Кто в замке король - Сергей Смирнов

Я сидел к орлам спиной, на сестричек тоже поглядывал, но, слушая их разговор, так и представлял себе: сидят эти наши зоркие орлята, как на утёсе, и всё-всё сверху видят. Глаз-то — алмаз! И не беда, что один на троих…

В общем, мы с Валерой после этого случая так и стали их орлами-орлятами звать.

Ну, так вот, возвращаясь к прерванному разговору на больничном балконе.

Когда Валера сказал про офтальмологию, я слегка взволновался. Неужто он тоже ИХ видел? И поэтому спросил — очень осторожно:

— Ты про кого? Про «орлов»?

— Нет… — Валера почесал светившуюся во мраке футболку, вогнутую в грудь, зевнул и добавил:

— Я про кошек этих…

Я с удивлением посмотрел на него. Значит, кошки мне не примерещились.

— Я не знал, что в больнице так много кошек, — сказал я.

А Валера опять зевнул:

— Ну, где есть крысы — там, значит, должны быть и кошки.

Он замолчал, позёвывая.

— Что-то я не пойму… — начал было я и замолчал.

Валера мельком глянул на меня:

— Я думаю, ищут они чего-то. Или кого-то…

— Кого? — осторожно спросил я.

На этот раз Валера посмотрел на меня внимательнее.

— А ты вот сам и подумай…

И вдруг повернулся и ушёл.

Я не успел ничего больше спросить.

А потом, поздно ночью, долго ворочался, засыпая. Всё косился на окно. Но кошек не было.

Мысли в голове ворочались несуразные, тёмные, как ненастная полночь. Как бы там ни было, я понял, что с Валерой вряд ли получится продолжение разговора. Нужно думать самому.

* * *

Сон был из были: мне снились крысы. Там, в маленькой избушке на окраине города, где мы жили с семьей первое время, в подполье водились мыши. А крысы встречались во дворе — возле помойки, стайки, сортира. Идёшь ночью по нужде, — а под дощатым настилом шорох. И мечутся невидимые, жирные, темные, — настоящие порождения тьмы.

В одно лето их развелось столько, что их можно было встретить не только ночью, но и днём. Тёща тогда развела куриц, кормила их, в курятнике было тепло даже зимой — от тусклой лампочки. И вместе с курами, в углах, под полом, в почерневшем сене жили эти твари, похожие на… поросят. Только небольших, и каких-то непонятных. Они прорывали ходы под настилами, и днём бегали под досками, прямо под ногами. Недовольно фыркали — когда человеческие шаги тревожили их.

А мыши прогрызли пол в избушке — пол, сложенный из массивных плах. Зима выдалась особенно лютой, и мыши тоже мёрзли. Вот и лезли в тепло.

Однажды ночью мышонок забрался на одеяло, пробежал по моей руке, коснулся волос. Я подпрыгнул от неожиданности, разбудив жену. Включил лампу на подоконнике. Вижу: на расстоянии ладони от меня сидит чёрная мышка с блестящими глазками, вертит носом, шевелит усами…

Вот эти мыши и крысы мне и снились. И почему-то мне вспомнилось что- то совсем из другого времени — обрывком, краем. Я решил довспоминать, додумать потом, днём, — и снова уснул.

* * *

Под утро в коридоре раздался шум. Забегали, затопали; потом заскрипела каталка. Наверное, подумал я сквозь сон, стало плохо тому деду из палаты ветеранов. Его привезли пару дней назад, едва живого. С двусторонней пневмонией и массой сопутствующих болячек — мне об этом в курилке рассказал шустрый бородатый «афганец», лежавший в той же палате. Между прочим, в этой палате лежали не только старцы, дожившие со времен победы над Германией, но и «афганцы», и «чеченцы», и даже кто-то из Таджикистана. Погранец, что ли.

Этот мой «афганец», кстати, тоже был личностью примечательной. Лежал он здесь уже бог весть, сколько времени, и занимался мелкой коммерцией. Продавал по дешёвке больным одноразовые шприцы и «системы», кое-какие лекарства. Где уж он их брал — не знаю. Может, с местной аптекаршей договорился, может, просто тянул, где что плохо лежало. У него вечно бегали глаза, и сам он на месте не стоял — всё время торопился куда-то. И кроме того, у него почему-то была больничная пижама. Остальные больные ходили в своём, — в спортивных штанах с пузырями на коленях, в футболках и даже майках.

Так вот, утром этот шустрик подтвердил:

— Деду-то нашему, слышь, ночью плохо стало. Вызвали дежурного врача, а тот — реаниматора. На каталку деда — и привет.

— Куда — «привет»? — насторожился я.

— Да в реанимацию. Но, говорят, он совсем плохой. Так что ему лифт на минус первый этаж светит.

«Минус первый этаж» — означало, в полуподвал.

То есть, в покойницкую.

* * *

В ближайшие ночи кошки не появлялись.

Я как-то завел, было, разговор с Валерой о них, но он сделал вид, что ему не до меня. Схватился за грудь, закашлялся ненатурально, и отмахнулся. Короче, повёл себя довольно странно.

Так что о крысах я вспомнил не сразу. Но всё-таки вспомнил.

Как уж такое забыть…

Лет пятнадцать, если не больше, назад я подрабатывал ночным сторожем в обычной средней школе. Перед тем, как лечь спать на диване в приёмной директора, делал обход: все три этажа. Проверял, заперты ли двери, выходил на «черную» лестницу, в общем, контролировал все входы и выходы.

Конечно, всё всегда было в порядке. Я гасил свет в коридорах, выходя с этажа, — и постепенно огромное здание с двумя пристройками погружалось в темноту.

В темноту. Но не в молчание.

Потому, что когда я уходил — приходили крысы.

Первые ночи я не мог понять — откуда этот шум, шорох, топанье по лестницам проворных маленьких ножек? В голову лезла чертовщина. Вооружившись шваброй, я выскакивал из приёмной в коридор.

Тишина. Пустота.

А потом однажды увидел её.

Нет, сначала, сквозь дрёму (какой уж там сон — особым смельчаком я никогда и не был) услышал перестук маленьких ног по ступеням: кто-то бегал по широкой школьной лестнице вверх-вниз.

Я мгновенно взмок. Включил свет, взял швабру. Выглянул в коридор. На лестницу скупо падал свет из коридора. И по ней, по этой самой лестнице, бегали две здоровенные крысы.

Я хотел их напугать. Затопал ногами, побежал, размахивая шваброй. Одна исчезла где-то под лестницей, а вторая растерялась: метнулась в коридор, а оттуда — в школьный гардероб. В гардеробе было темно. Швабра мне мешала, — вешалки-то были низкими, для школьников. Бросив швабру, я снял с пояса добротный ремень с увесистой металлической пряжкой. Намотал ремень на кулак, и бросился в атаку.

Крыса пометалась по довольно тесному гардеробу и выскочила в коридор. Тут уж было, где разбежаться и размахнуться. Я попал по ней ремнём пару раз, она подскакивала с визгом, совершала в воздухе сальто и вновь уносилась зигзагами.

Потом я загнал-таки её куда хотел: специально оставил открытой дверь в учительский туалет, закрыв все другие двери — в коридор, ведущий к мастерской и другие — на лестницу. Она влетела в маленькую кабинку с казённым унитазом в центре. Я захлопнул за собой дверь, отрезая ей путь к отступлению. И стал бить эту шипящую, вопящую тварь пряжкой. Она подскакивала, подскакивала, — и внезапно плюхнулась в унитаз.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});