, что еще хуже, «он(а)», я везде использовал традиционный мужской род.

Основы

1856–1905

Глава первая

Жажда знаний

4 ноября 1899 года издательство Franz Deuticke, базировавшееся в Лейпциге и Вене, выпустило солидный том – работу Зигмунда Фрейда Die Traumdeutung. Однако на титульной странице «Толкования сновидений» был указан 1900 год. На первый взгляд эта неточная библиографическая информация отражает всего лишь обычную для издательского дела условность, однако с точки зрения сегодняшнего дня сие – яркий символ интеллектуального наследия и непреходящего влияния Фрейда. Его «сонник», как он сам любил называть этот свой труд, был продуктом ума, сформировавшегося в XIX веке, хотя стал достоянием – превозносимым и осыпаемым бранью, но неотвратимым – XX столетия. Название книги, «Толкование сновидений», особенно лаконичное на немецком языке, безусловно провокационно. Оно вызывало ассоциации с предназначенной для доверчивых и суеверных читателей дешевой брошюрой, которая рассматривает сны как предсказания будущей катастрофы или удачи. Фрейд осмелился, по своему собственному выражению, вопреки возражениям строгой науки принять сторону старины и суеверий.

Тем не менее какое-то время «Толкование сновидений» не вызывало интереса у широкой публики: за шесть лет продали всего 351 экземпляр, а второе издание вышло только в 1909 году. Если, как в конечном счете стал верить сам Фрейд, ему на самом деле судьбой было предназначено нарушить «сон» человечества, это случится гораздо позже, по прошествии многих лет. Такой прохладный и равнодушный прием резко контрастирует с тем, как была встречена работа другого классика, кардинально изменившего современную культуру, «Происхождение видов» Чарльза Дарвина. Первые 1250 экземпляров, поступившие в продажу 24 ноября 1859 года, за 40 лет до выхода «сонника» Фрейда, разошлись за один вечер, вслед за чем быстро последовали новые, исправленные издания. Несмотря на то что труд Дарвина ниспровергал основы, он находился в центре широкой дискуссии о природе животного под названием «человек», и его с нетерпением ждали. Книга Фрейда, оказавшаяся не менее революционной, поначалу выглядела просто оригинальной и понятной лишь посвященным, предназначенной для узкого круга специалистов. Если Зигмунд Фрейд и питал надежды на скорое и широкое признание, то им не суждено было сбыться.

Фрейд работал над книгой очень долго, что можно сравнить с десятилетиями молчаливой подготовки Дарвина; интерес к снам проявился в 1882 году, а анализировать их он начал в 1894-м. Как бы то ни было, «Толкование сновидений», хоть и медленно, найдет дорогу к читателям и станет считаться главным трудом Зигмунда Фрейда. В 1910 году он заметил, что считает книгу своей самой значительной работой. Если, прибавил Фрейд, она завоюет признание, то и нормальная психология должна получить новую основу. В 1931 году в предисловии к третьему английскому изданию Фрейд снова высоко оценил свою книгу о снах. «Она содержит, даже оценивая ее сегодня, самое ценное из открытий, которые благосклонная судьба позволила мне совершить. Озарения подобного рода выпадают на долю человека, но только раз в жизни».

Гордость Фрейда была обоснованной. Несмотря на неизбежные фальстарты и такие же неизбежные окольные пути ранних исследований, все его открытия 80-х и 90-х годов XIX столетия вошли в «Толкование сновидений». Более того, многие из последующих открытий, причем не только связанных со снами, в неявном виде присутствовали на страницах книги. Для любого биографа Зигмунда Фрейда этот труд с его богатым и необычайно откровенным автобиографическим материалом является непререкаемым авторитетом. В нем весь опыт Фрейда – и, в сущности, вся его личность – сводится к лабиринту сложного детства.