Романы Ильфа и Петрова - Юрий Константинович Щеглов

легко забывается.) Он уже им завидовал. Он уже чувствовал, что они выиграли, они, с их жизнью впроголодь, с клеенчатыми тетрадками и горластым пением. Отчаявшись, он решился на героическое нападение. Выбрав одного… Михаил прервал сообщение о сборе на заводах и неожиданно спросил:

— Простите, товарищ, я вот вам один интимный вопросец поставлю. Не хочется ли вам иногда, так сказать, разложиться?.. Ну, знаете, разное: то есть кутнуть в ресторане, что ли, или к девочкам?..

Ясные глаза выдержали наскоки глаз Михаила… они не зажмурились, не вздумали отвернуться, улизнуть под веки. Только к их доисторической, догрехопаденческой успокоенности примешалась некоторая доля удивления:

— Нет» [Одесские развлечения героя, 239–240].

Та же модель отношений между поколениями: спокойная уверенность хозяев мира, фамильярное обращение со знаменитостью, отсутствие у молодежи пиетета перед чуждой культурой и богатством, удивление и зависть человека старого закала при виде всего этого — узнается в столь далеком от ЗТ источнике, как устный рассказ Максима Горького Стефану Цвейгу о визите к нему молодых советских моряков в Сорренто:

«Эти молодые люди, для которых их «дело» было превыше всего, поначалу держались с Горьким довольно сурово… «Как ты тут живешь, — заговорили они, едва войдя в красивую удобную виллу, — словно какой-нибудь буржуй. И почему, собственно, ты не возвращаешься в Россию?»… Горький великолепно рассказывал об этой сцене, восхищаясь раскованностью и свободой нового поколения, без тени обиды на бесцеремонность этих людей. «До чего же мы были не похожи на них, — повторял он без конца, — были забитые, были порывистые, но ни у кого не было уверенности в себе… Я и вправду до последней минуты все раздумывал, а не бросить ли мне все как есть… и уйти на пару недель в море с такими вот молодыми ребятами, на их судне. Я заново понял бы, что такое Россия»» [С. Цвейг, Вчерашний мир, 387].

Отметим в трех эпизодах пересечение деталей: непонимание молодыми буржуазной роскоши; обращение младших к старшему и знаменитости запросто на «ты» (в рассказе Цвейга и в ЗТ); размышления героя о том, что в «их» годы он был другим; соблазн обменять обеспеченную жизнь на романтический, неустроенный мир новых людей (у Цвейга и в ЗТ, где «грубиян Паровицкий», хлопнув Остапа по плечу, зовет его поступить к ним в политехникум, и т. д.).

34//9

…переключите избыток своей энергии на выполнение какого-нибудь трудового процесса. Пилите дрова, например. Теперь есть такое течение. — Возможный отголосок стихов Маяковского: Любить — / это значит: / в глубь двора // вбежать, /и до ночи грачьей, // блестя топором, / рубить дрова, // силой / своей / играючи [Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви (1928); отмечено в кн.: Яновская, 60]. Ср. у него же: «От любви надо мосты строить и детей рожать…» [Клоп, карт. 6]. Стихи Маяковского цитирует в своих воспоминаниях В. Катаев [Разбитая жизнь, 503]. Сатира соавторов касается утилитарных и антиромантических концепций любви среди молодежи 20-х гг., отразившихся в ряде литературных произведений [ср.: Гумилевский, Собачий переулок; Третьяков, Хочу ребенка, и др.]. Колка и пилка дров и вправду была заметным «течением». В огоньковском «Окне в мир» можно было видеть «усиленно пропагандирующего все виды спорта» Бернарда Шоу за пилкой дров [Ог 01.1929]. Там же очерк о Кисловодске, где отдыхающие санатория соревнуются за право колоть дрова: «Получившие разрешение… были счастливы: встали в очередь, строго следили, чтобы предыдущий не крал лишних минут удовольствия» [Грамен, В Кисловодске зимою, Ог 05.12.29].

34//10

Что ж вы, черти, приуныли? — Из песни о Стеньке Разине («Из-за острова на стрежень», см. ЗТ 26//2): Что ж вы, черти, приуныли, / Эй ты, Филька, черт, пляши! / Грянем, братцы, удалую / На помин ее души… Есть определенное созвучие между песней и данной сценой романа: в обоих случаях герой совершает широкий жест, будучи раззадорен своими спутниками, однако тех его поступок не удовлетворяет, а приводит в уныние.

34//11

— Удивительная вещь, замечательная вещь, — заметил Остап, — еще сегодня утром мы не были даже знакомы… — Литературная модель этих слов Остапа видоизменена, но все же узнаваема. В XIX в. пользовалось известностью стихотворение Ф. Глинки: Странная вещь! / Непонятная вещь! / Отчего человек так мятежен? и т. д. На слова «Странная вещь, непонятная вещь», повторяемые много раз в виде рефрена, живо реагировал Пушкин в письме к Плетневу от 7 января 1831. Фраза Глинки запала в фольклорную память: в гимназиях начала XX века бытовала песенка: Странная вещь, / Непонятная вещь, / Отчего человек так потеет…, устроенная на манер «У попа была собака» [см.: Ю. Тынянов, О пародии // Ю. Тынянов, Поэтика. История литературы. Кино, 296–299]. Вероятно, между стихами Ф. Глинки и этими новейшими песенками были промежуточные звенья, которые в конце концов и легли в основу бендеровского балагурства.

34//12

«Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке… Сергей поп, Сергей поп!» — Старинная песня «Вдоль да по речке…» использовалась как строевая песня в царской армии [см.: Краснов, «Павлоны», 44; Козаков, Крушение империи, т. 2: 20,48]. Несколько строк из «канонического» ее текста по книге Чернова [Народные русские песни и романсы, т. 1: 26]: Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке / Серый селезень плывет… / Вдоль да по бережку, вдоль да по крутому / Добрый молодец идет… / Чешет он кудри, чешет он русы / Частым гребнем-гребешком… / Сам с кудрями, сам со русыми / Разговаривает…

Песня послужила основой целого гнезда переделок, как серьезных, так и глумливых, в которых сохранялся зачин Вдоль да по речке… и характерная повторяющаяся концовка «Разговариваю(е)т». Остап заискивает перед студенческой компанией, предлагая исполнить антирелигиозную переделку, известную как «Сергей поп». В ней описывалось озорство голых «комсомольцев Коминтерна» в церкви:

Вдоль да по бережку,

Бережку крутому

Ходит Сергей-поп презлой…

А во храме божьем

В виде непригожем

Комсомольцы всей толпой…

Сергей-поп в обиде:

В этаком-то виде

Только божий храм срамить!..

Ну, а комсомольцы,

Все сцепившись в кольца,

Хоровод давай водить…

Господи-Исусе,

То не в нашем вкусе,

Убирайтесь-ка вы прочь!..

К черту, пресвятые,

Все мы молодые,

Рождество ведь наша ночь!

[цит. по кн.: Комсомольский песенник, Коробейник]. Каждый куплет сопровождался монотонно скандировавшимся припевом:

Сергей поп, Сергей поп,

Сергей валяный сапог,

Пономарь Сергеевич

И дьячок Сергеевич,

Вся деревня Сергеевна,

Разговаривают…1

[текст