Пленница былой любви - Бетти Махмуди

В окно я заметила бассейн позади дома. Хотя я не люблю плавать, сегодня холодная вода выглядела исключительно заманчиво.

Новые группы весело болтающих родственников выгружались из автомобилей. Муди явно лопался от гордости за свою американскую семью. Он просто пылал, когда его родственники обхаживали Махтаб.

Тетушка Бозорг показала нам нашу комнату в дальнем крыле дома. Это было маленькое квадратное помещение с двумя сдвинутыми кроватями и провалившимися посередине матрасами. Единственной мебелью можно было считать большой деревянный шкаф.

Здесь же, в конце коридора, я быстро нашла туалет для Махтаб. Открыв дверь, мы обе отскочили при виде бегающих по каменному полу тараканов, таких больших, каких мы еще в своей жизни не видели. Махтаб не хотела входить, но уже действительно было невмоготу. Она потянула меня за собой. Здесь, по крайней мере, был туалет в американском стиле и даже имелось биде. Туалетную бумагу заменял висевший на стене шланг с водой, пахло гнилью.

Мы вернулись в холл, где нас ждал Муди. – Пойдемте, я хочу вам что-то показать, – сказал он.

Мы вышли за ним через парадную дверь во двор.

Махтаб вдруг вскрикнула, увидев лужу свежей, ярко-красной крови. Она отвернулась.

Муди спокойно объяснил, что родственники купили барана и зарезали животное в нашу честь. Мы же должны были, входя впервые в дом, переступить через эту лужу.

– Ну хорошо, сделай это, а нас уволь, – сказала я. Муди спокойно, но решительно заявил:

– Ты должна оказать уважение родственникам. Мясо будет роздано бедным.

Я подумала, что это какая-то дикость, но мне не хотелось никого обидеть, поэтому я согласилась. Махтаб спрятала лицо у меня на плече, когда я ее взяла на руки. Вслед за Муди я обошла лужу крови. Родственники произнесли молитву. Официальная часть встречи была закончена.

Раздали подарки. По иранской традиции невесту родственники жениха одаривают золотыми украшениями. Хотя я уже не была невестой, но достаточно была осведомлена об обычаях этих людей, чтобы при первой встрече надеяться на золото. Тетушка Бозорг подарила Махтаб два золотых браслета, но для меня драгоценностей не оказалось. Это был откровенный намек. Я знала, как раздражал ее брак Муди с американкой.

Она подарила также мне и Махтаб по яркой чадре, чтобы носить их в доме. Моя была светло-кремового цвета с персиковыми цветами, а малышка получила белую с розами.

Я что-то пробормотала, благодаря ее. Вокруг суетились дочери тетушки Бозорг, Зухра и Ферест, подавая самым почетным гостям папиросы на подносе и угощая всех чаем. Развеселившиеся дети бегали по всему дому. Взрослые не обращали на них внимания.

Было пополудни. Гости расселись на полу большого холла. Женщины внесли подносы с едой.

Были там блюда с салатами, украшенными редиской, вырезанной в виде прекрасных розочек, и морковкой, подрезанной так, что она напоминала сосновые веточки. Были тарелки с йогуртами и подносы с хлебом в форме блинов, куски острого сыра, высокие пирамиды фруктов, яркий ансамбль которых дополняли подносы с сабзи.[2]

Во дворе официанты раскладывали кушанья, заказанные в ресторане. Здесь были различные вариации, но в одной теме. Заполнявший два котла рис (в одном – белый традиционный, в другом – зеленый, приготовленный с сабзи и крупным горохом, напоминающим лимоны) был приготовлен по-ирански, как учил меня когда-то Муди. Прежде всего рис варится, а потом заливается маслом и выпаривается, пока на поверхности не образуется хрустящая корочка. Это основное блюдо иранского меню дополняется различными соусами, называемыми хореш.

Разложив рис на блюда, официанты посыпали белый рис чем-то вроде мелкой брусники и полили соком шафрана. По этому случаю было приготовлено два вида соуса хореш. Один – излюбленное в нашем доме блюдо – состоял из баклажанов, помидоров и кусков баранины. Второй – из баранины, помидоров, лука и желтого гороха.

Изыском была курица, редкое в Иране лакомство, тушенная с луком и затем обжаренная на масле.

Рассевшись по-турецки на полу или присев на одно колено, иранцы набросились на еду с жадностью. Из приборов были поданы только большие, как шумовки, ложки. Некоторые пользовались ими, помогая себе руками или кусками свернутого хлеба; были и такие, что не утруждали себя даже ложками. Разговаривая, они запихивали пищу в рот пальцами. Эта неаппетитная сцена сопровождалась дискуссией на языке фарси. Почти каждая мысль заканчивалась фразой «инш Аллах!».[3] Это было ужасно – взывать к святому имени Аллаха и одновременно плевать вокруг едой.

Я пыталась есть, но мне было тяжело наклоняться и доставать еду, сохраняя равновесие и скромность. Узкая юбка моего костюма не подходила для обедов на полу. С трудом мне удалось наполнить тарелку.

Муди научил меня готовить многие иранские блюда. Попробовав этот праздничный обед, я убедилась, что еда здесь невероятно жирная. Масло служит в Иране показателем богатства. Поэтому все буквально плавало в огромном его количестве. Ни Махтаб, ни я не смогли съесть много. Поклевали мы слегка салаты, но аппетит у нас быстро пропал.

Наше отвращение к такой пище осталось незамеченным, так как главным объектом всеобщего внимания и любви был Муди. Я понимала, соглашалась с этим, но чувствовала себя одинокой.

Необычайные события этого бесконечного дня помогли мне, однако, несколько смягчить опасение, что Муди мог бы продлить наше пребывание здесь больше, чем на две недели. Он действительно горел желанием увидеть своих родственников, но эта жизнь была не в его стиле. Будучи доктором, он ценил гигиену и здоровую диету. Он очень любил комфорт, ему нравилось поболтать или подремать в полдень в своем обожаемом вертящемся кресле. Здесь, на полу, он испытывал явное неудобство, не привыкший сидеть по-турецки. Я утешала себя, что ни в коем случае он не предпочтет Иран Америке.

Мы обменялись с Махтаб взглядами, точно читая мысли друг друга. Этот отпуск был коротким перерывом в нашей нормальной американской жизни. Мы были согласны его пережить, но это не могло нам нравиться. Мы уже начали считать дни до возвращения домой.

А пиршество продолжалось. Взрослые по-прежнему объедались, а дети становились все беспокойнее, затеяв драку. Они бросались едой и кричали, бегали по софрам, всякий раз попадая в блюда с едой грязными босыми ступнями.

У многих детей были врожденные дефекты. У некоторых – дебильное выражение лица. Мне подумалось, не является ли это результатом заключения браков между родственниками. Муди пытался убедить меня, что в Иране нет вредной наследственности, но я знала, что многие супружеские пары, собравшиеся здесь, – это братья и сестры. О результатах таких браков можно было судить по детям.