Бард. Том 2. Дети Дракона - И. Пермяков

– Кстати о твоем слуге, мне бы очень хотелось бы понять, что он делал в Вольсе, вернее, у Вольса, если быть точнее, – томно произнесла графиня, через пару десятков минут надевая платье и поворачиваясь к Милу, чтобы тот помог застегнуть на нем крючки.

– Я отправил его к Гарди, а по пути он должен был передать тебе письмо от меня.

– Да? Я в принципе так и поняла, только вот что он делал на дереве?

– На каком дереве? – удивился Мил.

– На таком огромном, в нем еще есть маленькое дупло, куда так удобно прятать записки. Ну вспоминай, Вы с Региной еще долго сидели возле этого дерева, когда она напросилась к тебе спутницей.

– Ну было там какое-то дерево, – недоуменно произнес Мил, – почему я должен был его помнить?

– Потому что в глубине кроны этого дерева есть одно очень полезное дупло.

– В котором живут пчелы, делающие неправильный мед, – фыркнул Мил, – я уже давно не верю в сказки, моя Диана.

– Может быть, – повела та плечом, – только вот в этом дупле иногда можно найти удивительные вещи.

– Да? И какие же? – безмятежно спросил Мил.

– Ну, к примеру, письмо на красивой синей бумаге, написанное изумительным по красоте шрифтом, начертать который мог только один человек.

– Ты не перепутала цвет, моя дорогая?

– Ну что ты, милый, – дрожащим от возбуждения и обиды голосом произнесла графиня, – ты можешь его прямо сейчас и посмотреть.

Она достала письмо из складок своего платья и протянула его Милу.

Тот невозмутимо взял его в руки, развернул и прочитал вслух:

Здравствуй, я осмелился написать это письмо….

Нет, не так, я не мог не написать это письмо, потому как мои чувства переполняют эмоции, справиться с которыми мне не только невозможно, более того, я просто не желаю с ними справляться, я не хочу даже пробовать сдерживать их в себе, а потому вынужден просто сидеть взаперти, чтобы ненароком не выдать их, и тем самым не скомпрометировать Вас.

Нет, не Вас, Тебя, ибо нельзя называть человека, любовь к которому просто сжигает тебя, на Вы, это неправильно, так не должно быть. «Вы» не про любовь, ей веет аристократическим снобизмом и гипертрофированным этикетом. «Ты» – ты любовь моя, моя желанная и недоступная. Еще недавно, когда мои губы касались твоих губ, я был на седьмом небе от счастья обладания твоими губами, и хоть эти поцелуи были робки и мимолетны, восторг овладевал каждой клеточкой моего тела. Мне хотелось воспарить с Вами, увести Вас туда, где никто не мог бы помешать насладиться этим чудным мгновениям поцелуя, когда Ваши самые нежные на свете губы дарили мне ласку и радость. Где никто не мог бы помешать Нам сомкнуть свои руки в объятьях, чтобы выразить ту радость обладания друг другом, которую Вы, как я надеюсь, хоть вполовину испытываете ко мне. Впрочем, я опять скатился на Вы.

Я знаю твой ответ, не говори его вслух, ибо слова могут разрушить очарование и сделать мне еще больнее. Я безумен Тобой, я знаю это без твоих слов. Но нет, это не безумство. Безумством было то время, когда я захотел тобой обладать, хотел покорить эту, как мне тогда казалось, надменную и неприступную женщину. Безумство было, когда ты, когда ты позволила мне это сделать. Вот что такое безумство. А сейчас это страсть, это неизлечимая болезнь под названием ЛЮБОВЬ. Я заболел этой сладкой и мучительной болезнью, и нет никакой надежды на выздоровление. Я болен, и я погибаю в этой страсти, и прошу тебя об одном – спаси меня…

– Ну да, это мое письмо к тебе, – недоуменно произнес Мил, поднимая глаза на графиню. – Только мне не совсем понятно, что оно делало в дупле некоего дерева.

– В каком смысле твое письмо ко мне? – растерялась графиня.

– В прямом, это письмо Рон должен был передать тебе, в храме, который как мне помнится, ты систематически посещаешь. Я только не понимаю твоего изумления, ты просила меня хоть изредка писать тебе, а когда я выполнил твою просьбу, пытаешься уличить меня в каком-то несуществующем обмане.

– Не лги мне, мой милый бард, – каким-то хищным тоном произнесла графиня.

– Вот уж и не собираюсь, – безмятежно посмотрел ей в глаза Мил. – Я никогда не говорил тебе, что я патологически честен, иногда я укоряю в этом сам себя.

– Тогда, что это письмо делало в дупле дерева?

– Да я-то откуда знаю, это можно спросить у Рона, как только он вернется из долгого путешествия за вином.

– Думаю, что он уже вернулся и дисциплинированно ждет за дверью.

– Вот и славненько, я потом его порасспрошу, мне и самому интересен ход его действий.

– Было бы правильнее это сделать при мне, – с холодком произнесла графиня.

– Вот ещё. Уж со своим слугой я разберусь как-нибудь сам, – отрезал Мил.

– Хорошо, допускаю, что с этим письмом могло произойти недоразумение, но что ты скажешь про это письмо? – и графиня, словно фокусник, достала свернутый зеленый листок.

– А я что-то должен сказать? – удивился Мил.

– Еще бы, – разозлилась графиня.

– Это письмо написал я, и адресовано оно было совершенно другому человеку, мне очень жаль, что оно попало к тебе.

– Можно узнать имя этого человека? – хриплым голосом произнесла графиня.

– Вот уж нет. Могут у меня быть свои тайны?

– Нет, не могут, – почти прокричала графиня, – или ты сейчас говоришь мне правду, либо окончишь свои дни в одной уютной камере под замком Шуаси.

– Моя милая, я, к моему удовлетворению, не твой раб, не твой вассал. Я свободный человек, и если и ниже тебя по происхождению, то это нисколько не умаляет моих прав свободно распоряжаться своей собственной жизнью по своему усмотрению.

– Можешь мне поверить, мой дорогой, и более знатные люди находили свой последний приют в казематах Шуаси, – спокойным тоном произнесла графиня. – Я, к твоему сведению, если бы очень захотела, могла вытрясти всю правду с твоего мальчишки, но не стала этого делать в память о нашей дружбе.

В комнате повисла тишина.

– Любимый, не бросай меня, – чуть слышно прошептала графиня.

– Да я и не собирался. С чего ты вообще взяла? Выдумала себе невесть что и раздула из этого невероятную бурю, – погладил ее по щеке Мил.

– Правда?

– Ну конечно.

– И ты меня любишь?

– Но, Диана, как тебя можно не любить? Это невозможно в принципе.

– Врешь ты все, господин бард, – вздохнула она, поправляя на себе платье, – где там этот маленький негодник?

Она хлопнула в ладоши и негромко крикнула:

– Эй ты, как там тебя, Рон!

В дверь осторожно заскреблись, и Мил, подойдя к ней и открыв засов, впустил мальчугана.

Тот подошел к столу и торопливо стал вытаскивать из небольшой плетеной корзины свертки, в которых оказались сдобные булочки, сыр, фрукты, медовые орешки – то, чем любила побаловать себя графиня во времена вечерних трапез, в ожидании ужина или далеко после него. Рон покрутил головой в поисках посуды, куда можно было бы выложить содержимое свертков, и вопросительно посмотрел на Мила.

– И не думай, – покачал головой тот, – у меня отродясь не было никакой посуды, а если и была, то та давно уже разбита, вот пару оловянных бокалов, это да, они там в буфете, так что оставь все в свертках.

Рон кивнул и закончил эту нехитрую сервировку водворением во главу стола двух бутылок вина, сходил в указанном направлении и принес два высоких бокала. Закончив все эти действия, он вопросительно посмотрел на Мила.

– Иди, погуляй часок по городу, – потрепал тот его по плечу, – а потом мы все обсудим. Надеюсь, ты не собираешься поступать на службу к госпоже графине?

– Я и не думал, – серьезно посмотрел ему в глаза Рон, – просто госпожа графиня забрала у меня вашу бумагу и пообещала, что если я попробую сбежать, она повешает меня на первом же дереве, предварительно содрав кожу.

– Вот еще, – пожал плечами Мил, – уверен, она просто пошутила. Ладно, иди, все это после.

Мил закрыл за ним дверь и с укоризной посмотрел на графиню.

– Ну и зачем ты его так напугала?

– Заметь, только напугала, а могла и выпороть. Или еще лучше – отдать в руки дознавателей, знаешь, они отлично умеют находить ответы на мои вопросы. Налей мне вина, если ты, конечно, гарантируешь, что из этих бокалов не пила какая-нибудь шлюшка, знаешь, подцепить заразу у тебя, это было бы слишком.

– Вообще-то гарантирую, но если тебе будет спокойнее, то я налью тебе в свой бокал, из него пью только я. Поскольку все мои друзья считают снобизмом пить из такого дорогого бокала.

Мил подошел к буфету и достал с верхней полки высокий бокал из голубого стекла.

– Я купил у ювелира два таких, думал, приедешь, и мы отметим встречу, наливая вино в это маленькое чудо. Но, к сожалению, один я не уберег, он разлетелся на маленькие осколки, когда я уронил его, хвастаясь друзьям, какое приобрел чудо. Кстати, они это не оценили, особенно узнав его стоимость. Назвали меня мотом и еще каким-то обидным словом, которое я, впрочем, и не запомнил.