Рубеж. Пентакль - Марина и Сергей Дяченко

– Тьфу ты, – сказал Саша. Пылесосы почему-то будили в нем чувство вины.

Машину он оставил под окном, намереваясь выехать рано утром. В половине двенадцатого ночи грянул телефонный звонок.

– Алло! – сказал Саша, голосом давая понять нежелательному собеседнику, что звонить в такое время – наглость и моветон.

– Саня? – быстро спросили на том конце провода. – Слава богу, ты дома…

– Кто это? – гавкнул Саша, не позволяя себя разжалобить.

– Это Захар… Захар Кононенко…

– Привет, – сказал Саша без радости. Захар когда-то был его одноклассником; последние несколько лет они виделись не то чтобы часто, но регулярно – Захар, на все руки мастер, продавал по дешевке вазочки, полочки, резные фигурки гномов для дачного интерьера и прочие изделия народного промысла. Тот же Захар три года назад сложил Маленину камин на даче и однажды починил машину, когда три продвинутые автомастерские отказались браться за ремонт.

Ни о какой дружбе между ними речь идти не могла – хотя порой Саша находил некоторую приятность в том, чтобы «раздавить» на пару с Захаром бутылку «Медовой с перцем». На даче, разумеется, и лучше поздней осенью, когда огонь в камине и дождь за окном располагают к задушевным беседам. Но теперь был май, хотя и прохладный, и Саша не считал, что поздний звонок Захара хоть сколько-нибудь уместен.

– Слушай, – сказал он сухо и посмотрел на часы. – У меня был тяжелый день… И я сплю. Позвони в понедельник.

– Саня! – взмолился голос в трубке. – В понедельник меня уже… Слушай… – Захар явно подбирал аргументы, желая удержать Сашину руку, несущую трубку на рычаг. – Слушай… Ты Янку Маасу помнишь?

Янкой Маасой звали их общую одноклассницу. Когда-то Саша целый год был влюблен в Янку; воспоминания о ней остались наполовину приятными, но только наполовину.

– Чего ты хочешь? – спросил он устало.

– Меня хотят убить, – призналась трубка.

* * *

Спокойный уик-энд с Лилькой и шашлыками определенно летел ко всем чертям. Во-первых, в субботу с утра зарядил дождик. Во-вторых, уютная Сашина подруга прислала SMS-ку с извинениями: она-де не может приехать в связи с нездоровьем. В-третьих, и в самых ужасных, у ворот дачи обнаружился Захар – у Саши создалось впечатление, что тот ночевал в обрезке огромной трубы, больше пяти лет ржавеющей в лопухах под забором.

– Ты прости, – сказал Захар с заискивающей улыбкой. – Я сейчас уйду…

Саша полез во внутренний карман, вытащил пятидесятку:

– Возьми.

– Спасибо, – пробормотал Захар, прижимая бумажку к груди. – Я верну… Честное слово – буду жив, верну…

– Ладно, – пробормотал Саша. Никогда еще он не видел однокашника в таком жалком состоянии – Захар выглядел обыкновенным бомжом, старым, несмотря на свой тридцатник, и насмерть перепуганным.

– Я уеду, – бормотал Захар, глядя в сторону. – Я тебе не буду больше докучать… Мне надо спрятаться, понимаешь, чтобы меня не нашли… Если бы еще паспорт поменять… А так – хоть с моста в воду!

– Да брось, – сказал Саша, давя невольное сочувствие. – Обойдется.

Однокашник печально покачал головой. Сделал шаг в сторону, как краб, – будто пытаясь уйти. Без особенного, впрочем, желания.

– Кстати, – сказал Саша неожиданно для себя. – А при чем тут… Янка Мааса?

Захар посмотрел ему в глаза – впервые с момента встречи.

– Ты еще спроси, – проговорил еле слышно, – при чем тут пылесосы «Никодим»…

* * *

До девятого класса Захар Кононенко был твердым хорошистом, бессменным редактором стенгазеты и компанейским, в общем-то, парнем. Учителя его любили за безотказность и неприметность и за осмотрительность, часто граничащую с трусостью; пацаны не шпыняли – во многом благодаря тому, что Сашка Маленин был к тихоне доброжелателен.

Захару удавались шаржи и самодельные комиксы. Маленин пускал их на уроке из рук в руки, пацаны ржали, картинки изымались, запись в дневник получал автор – Кононенко. Но Захар не роптал и рисовал снова; серия его карикатур на учителей долгое время украшала маленинский портфель изнутри.

Ни о какой дружбе между ними речь идти не могла – хотя порой Сашка находил некоторую приятность в том, чтобы посидеть с художником на перилах школьного крыльца, давая смешные прозвища проходящим мимо девчонкам. Иногда за такое творчество девчонки били их портфелем по голове; Сашка Маленин одноклассниц не ставил ни во что и издевался беспрестанно – над всеми, кроме одной.

Янка Мааса перешла в их школу в девятом классе. Ее попытались дразнить «негритоской», но затея умерла, едва родившись. Янка была квартеронкой – то есть на четверть африканкой; кожа светло-кофейного цвета, глаза черные, миндалевидные, волосы вьющиеся – но не курчавые, а волнистые, мягкие, свободно лежащие на плечах.

Скоро девчонки стали называть ее – шепотом, с оглядкой – Пиковой Дамой. Оказалось, Янка потрясающе гадает на картах, и что ни предскажет – непременно сбывается.

Родители ее были обыкновенные инженеры, зато бабка по материнской линии жила где-то в Полтавской области и числилась, безо всяких сомнений, ведьмой. А дед по отцовской линии, когда-то учившийся в Киевском мединституте, теперь обретался на родине, в Африке. Неизвестно, какой из него вышел врач, но то, что он – потомственный африканский колдун, тоже сомнению не подлежало.

Вот такая Янка. Случилось так, что Сашка Маленин и Захар Кононенко влюбились в нее одновременно.

Сашка был по характеру решительнее и смелее. Он взялся окучивать квартеронку по всем правилам первой любви. Приносил билеты в кино на «детям до шестнадцати», небрежно бросал на парту шоколад «Вдохновение», в присутствии Янки всегда бывал необыкновенно язвителен и потешался над одноклассниками так тонко, что порой доходило до драки. В спортзале он забирался на самую верхушку каната и оттуда заводил остроумные беседы с учителем; учитель выходил из себя, класс ржал, Янка хранила бесстрастие. В ее совершенно черных глазах ничего не отражалось – ни одобрения, ни гнева. Сашка приставал к ней с просьбой погадать, и она ответила однажды, глядя прямо и спокойно: «Нет, тебе я гадать не буду».

И – как отрезало.

Говорливый Сашка вдруг обнаружил, что не может в ее присутствии открыть рот. Что сидеть с ней за одной партой невыносимо; девчонки смеялись и перемывали ему косточки. Но самым обидным было то, что тихоня Захар Кононенко пользовался, по-видимому, куда большим успехом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});