Вторжение - Флетчер Нибел

Снова назвав её «Пусс», Тим заметил, что она несколько расслабилась. Лиз поняла, что, выйдя из себя, она потеряла преимущество.

— Ладно, постараюсь пропустить это мимо ушей… Но, откровенно говоря, Тим, почему мы не можем обсудить то, что нас разделяет? В противном случае нашим отношениям постоянно будет что-то мешать. — Она сделала паузу. — Людям, которые не могут разговаривать друг с другом, в конце концов приходится говорить со своими адвокатами.

— Лиз, в округе Мерсер нет атторни, включая меня, который может разобраться в наших делах. И ты это знаешь. — Он изучал её, испытывая странное смешение агрессивности и нежности. У Бретертонов он, в самом деле, вёл себя не лучшим образом, но как объяснить ей, что вот уже несколько месяцев на него то и дело наваливается беспричинное беспокойство? — Мы разные люди. Я знаю, ты считаешь меня чрезмерно негибким. Предполагаю, что про себя ты называешь меня упёртым. Я таков. И тут ничего не сделаешь. — Он осознавал, что как только слова начинали складываться в предложения, они уже искажали его мысли. Он хотел сказать совершенно другое. — Ты же предпочитаешь быть как бы в свободном плавании, меняя свои взгляды и пристрастия. Но подумай обо всём, что связывает нас — дети, Фейрхилл, тринадцать лет вместе, теннис, постель, друзья… Чёрт побери, да понадобится сущий кудесник, чтобы разобраться во всём этом и отделить нас друг от друга.

Этот перечень вызвал у Лиз раздражение. Ну почему Тим хоть один раз не может поговорить прямо и открыто? Он проронил слово «постель» совершенно равнодушно, упомянув её между «теннисом» и «друзьями», хотя оба знали, что она была самой важной частью их брака — порой с её помощью затягивались раны, которые они наносили друг другу, а порой она просто укутывала их тёплым плотным коконом. И она понимала, что без такого убежища они просто потеряли бы друг друга.

И он даже не упомянул облигации, те 200 правительственных облигаций, по 5000 долларов каждая, преподнесённые им её отцом, который торжественным рокочущим голосом объявил о своём даре. С финансовой точки зрения, они были связующей силой их брака, ибо принадлежали «Тимоти Раш Кроуфорду-младшему ИЛИ Элизабет Фейрклот Кроуфорд». Стив Фейрклот обожал своего зятя не меньше, чем любил дочь, и он крепко-накрепко привязал их друг к другу клейкой бумажкой финансового характера; упругую вяжущую силу миллиона долларов не разорвать, ибо они были юридическим признанием доверия их союзу — или же они тонко намекали на недоверие? Этот маленький союз «или» был источником бесконечных сложностей, которые опутывали куда основательнее, будь там скромный союз «и». С юридической точки зрения любой из них мог превратить в наличные одну или больше облигаций, не советуясь с другой стороной, но кто бы на это рискнул — или испытал бы желание? Старый Стив хорошо сформулировал: «Оба вы свободные в своих действиях и честные взрослые люди, но на вас вечно будут лежать путы вашей свободы и вашей чести». Так просто и в то же время так невыносимо сложно с этической точки зрения. Всё это так разнится с Фейрхиллом, 65 акров которого когда-то были известны, как Оук-фарм, пока Тим не переименовал поместье в её честь. К Тиму оно перешло прямо от Тима-старшего. Тут он родился, сюда они с Лиз вернулись после смерти его отца, здесь росли Скотт и Холли. Большой Тим ничем не походил на хитрого и непроницаемого Стива Фейрклота. Он просто оставил поместье своему сыну. И точка.

— Попытка отделиться друг от друга повлекла бы за собой жуткие сложности, исключая только судьбу Фейрхилла, — признала она. — И поэтому тем больше оснований поговорить о НАС.

— Благодарю вас, миссис Кроуфорд. — Наконец выпивка оказала на него своё воздействие, и он с облегчением, как скидывая тесные туфли, избавлялся от груза слов.

Лиз миновала холл и через столовую прошла на огромную кухню, выложенную изразцовыми плитками, с медным колпаком над плитой и с рядом медных кастрюль, которые, подобно трофеям, висели на стене; в другом углу высился величественный холодильник с морозильной камерой, как президент и председатель кулинарного сообщества. Она подошла к раковине.

— Тим! Иди сюда… пожалуйста.

Он появился через мгновение, со стаканом в руке и умиротворённым выражением лица. Все домашние ссоры отходят на задний план, если женщина зовёт на помощь. В нём возникла необходимость.

— В чём дело?

— Смотри. — Она показала на сушилку для посуды. Она была пуста, если не считать одного стакана. — Перед уходом я попила воды и поставила сюда стакан.

— Ну и?

Она показала на другой стакан у мойки.

— Его здесь не было. Мне пришлось взять стакан из шкафчика. И когда мы уходили, над мойкой был только один стакан. А теперь их два. Может, ты пил, когда выходил сюда?

Он отрицательно покачал головой.

— Может, дети его где-то бросили, а Пегги принесла…

— И ещё взяла твои сигареты и подняла штору в нашей спальне? — Она тоже покачала головой. — Тим, в доме кто-то был.

Он облокотился на стойку. Новое развитие событий заинтриговало его.

— Значит, ты так считаешь? А может, Фред или Дора?

— Доры сегодня здесь не было, а Фред в отпуске. Кроме того, Фред не курит и вообще никогда не поднимается наверх, разве что надо укрепить жалюзи или поставить сетку в окне. А Дора никогда не появляется в неурочное время, не предупредив запиской.

Размышляя, Тим неторопливо потягивал джин с тоником.

— Может, ты и права. — Мысль, что в доме находится кто-то неизвестный, почему-то развеселила его. По крайней мере, в супружеских военных действиях наступило перемирие.

— Стоит обзавестись новой собакой, — в первый раз за вечер уступила она. Когда в мае умер Мак, дряхлая немецкая овчарка, Тим и Холли хотели взять щенка, но Лиз и Скотт настояли, что из уважения к памяти Мака надо обождать хоть несколько месяцев. «А Лиз действительно обеспокоена», подумал Тим.

— Кто-то здесь был, — повторила она, вынув из холодильника бутыль с «весенней водой». — Я уверена, Тим.

— Давай я посмотрю.

Он обошёл весь нижний этаж, посвистывая, пока открывал шкафы и заглядывал за дверцы. Они встретились в холле и вместе вернулись в библиотеку. Упали сумерки, и лампа бросала яркий свет. За окном пронёсся новый порыв ветра. Скоро совсем стемнеет.

— Всё в порядке.

— Ты проверил серебряную посуду?

Он ухмыльнулся.

— Ага. Стоит себе, как ни в чём не бывало. Так что… не выпить ли нам?

Она отказалась, помотав головой.

— И мне бы хотелось, чтобы ты тоже не пил, Тим. Если кто-то… ну, предположим, они до сих пор в доме?

Он удивлённо посмотрел на неё.

— Почему ты так считаешь?

— Не знаю. Мне стало что-то не по себе, ещё когда мы выехали на дорожку. Эта штора наверху…

Он растянулся в кресле, испытывая облегчение — новая забота заставила её отложить оружие. Он понимал, что она права, оценивая его предыдущее поведение. Он имел в виду именно Лиз, когда, у Бретертонов, покачиваясь в плетёном кресле, в общих выражениях рассуждал о стране, её бессмысленных институциях и о банкротстве либералов, но на самом деле он описывал Лиз. Почему? Почему он хотел косвенным образом оскорбить свою жену? Потому ли, что он был сыт по горло своими бесконечными конференциями и совещаниями, юридической фирмой, участием в Наблюдательном Совете Гарварда и в бессмысленных комиссиях в Вашингтоне, которые только отнимали у него время? Тим Кроуфорд, уважаемый в обществе юрист, с безупречной репутацией, здоровый человек, несёт что попало. Какие-то нелепицы. Втайне он и сам не понимал, какую цель преследует. Просто какой-то жуткий замкнутый круг. Завидует ли он тем бурным ярким эмоциям, которые буквально фонтанируют из самых глубин существа Лиз? Не его ли омертвелость тому причиной, что он высмеивает энтузиазм Лиз? Он обмяк. Он чувствовал себя пустым и никому не нужным. Пять порций джина — это он явно перебрал. Ему лучше глотнуть аспирина и сварить пару яиц, иначе все воскресенье он будет мучиться тупой головной болью.

Лиз сидела на краю его письменного стола, свесив босую ногу, и платье туго обтягивало её бёдра. Он знал, что сотни мужчин завидовали ему при взгляде на эти ноги, по весне тронутые нежным загаром, приобретённым на теннисном корте Фейрхилла; сейчас они были тёмно-коричневые, потому что во второй половине дня, удовлетворив свои многочисленные интересы, Лиз загорала у бассейна. Удовлетворив? Он улыбнулся. Страсти Лиз никогда не могли найти полного удовлетворения.

Как она была красива сейчас, когда погрузившись в свои мысли, слегка наморщила высокий чистый лоб. Покачивая ногой, она барабанила пяткой по столу. Тим почувствовал, как к нему приходит желание; ему захотелось, чтобы Скотт и Холли были уже дома и лежали в постелях. Он бросил взгляд на корабельные часы, которые тихо тикали на каминной полке. Восемь сорок пять. Дети будут дома через полчаса.