Демид. Пенталогия (СИ) - Андрей Вячеславович Плеханов

– прав в своих выводах!»

– Иван Дмитриевич, к вам гость! – провозгласил Табунщик, входя в большую мастерскую. Стены ее были увешаны незаконченными картинами, на полу в живописном беспорядке валялись раздавленные тюбики краски и высохшие кисти. Колонны, увитые гипсовыми листьями, овоидные арки и асимметричные, причудливые ниши стен выглядели кричащими образцами русского модерна. Человек стоял за огромным мольбертом, и Демид мог видеть только ноги его в полосатых брюках, почти закрытые длинным балахоном из синего бархата.

– Да-да, Герман Феоктистович, проходите! Всегда рад вас видеть! Кого привели вы на этот раз? Живописную цыганку? Борца французского стиля? Обитателя ночлежки с Большой Рождественской? – Художник сделал шаг из-за своего укрытия, и Демид увидел молодого человека в пенсне и с маленькой светлой бородкой. Он был красив. Очень красив! Демид понял, почему женщины высшего света отдавались ему с такой страстью. Длинные светлые волосы художника падали на плечи, фигура поражала изяществом и внутренней силой.

– Добрый день... – произнес художник растерянно. Глубоко посаженные серые глаза вцепились в Демида так, что тот не выдержал и опустил взгляд. – С кем имею честь?..

– Я думаю, представление излишне. – Табунщик стоял, сложив руки на груди, и явно наслаждался сценой. – Отец и сын! Трогательная встреча через тридцать с лишним лет после смерти первого и через месяц после метаморфозы последнего!

– Отец, ты? – Демид не слышал слов Табунщика. Он осторожно дотронулся до руки Яузы. – Отец... Я даже не знаю, что тебе сказать. Я так хотел увидеть тебя...

– Я тоже хотел увидеть тебя. – В молодых глазах Яузы жила привычная древняя боль. – Увы... Боюсь, что я опоздал.

– Опоздал?! Что ты хочешь этим сказать? Я же Демид, твой сын. Вот он – я! Стою перед тобой! Почему ты смотришь на меня как на покойника?

– Я скорблю, – отозвался Яуза. – Я скорблю по своему сыну. Ты сожрал его, Мятежник! Ты отдал меня Гоор-Готу, когда убедился, что я уже не способен создавать картины-миры. Я слишком долго засиделся на этом свете. Я был плохо приспособлен для этого века – суматошного и неромантичного. И ты позволил Агею убить меня, а сам перебрался в Алексея. А теперь ты сожрал моего сына, ты смотришь на меня его глазами и пытаешься вызвать во мне любовь к тебе? Я любил тебя, Мятежник! Но теперь мне нет дела до тебя. У меня теперь новый Хозяин. И он вернул мне мой чудесный дар! С ним вдвоем мы сможем сделать то, что никогда бы не сделали с тобой. Ты был слишком скрытен, ты не доверял самому себе. Ты пытался переиграть себя самого. А это всегда приводит к поражению...

– Что же делать мне сейчас?! – Защитник перебил Яузу. Голос его стал высок и резок, казалось, еще мгновение – и он набросится на художника с кулаками. – Все вы обвиняете меня! Я так много сделал для вас! А сейчас вы плюете мне в лицо и заявляете, что я вас предал! Скажи тогда, что мне делать?!!

– Согласись с Германом. Стань его союзником. То, что он предлагает, – единственный выход для тебя! – Демид краем глаза заметил, как шевелятся губы Табунщика. Он шептал слова, и Иван Яуза повторял их, как марионетка. – Открой ему свой секрет, и он поможет возродиться тебе во всей своей силе...

«Вот наконец-то и свершилось, – подумал Демид. – Я поймал тебя за яйца, Табунщик! Ты еще об этом не знаешь, но скоро завизжишь, как кастрированный боров! Ты будешь вторым в моей коллекции. Вторым после Агея. Вторым, но не последним!»

– Подожди, подожди, Иван. – Голос Защитника неожиданно стал мягким и вкрадчивым. – В каком году ты родился?

– Какое это имеет значение? – Яуза явно был смущен. – Много лет прошло с тех пор. Это было... Это было в тысяча восемьсот пятнадцатом году.

– Неправда! Ты появился на свет в тысяча восемьсот двенадцатом, в год начала Отечественной войны. Ты всегда помнил эту дату, ты не мог ее забыть!

– К чему это? – Яуза устало махнул рукой. – Ты просто пытаешься сгладить горечь поражения, Мятежник. Твои булавочные уколы...

– Не спеши, Абаси. – Демид резко повернулся к Табунщику: – Если твой Яуза и вправду человек, то пусть сам отвечает на вопросы. – Он зашагал по мастерской, расшвыривая попадающиеся под ноги кисти. Художник провожал его недоуменным взглядом. – Скажи, Иван, ты и вправду гениальный живописец?

– Гениальность – понятие относительное. Во всяком случае, я достиг немалого искусства...

– В изображении живых и неживых предметов? – Демид язвительно засмеялся. – Ты никогда не рисовал ящериц, Яуза?

– Не помню. Возможно, рисовал. К чему эти вопросы?

– У меня был один приятель, Альфредо. Тоже гениальный художник. Он здорово рисовал ящериц. Представляешь, они бегали, как живые!

«ЗАМОЛЧИ!!! – завопил голос внутри Демида. – ЗАЧЕМ ТЫ ВЫДАЕШЬ МОИ СЕКРЕТЫ?!»

«Заткнись, Мятежник. По-моему, у вас с Табунщиком секреты одинаковые. Наверное, ему будет интересно кое-что узнать про тебя».

«ТЫ СОШЕЛ С УМА! ЭТО НЕПОПРАВИМАЯ ОШИБКА.»

«Заткнись. Ты уже сделал свои ошибки. Теперь –