Грязное мамбо, или Потрошители - Эрик Гарсия

Работая на Кредитный союз, я был одним из элитных сотрудников отдела по возврату биокредитов. Пятый уровень, и это не пустое хвастовство. Это факт. Я перепрыгнул со второго уровня на четвертый уже через два года, одновременно с другом и коллегой Джейком Фрейволдом. Не то чтобы между нами существовало соперничество — по крайней мере открытое, — но мы с Джейком пристально следили за успехами друг друга, стараясь синхронно взбираться по служебной лестнице. Пятый уровень мне присвоили на два месяца раньше, чем ему. Был ли я лучше? Целеустремленнее? Или даже талантливее? Хочется надеяться. Сейчас от этого зависит моя жизнь.

У каждого есть любимый орган; в этом суть нашей работы. Да, вы берете розовые листки со своего стола и идете к клиентам, которых вам дают — в конце концов, работа есть работа, — но моей специальностью всегда была печень, особенно модели «Кентон» и «Таихицу»; признаюсь, я получал огромное удовольствие, вынимая их из хронических алкоголиков. Посмотрим правде в глаза — всякий, продолжающий бухать как конь даже после цирроза собственной и трансплантации искусственной печени, не заслуживает уважения ни в жизни, ни в смерти.

Один тип был настолько пьян, когда я проник к нему в квартиру в три утра, что я сэкономил эфир, не израсходовав ни миллилитра. Клиент ерзал, брыкался и извивался мясистой тушей в медленном горизонтальном мамбо — ничего, с чем я не смог бы справиться, — но даже не пикнул, когда я приступил к делу.

— Весело тебе? — спросил я, глубоко погрузив скальпель в его живот. Кровь ручьями текла на прекрасный паркет, хотя ее было меньше, чем я ожидал.

— Ага-а-а-а-а-а.

— Больше ты не будешь напиваться, да, приятель?

— Бу-у-у-у-ду-у-у-у!

— Тогда продолжай веселиться. — В глубине брюшной полости мигнул сенсорный маячок, и я рванулся к нему, как искатель приключений, прорубающий себе путь сквозь джунгли. — Посмейся напоследок.

Клиент прожил еще несколько минут после того, как я вынул его «КЛ-418», и черт меня побери, если он не прохихикал всю переправу в Хароновой лодке. Спасибо тебе, «Джек Дэниэлс», сэкономил мне пинту эфира.

Я с большим удовольствием изымал печень, чем другие органы, хотя много ночей провел, вырезая селезенки производства «Маршодин». Последняя модель, та самая, которую они уже год представляют на торговых ярмарках, поставляется со встроенной отсоединительной системой, фактически отрезающей селезенку от тела реципиента, едва закончится шестидесятидневный льготный период кредитования. Черт, это, конечно, облегчает изъятие неоплаченного товара, но заставляет задуматься о том дне, когда мы, парни из отдела возврата биокредитов, станем не нужны. Органы научатся самостоятельно покидать хозяев-халявщиков, извиваясь, выбираться наружу из тел реципиентов и шлепать к ближайшему складу. Надеюсь, меня тогда уже не будет.

Дело в том, что экстракция печени — самая красивая и простая операция из всех. Легкий доступ — практически без препятствий, минимум примыкающих органов и тканей. Все остальное уже сложнее. Искусственное сердце сидит глубоко в грудной клетке — пока там справишься с костями и мышцами, и комиссионные не оправдывают возни и расхода эфира. Впрочем, в былые дни я брался за любой «Джарвик», если вознаграждение было приличным. Поэтому и оказался сейчас в таком дерьме.

Дальше. ЦНС — о, если я заведу разговор об искусственных нервных системах, то у вас терпения не хватит. Я ими больше не занимаюсь, отказываюсь при малейшей возможности. Я не могу вынимать то, чего не вижу, что бы там ни говорили про разные модели «Призраков». Да, я проходил необходимое обучение, но не особо вникал. Подобное изъятие, конечно, окружено аурой респектабельности, и у каждого наготове история о недавней охоте за «Призраками» в стволе головного мозга какого-нибудь несчастного олуха — это повышает шансы попасть на ужин в качестве интересного гостя. Но печень… Печень реальна, плотна, осязаема. Я ее вижу, могу ее вынуть и держать в руке. У меня есть о чем волноваться и без «фантомных нервов» и «виртуальных сенсорных проводящих путей».

У глаз и ушей слишком много битов-байтов, мелких деталей и всяких тонкостей, и хотя я полностью за микроэкстракции, приходится признать, я немного разгильдяйничал, когда все изучали наноорганы. Так, что осталось? Щитовидки уродливы, желудки грязны, мочевые пузыри хлипки, почки — вообще фигня: взрезай спину, хватай, рви на себя и дрыхни потом всю ночь без задних ног с бутылкой водки вместо подушки.

Кстати, о ногах. Протезы конечностей — примитив и жуткая скука. Ничего трудного и совсем мало возни. Руки, ноги, пальцы — зевать тянет. В нашей индустрии мы называем это цепной работой — в смысле для цепной пилы. Большинство изъятий проводится из головы или тела; для конечностей не требуется даже полной лицензии биокредитчика. На конечности я вообще посылал своего племянника — ему пятнадцать, но надо же пацану учиться какому-нибудь ремеслу, а для высшего образования у него мозги не те. Он и школьную науку не осилил, но это милый маленький засранец, и мне показалась удачной идея основать семейное дело по возврату биокредитов. Я не мог предложить поучаствовать в этом родному сыну, даже знай я, где он. Питер бы плюнул мне в лицо. Я это заслужил.

Питера, моего сына, я не видел шесть лет. Последний раз мы встречались возле «Снэк шэк» в западной части города, недалеко от очереди за картофельными чипсами и пивом, и он бил меня в грудь кулаками. Это было безболезненно, по крайней мере физически, но я притворялся, что корчусь от боли. Подыгрывал. Питер всегда немного робел от моих габаритов и силы — сухой массы во мне добрых девяносто пять кило, почти сплошь мышцы, а он пошел в мать — тонкая кость, ангельски нежные черты. Мы словно из магазина игрушек: он — фарфоровая кукла, а я — бешеный горилла. Он выглядит аристократом в эпоху, когда аристократия рушится под грузом собственных предрассудков. «Это Питер, — говорю я всем, — мой мальчик, красивый, одинокий и безнадежно не вписывающийся в современную реальность».

Питер мой единственный сын и вообще единственный ребенок. Его мать — моя третья жена Мелинда, но рос он при моих четвертой и пятой женах, Кэрол и Венди, у которых хватало доброты и сердечности обращаться с ним как с родным. Замечательный ребенок. Не знаю, каким образом мне это удалось, но Питер получился хорошим мальчиком. Мелинда исчезла из моей жизни через год после рождения сына. С тех пор я видел ее только раз, и этого оказалось достаточно для нас обоих.

Договорившись о совместной опеке, мы передавали сына друг другу на неделю, всячески избегая личного общения. В таких случаях из собственного опыта могу посоветовать эсэмэс-сообщения. Я набирал Мелинде коротенькую записку, информируя, где она может забрать Питера в конце дня, а она отвечала. Мы оставляли сына с друзьями, с коллегами — с любым, кто соглашался побыть временным опекуном и перевалочным пунктом, откуда тот или другой родитель забирал пацана.

Я не был в этом виноват. По крайней мере вначале. Я был бы счастлив, зайди Мелинда посидеть, попить кофе, поговорить о том, как прошла неделя, но экс-супруга не желала иметь со мной ничего общего. Она предпочитала передать сына сложным кружным путем, как шифровку в фильме о шпионах времен холодной войны, чем переброситься словечком с бывшим мужем.

* * *

Подав на развод, Мелинда в качестве причины написала всего два слова: «Патологический эгоцентризм». Я так и не понял, кого она имела в виду — меня или себя?

Причины разводов, указанные моими пятью женами:

Жена номер один, Бет: «Препятствует моей карьере своей неумеренной ревностью».

Жена номер два, Мэри-Эллен: «Невнимание, частое отсутствие, неисполнение сексуальных обязанностей».

Жена номер три, Мелинда: «Патологический эгоцентризм».

Жена номер четыре, Кэрол: «Супружеская неверность».

Жена номер пять, Венди: «Непреодолимые противоречия».

Венди единственная повела себя тактично. Она могла написать любую причину по своему выбору, и я не стал бы возражать, поскольку сам ее бросил, хотя наш брак был крепким и стабильным — лучшая семья, которую мне удалось создать. Венди могла прицепиться к любой части моего «наследства» (очень скромного), но предпочла развестись без обвинений, не возлагая бремя вины на кого-то из нас — или сразу на обоих.

Остальные причины — либо ложь, либо преувеличение, особенно фраза насчет неисполнения сексуальных обязанностей. Да, было время… вернее, момент в моей жизни, когда старый барсук не желал быстро вылезать из своей норы, но неисполнение — слишком сильно сказано. И Кэрол я не изменял. Я вообще ни разу не изменил ни одной из своих жен. Кэрол требовалась причина для развода в ее родной Алабаме, и супружеская неверность, видимо, первой пришла ей на ум. Она всегда была импульсивной.