Русские трагики конца XIX — начала XX вв. - Юрий Дмитриев

На смену умершему в 1848 году Мочалову в Малый театр пришел К. Н. Полтавцев (1823–1866) и частично принял на себя его репертуар. Он был официально утвержден как ведущий актер труппы, но ни в какой мере не заменил великого трагического артиста. У Полтавцева были прекрасные внешние данные: голос, фигура, лицо, но не хватало искренности чувств. Его борьба со злом лишалась определенности, приобретала какой-то общий, к тому же сентиментальный, характер. Его персонажи буйствовали, прибегали к различным эффектам, но бывало трудно понять, какие идеи они отстаивали.

На место умершего в 1853 году В. А. Каратыгина в Александринском театре выдвинулся Л. Л. Леонидов (1821–1889). Как и у его предшественника, у него были импозантная наружность, могучий, прекрасно поставленный голос. Но если большинство героев Каратыгина отличала внутренняя значительность, то у Леонидова они бывали только внешне эффектны.

Естественно, автор не ставит своей целью рассказать обо всех актерах трагического амплуа, игравших во второй половине XIX века. Да вряд ли стоит это делать, среди них было немало таких, которых в те времена определяли одним словом: «орала». Кое-кто из таких «орал» имел даже успех, особенно в трактирах, где они, дико вращая глазами, читали стихи и монологи подвыпившим купчикам и помещикам, приехавшим в город из своих захолустных имений.

Мы поведем рассказ о безусловно талантливом актере, типичном представителе трагического анархиствующего искусства — Анатолии Клавдиевиче Любском.

К сожалению, многое в его биографии почти неизвестно: нельзя назвать даже дат его рождения и смерти. И едва ли они могут быть установлены. Очевидно только, что он умер либо в последнем году XIX века, либо в первые годы XX века. Вероятнее всего, что «Любский» — это псевдоним, настоящую фамилию этого артиста мало кто знал.

Как-то в Ростове-на-Дону, за завтраком, известный провинциальный режиссер и антрепренер Н. Н. Синельников, хорошо знавший Любского, затеял с ним разговор о прошлом, о том времени, когда Любский еще не был актером. «Да, — ответил Любский, — было кое-что хорошее, но дурного гораздо больше. Было, прошло… а вот теперь устраивай меня, буду благодарен».

«Я понял, — продолжал Синельников, — что разговор на эту тему надо прекратить»[4].

Он происходил из богатой и, кажется, знатной семьи, получил образование в привилегированном учебном заведении. С успехом начал выступать на школьной сцене. Особенно ему давались отрывки из роли Гамлета.

Когда курс был окончен, Любский в качестве любителя стал появляться на петербургских клубных сценах, увлекся театром и не в меньшей мере жизнью богемы, которая царила среди актеров. Устроиться в театр в столице из-за семейных предрассудков не представлялось возможным, и он уехал в провинцию, где вскоре получил широкую известность, особенно на юге России. Его лучшими ролями считались герои Шиллера: Франц («Разбойники»), Фердинанд, позже Вурм («Коварство и любовь»), а так же Гамлет и Макбет, герои одноименных трагедий Шекспира.

Успех пришел к Любскому в середине 60-х годов. Один из зрителей, видевших его в Саратове в антрепризе Г. М. Коврова, вспоминал: «Это был человек среднего роста, с некрасивым, но очень подвижным лицом и резкими нервическими манерами. Часто «согретый» алкоголем, Любский был неровен как исполнитель. Но когда в «Отелло», «Короле Лире» я слушал его голос, когда он властно захватывал весь зрительный зал стонами Отелло или слезами Лира, — тогда все понимали, что на сцене рождалось высокое искусство» [5].

В 60-х годах Любский играл также в Полтаве в антрепризе Н. Н. Дюкова и имел огромный успех. «Талант его был выдающимся, однако пристрастие к спиртным напиткам делало то, что в игре Любского не было середины: или он играл вдохновенно, блестяще, потрясая весь зрительный зал, либо бормотал что-то под нос, отбарабанивал, как школьник, заученный урок»[6].

Вот он играет Франца в «Разбойниках». «Бледное лицо, его римский профиль превратился в профиль курносого человека, похожего на Павла I. Начинает речь вкрадчивым тихим тенорком, походка мягкая. Очень заботится о покое отца: поправляет диванную подушку, ножную скамейку, запахивает бархатный халат»[7].

На одном из спектаклей, играя Франца Моора, Любский до того увлекся, что на самом деле затянул на своей шее шелковый шнурок. Поспешили дать занавес, актер с багровым лицом уже хрипел.

По просьбе антрепренера Любский выступает в непривычной для него роли Риголяра в оперетте «Все мы жаждем любви». «Живость, веселье, куплеты. Хороший баритональный голос прибавил новый триумф Любскому»[8].

За кулисами и в публике огромный успех.

Гастролируя в Харькове Любский любил гулять в городском саду. Молодежь, влюбленно следит за представительной наружности брюнетом с длинными волосами, в черной шляпе, в лакированных ботфортах, в изящном светлом пальто. Во рту у него сигара, он держит на цепочке небольшую собачку. Когда Любский уходит из сада, гуляющие устраивают ему овацию.

Несмотря на ежевечерние выступления, Любский каждую ночь кутил. И когда в 1877 году Синельников встретил его в Николаеве, трагик был уже сильно постаревшим, неряшливо одетым, с глубокими морщинами на лице. Но кутежей не прекращал.

Конечно, в результате снижалось качество игры. Известный в провинции театральный журналист С. Г. Ярон, видевший Любского в роли Гамлета в сезоне 1879/80 года в Харькове, писал, что он «не играл, а ревел, кричал, неистово жестикулировал и тем не менее понравился, понравился настолько, что антрепренер Новиков оставил его на зимний сезон. Поражали темперамент артиста, та страсть, с которой он вступил в жестокий спор с Клавдием, Гертрудой, Полонием и всей придворной камарильей».

Постепенно Любский отказывается от постоянного участия в какой-нибудь труппе, делается трагиком-гастролером и все больше опускается.

Известная провинциальная актриса О. В. Арди-Светлова рассказывала, как к ним в Орел, где театр содержал Деркач, в 1887 году пришел (именно пришел!) Любский. Было это под Новый год, на нем было надето, прямо на голое тело, ветхое пальтишко, на ногах опорки. Деркач предложил ему сыграть три спектакля, но с тем, что деньги отдаст после третьего. Пока же, в счет аванса, Любского одели с ног до головы.

Первый спектакль «Горькая судьбина» А. Ф. Писемского, в котором Любский играл Анания Яковлева, прошел блестяще. Далее поставили «Отелло». «В последнем акте он показал орловской публике, что значит истинный темперамент трагика»[9]. Даже видавший виды помощник режиссера испугался, что Отелло действительно задушит Дездемону, и поспешил дать занавес.

Синельников вспоминал, что летом 1885 года Любский со своим приятелем-рыбаком жил в лодке на берегу Волги. Вместе они и рыбачили. «Да, братцы, — говорил артист, — Волга, природа — моя стихия. Там особенно хорошо звучит в непогоду монолог Лира».

И еще раз Синельников увидел Любского через несколько лет в Ростове-на-Дону. Был он одет в парусиновое пальто, летний, несмотря на зиму, грязный картуз, а из-под картуза виднелись космы давно не стриженных волос. Пришел артист пешком из Таганрога. Попросил, чтобы ему дали сыграть в «Гамлете» Тень старого короля: «Я, братец, Гамлета уже не играю, а Тень у меня выйдет прекрасно».

Синельников помог Любскому устроиться в недавно открытое в Петербурге убежище для престарелых артистов. И тот в течение пяти дней очаровал всех старушек: целовал им ручки, учил раскладывать пасьянсы, а потом, запил, — переругался со всеми и уехал в Екатеринослав, откуда перебрался в Каменское. «Там приятель казак, будем с ним рыбу ловить».

Любский опускался все ниже и в театре теперь выступал только случайно.

В чем же все-таки причина успеха на определенном этапе жизни этого артиста? Почему, несмотря на возможные эксцессы, его охотно приглашали антрепренеры? Чем объяснить, что публика на спектакли с его участием шла с особенным интересом?

Безусловно, Любский был талантлив и обладал незаурядным исполнительским темпераментом, захватывающим тех, кто видел его на сцене. Его отличали хороший голос, ясная дикция. Раздражающее в жизни грассирование на сцене оказывалось незаметным. Провинциалов обывателей привлекал и его богемный образ жизни. В 60—70-е годы в скучные провинциальные города приезжал или приходил артист безусловно одаренный, который не хотел признавать никаких общественных утверждений жил по законам, им самим для себя установленным.

Великий актер П. Н. Орленев, также большую часть жизни проведший в гастрольных поездках, в молодости встречался с Любским. И вот какой эпизод ему запомнился. «Припоминается его последний скандал в Москве, где он играл в труппе М. В. Лентовского в театре «Скоморох». После спектакля он с друзьями отправился в ресторан Саврасенкова на Тверском бульваре, Там они сильно подвыпили, и, когда за соседним столиком [купец] начал перед закуской креститься на икону божией матери, Любский, обратясь к нему, громко произнес: «Чего ты, дугак, кгестишься — эта богогодица ко мне в Сагатове в номега ночевать приходила…»[10].