Эндимион. Восход Эндимиона - Дэн Симмонс

– Тянь-Шань? По-моему, он изумителен…

– Согласна, но все это – сплошное заимствование. Буддизм немного эволюционировал… Во всяком случае, от идолопоклонничества и ритуалов вернулся к здравому смыслу, отличавшему его с самого начала. Но в остальном все это лишь попытка возродить то, что было утрачено вместе со Старой Землей.

– Что именно?

– Язык, одежду, названия гор, обычаи… Черт, Рауль, даже это паломничество и храм Нефритового Императора, если мы туда когда-нибудь доберемся!

– Ты хочешь сказать, что на Старой Земле есть гора Тай-Шань?

– Именно. И Град Мира есть, Небесные Врата, Драконова Пасть. Конфуций совершал на нее восхождение более трех тысяч лет назад. Только в лестнице на Старой Земле было всего семь тысяч ступеней.

– Тогда я предпочел бы подниматься по ней, – заметил я, гадая, надолго ли еще меня хватит. Ступеньки, конечно, невысокие, но их чертовски много. – Впрочем, я понял, о чем ты.

– Сохранять традиции хорошо, но здоровый организм развивается… и культурно, и физически.

– Что возвращает нас к вопросу об эволюции. Так какие же другие направления, тенденции, цели и что там еще мы упустили за последний десяток веков?

– Во-первых, всевозрастающее число индивидуумов. Жизнь любит квадриллионы видов, но она без памяти любит суперквадриллионы индивидуумов. В каком-то смысле Вселенная настроена на индивидуумов. В библиотеке Талиесина была книжка под названием «Эволюция иерархических систем» одного мужика со Старой Земли, Стенли Солса. Тебе она не попадалась?

– Нет, должно быть, проглядел, я больше читал древнюю голографическую порнуху.

– Угу, – хмыкнула Энея. – Ну, Солс сформулировал это довольно гладко: «В ограниченном материальном мире может существовать безграничное число уникальных индивидуумов, если они гнездятся друг в друге, а мир расширяется».

– Гнездятся друг в друге… – задумчиво повторил я. – Ага! Как бактерии Старой Земли в нашем кишечнике, и инфузории туфельки, которых мы вытащили в космос, и другие клетки в наших телах… Чем больше планет, тем больше народу… Ага, ну да.

– Вот именно, что больше народу. Нас сотни миллиардов, но за последние века от Падения до Империи численность человеческого населения Галактики – Бродяги не в счет – стабилизировалась.

– Ну да, контроль рождаемости – дело серьезное, – повторил я то, чему учили каждого жителя Гипериона. – В смысле, раз крестоформ способен растягивать человеческую жизнь на многие и многие века…

– Точно. С искусственным бессмертием застой усугубляется – и физический, и культурный. Это почти аксиома.

– Но ведь это не повод отказывать людям в продлении жизни? – нахмурился я.

Голос Энеи звучал будто из неведомой дали. Казалось, она раздумывает над чем-то несравненно более важным.

– Нет, – сказала она наконец. – Само по себе – не повод.

– Так что там с направлениями эволюции? – спросил я, глядя на приближающуюся пагоду и вознося молитвы, чтобы беседа отвлекала меня от весьма красочных картин падения и низвержения с двадцати с чем-то тысяч ступенек, по котором мы поднялись.

– Из достойных упоминания осталось только три. Возрастающая специализация, возрастающая взаимозависимость, возрастающая изменчивость. Все они важны, но важнее всех последнее.

– Как это, детка?

– Эволюция сама эволюционирует. Ей просто приходится эволюционировать. Изменчивость уже сама по себе важная для выживания наследственная характеристика. Системы – живые и прочие – должны учиться эволюционировать и до некоторой степени управлять процессом и темпом собственной эволюции. Мы – то есть люди – тысячу лет назад подошли к этому умению совсем близко, но Центр отобрал его у нас. Во всяком случае, у большинства.

– В каком смысле «у большинства»?

– Обещаю, через несколько дней ты сам все увидишь.

Наконец-то мы достигли Южных Небесных Врат и прошли под красной аркой, увенчанной золотой крышей. Впереди остался только Небесный Путь – тропа, ведущая по черному пологому склону к едва различимой вершине. Нас окружал суровый, безжизненный пейзаж: здешний климат – если можно назвать климатом почти космический вакуум – подходил для жизни ничуть не лучше, чем поверхность спутника Старой Земли. Я как раз хотел отпустить реплику насчет ниши, в которой жизнь еще не нашла зацепки, когда Энея сошла с тропы и направилась к маленькому каменному храму, приткнувшемуся среди острых утесов и расщелин в нескольких сотнях метров от вершины. Вместо двери в нем стоял воздушный шлюз, настолько древний, что его вполне могли снять с одного из первых кораблей колонистов. Как ни странно, шлюз работал, и когда Энея нажала на кнопку, наружная дверь закрылась, а внутренняя не открывалась, пока давление воздуха в камере не уравнялось с давлением внутри храма.

Переступив порог, мы оказались в небольшом помещении, практически пустом. Там стояла затейливая бронзовая ваза с живыми цветами, несколько зеленых веточек и красивая статуя, некогда позолоченная – женщина в золотых одеяниях – толстощекая и доброжелательная, совсем как Будда в женском обличье. Голову ее венчала позолоченная корона из листьев, а позади – странное дело! – чеканный золотой христианский нимб.

Сняв шлем, андроид сообщил:

– Воздух хороший. Давление вполне подходящее.

Мы с Энеей стащили капюшоны, наслаждаясь возможностью подышать по-человечески.

У ног статуи лежали курительные палочки и коробка спичек. Опустившись на одно колено, Энея чиркнула спичкой и зажгла палочку. Комната тут же наполнилась крепким ароматом благовоний.

– Повелительница Лазурных Облаков, – улыбнулась Энея радушной золотой богине. – Богиня зари. Зажигая палочку, я совершила жертвоприношение и просила о рождении внуков.

Я уже почти улыбнулся, но улыбка застыла у меня на губах. «У нее есть ребенок. У моей любимой уже есть ребенок!» Горло перехватило, я отвел взгляд, но Энея подошла ко мне, взяла за руку и предложила:

– Может, перекусим?

Я и забыл о наших коричневых ленч-пакетах. Поесть в шлеме или осмотической маске было бы несколько затруднительно.

Мы уселись на пол в полумраке комнаты, среди клубящегося дымка и аромата благовоний, и набросились на сандвичи.

– Куда теперь? – спросил я, когда Энея взялась за штурвал шлюзовой камеры.

– Я слышал, что на восточном краю вершины есть обрыв под названием Скала Самоубийц, – сказал А.Беттик. – Там люди приносят себя в жертву. Прыгнувший в пропасть мгновенно оказывается перед ликом Нефритового Императора и, таким образом, получает гарантию, что его просьба будет удовлетворена. Если вам в самом деле нужна гарантия рождения внуков, можете прыгнуть.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});