Дом Скорпиона - Нэнси Фармер

— Здесь живет старая толстая кухарка — забыл, как ее звать, — сказал мальчик. — Она почему-то никогда не ночует с другими слугами. Наверно, это ее халупа. Понятия не имел, что у нее есть ребенок…

— И муж, — заметила девочка.

— Да, верно. Интересно, а папа знает? Надо его спросить…

— Не надо! — воскликнула девочка. — Ты на нее накличешь беду.

— Это ранчо принадлежит моей семье, и папа мне говорит, чтобы я за всем присматривал. А вы тут только в гостях.

— Ну и что?! Мой папа говорит, что слуги тоже имеют право на личную жизнь, а он сенатор Соединенных Штатов, поэтому его мнение главнее.

— Твой папа меняет мнения чаще, чем носки, — сказал мальчик.

Матт не расслышал, что ответила девочка. Дети отошли от дома, и теперь до него долетали лишь обрывки отдельных слов. Он лежал на полу и дрожал всем телом, как будто повстречал одно из тех чудовищ, которыми, по рассказам Селии, кишит внешний мир, например чупакабру.[2] Чупакабры, как известно, высасывают у человека кровь и бросают его тело сохнуть на солнце, как пустую тыквенную кожуру. Слишком уж неожиданно всё произошло!

Но девочка ему понравилась.

* * *

До конца дня Матта попеременно захлестывали то страх, то радость. Селия не раз предупреждала его, чтобы он ни за что не показывался в окне. Если кто-нибудь придет, надо прятаться. Но появление детей так обрадовало его, что он не мог удержаться и подбежал к окну. Они были старше его. Насколько старше — он не знал. Но явно не взрослые, и на вид не казались опасными. Но Селия всё-таки будет в ярости, если узнает. Матт решил ничего ей не говорить.

В тот вечер она принесла ему раскраску, которую выбросили дети в Большом Доме. Они успели раскрасить только половину, так что Матт с толком провел за книжкой полчаса перед ужином, пустив в ход огрызки карандашей, которыми Селия снабдила его несколькими днями раньше. Из кухни доносился аппетитный аромат жаренного с луком сыра, и Матт понял, что она готовит ацтланскую[3] еду. Это было необыкновенным лакомством. Обычно, возвращаясь домой, Селия так уставала, что только разогревала остатки.

Матт раскрасил в зеленый цвет целую лужайку. Карандаш почти кончился, и держать его приходилось за самый кончик. От зеленого цвета на душе становилось радостно. Вот бы увидеть такую лужайку на месте слепяще-белого поля! Он не сомневался, что трава должна быть мягкая, как постель, и пахнуть дождем.

— Очень красиво, чико, — похвалила Селия, заглядывая ему через плечо.

Крошечный зеленый огрызок выпал у Матта из пальцев.

— Ке ластима! Надо будет принести тебе из Большого Дома еще. Там дети такие богатые, не заметят, даже если целая коробка пропадет. — Селия вздохнула. — Но я возьму только несколько штучек. Мышке лучше не оставлять следов на куске масла…

На ужин они поели кесадилью и энчиладу.[4] Пища тяжелым комом легла Матту на желудок.

— Мама, — попросил он, — расскажи мне о детях из Большого Дома.

— Не называй меня мамой! — взорвалась Селия.

— Прости.

Запретное слово само слетело с его губ. Селия не раз говорила, что она ему не настоящая мать. Но у всех детей по телевизору были мамы, и Матт привык (по крайней мере, про себя!) считать Селию своей матерью.

— Я люблю тебя больше всех на свете, — торопливо добавила женщина. — Никогда этого не забывай! Но тебя, ми вида, мне просто одолжили…

Матт плохо понимал слово «одолжили». По его представлениям, оно означало, что ты кому-то что-то даешь на время. Но это значит, что тот, кто «одолжил» его Селии, может когда-нибудь потребовать его обратно.

— Уж поверь мне на слово, ми вида, все дети в Большом Доме — отъявленные негодники, — охотно пустилась в рассказ Селия. — Ленивые, как коты, и такие же неблагодарные. Переворачивают всё вверх дном и заставляют горничных убирать за ними. Работаешь как про́клятая, готовишь необыкновенные пирожные с сахарными розочками, фиалками и зелеными листиками, а «спасибо» из них и клещами не вытянешь — никакой благодарности! Набьют свои самодовольные рты и заявят, что на вкус хуже глины!

Селия нахмурилась. Видимо, этот случай произошел совсем недавно.

— Их зовут Стивен и Бенито, — напомнил Матт.

— Бенито — самый старший, ему семнадцать. Вот уж кто дьявол во плоти! Ни одной девчонке на Фермах прохода не дает. Но ты об этом не думай, ми вида, — это дела взрослые, скучные… В общем, Бенито вылитый отец, то есть пес в человечьем обличье. В этом году он уезжает в колледж, и я рада, что больше его не увижу.

— А Стивен? — терпеливо спросил Матт.

— Он чуточку получше. Иногда мне даже кажется, что у него есть душа. Он водится с дочками Мендосы — девочки, вроде, неплохие, хотя одному богу известно, что они здесь делают, среди нашей-то своры.

— А как выглядит Стивен? — Матту ужасно хотелось узнать, как звали детей, приходивших к его окну.

— Ему тринадцать. Довольно крупный для своих лет. Волосы песочного цвета. Голубые глаза…

«Наверно, это он и есть», — подумал Матт.

— Как раз сейчас семейство Мендосы гостит в Большом Доме. Эмилии тоже тринадцать, очень красивая девочка, черноволосая с карими глазами.

«Наверно, это та самая», — решил Матт.

— У нее хоть манеры хорошие. Мария, сестра ее, примерно одних с тобой лет, так она водится с Томом. Хотя как сказать — водится! То и дело рыдает горькими слезами.

— Почему? — спросил Матт. Ему нравилось слушать про проделки Тома.

— Том в десять раз хуже, чем Бенито! Глазки свои распахнет широко, большущие такие, невинные — кому угодно в душу залезет. Все ему умиляются, но только не я! Сегодня он дал Марии бутылку лимонада. «Последняя, — говорит, — холодная, специально для тебя припас». И знаешь, что в ней было?

— Что? — Матт замер в предвкушении.

— Да язык прямо не поворачивается сказать! Напи́сал он туда — можешь себе представить?! И крышечку, мерзавец, на место приладил! Ох, как же она плакала, бедняжка! Никак уму-разуму не научится…

Внезапно из Селии будто весь воздух выпустили. Она широко зевнула и прямо на глазах у Матта покачнулась от усталости:

— Прости, чико. Когда колодец пуст, его уже не наполнишь.

Матт ополоснул тарелки и сложил их в посудомоечную машину, а Селия тем временем приняла душ. Она вышла из ванной в бесформенном розовом халате и, взглянув на убранный стол, сонно кивнула.

— Ах ты, мой маленький помощник! — Она взяла Матта на руки и отнесла в постель. Как бы Селия ни уставала — а иногда она от изнеможения буквально валилась с ног, — этот ритуал они соблюдали всегда. Она накрыла Матта одеялом и затеплила лампадку перед изваянием Святой Девы Гвадалупской.[5] Эту статуэтку она привезла из родной деревни в Ацтлане. Ноги Девы покоились на пыльных гипсовых розочках, увитое каскадом искусственных цветов платье было закапано воском, но лицо светилось всё той же божественной мягкостью, что и в спальне у Селии много-много лет назад.

— Я буду в соседней комнате, ми вида, — шепнула женщина, целуя Матта в макушку. — Если станет страшно, позови…

Вскоре дом затрясся от храпа. Для Матта этот звук был привычен, как далекие раскаты грома над горами, и ничуть не мешал спать.

— Стивен и Эмилия, — прошептал он, словно пробуя эти имена на вкус. Он понятия не имел, что скажет детям, если они придут еще раз, но решил во что бы то ни стало познакомиться с ними. Даже заготовил несколько фраз: «Привет, меня зовут Матт. Я здесь живу. Хотите пораскрашивать картинки?»

Нет! Так говорить нельзя — ведь раскраски и карандаши украдены…

«Хотите поесть?» — но еда, может быть, тоже украдена… «Хотите поиграть?» Вот это хорошо… Может быть, Стивен и Эмилия что-нибудь ему ответят, и Матту не придется думать дальше.

— Меня зовут Матт… Хотите поиграть? Я здесь живу… Хотите поиграть? — шептал он, закрывая глаза. Над ним в колеблющемся пламени свечи покачивалось доброе лицо Святой Девы Гвадалупской.

3

Собственность семейства Алакран

Утром Селия ушла, и Матт провел целый день ожидая детей. Перед закатом, когда надежда почти оставила его, он услышал голоса. Они приближались.

Матт подбежал к окну.

— Вот он! Видишь, Мария, я же говорила, что не вру! — Это была Эмилия. Ее рука лежала на плече девочки помладше. — С нами он не хочет разговаривать, может, хоть тебя не испугается. — Эмилия подтолкнула девочку вперед.

Мария решительно шагнула к домику.

— Эй, мальчик! — закричала она, барабаня кулачками по оконной раме. — Как тебя зовут? Хочешь поиграть?

Одним махом она разрушила тщательно заготовленную Маттом речь. Он уставился на нее, не в силах сообразить, как следует себя вести, что говорить теперь…