Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

— Она — королевская дочь, — прорычал я, — поэтому опустите платье!

— Ты будешь делать так, как велит тебе Господь! — огрызнулся Эркенвальд, обращаясь к старухе, но та не осмеливалась ни опустить подол Этельфлэд, ни приподнять его.

Я проложил себе путь через наклонившихся священников, пнув одного из них в зад с такой силой, что тот нырнул на помост у ног епископа. Эркенвальд схватился за свой посох, серебряный наконечник которого был изогнут, как посох пастуха, и замахнулся им на меня, но сдержал удар, увидев мои глаза.

Я обнажил Вздох Змея, его длинный клинок зашипел, скользя по устью ножен.

— Ты хочешь умереть? — спросил я Эркенвальда.

Тот услышал зловещие нотки в моем голосе, и его пастушеский посох медленно опустился.

— Опусти платье, — велел я женщине.

Та заколебалась.

— Опусти его, ты, грязная старая сука! — прорычал я.

Я почувствовал, как епископ шевельнулся, и крутанул Вздохом Змея, так что его клинок замерцал в волоске от горла Эркенвальда.

— Одно слово, епископ, — сказал я, — одно только слово, и ты немедленно встретишься со своим богом. Гизела! — окликнул я.

Та подошла к алтарю.

— Возьми каргу, — велел я, — возьми Этельфлэд и посмотри, опух ли у нее живот и сгнили ли бедра. Сделай это, как подобает, в уединении. А ты, — я повернул клинок, указав им на покрытое шрамами лицо Алдхельма, — руки прочь от дочери короля Альфреда, или я повешу тебя на Лунденском мосту, и птицы выклюют твои глаза и сожрут твой язык!

Тот отпустил Этельфлэд.

— Ты не имеешь права… — начал Этельред, обретя наконец дар речи.

— Я пришел сюда, — перебил я, — с посланием от Альфреда. Он желает знать, где твои корабли. Он желает, чтобы ты немедленно отплыл. И желает, чтобы ты выполнил свой долг. Он хочет знать, почему ты болтаешься здесь, когда есть датчане, которых надлежит убить! — Я приложил кончик Вздоха Змея к устью ножен и позволил клинку упасть внутрь. — И Альфред желает, чтобы ты знал, — продолжал я, когда звук скользнувшего в ножны меча перестал отдаваться эхом в церкви, — его дочь для него драгоценна, и ему не нравится, когда со столь драгоценными для него вещами обращаются дурно.

Конечно же, я выдумал это послание от начала и до конца.

Этельред молча таращился на меня. Он ничего не сказал, хотя на его лице с выпяченной челюстью читалось негодование. Поверил ли он, что я явился с посланием от Альфреда? Этого я не мог сказать, но он, должно быть, боялся подобного послания, зная, что пренебрегает своим долгом.

Епископ Эркенвальд просто негодовал.

— Ты осмелился принести меч в дом Божий? — сердито вопросил он.

— Я осмелился даже на большее, епископ, — ответил я. — Ты слыхал о брате Дженберте? Об одном из ваших драгоценных мучеников? Я убил его в церкви, и твой бог не спас его от моего клинка.

Я улыбнулся, вспоминая, как сам удивился, когда перерезал глотку Дженберту. Я ненавидел этого монаха.

— Твой король, — сказал я Эркенвальду, — хочет, чтобы работа его Бога была сделана, а работа эта заключается в том, чтобы убивать датчан, а не в том, чтобы развлекаться, глазея на наготу юной девушки.

— Это и есть работа Бога! — закричал на меня Эркенвальд.

Мне захотелось его убить.

Я почувствовал, как дернулись мои пальцы, устремившись к рукояти Вздоха Змея, но тут старая карга вернулась.

— Она… — начала было эта женщина, но замолчала, увидев, с какой ненавистью я смотрю на Эркенвальда.

— Говори, женщина! — велел епископ.

— У нее нет никаких признаков, господин, — нехотя проговорила женщина. — Ее кожа нетронута.

— Живот и бедра? — настойчиво спросил Эркенвальд.

— Она чиста, — проговорила Гизела из алькова в боковой части церкви.

Одной рукой она обнимала Этельфлэд; в ее голосе слышалась горечь.

Эркенвальда, казалось, эти ответы привели в замешательство, но тот взял себя в руки и нехотя признал, что Этельфлэд и впрямь чиста.

— Она явно не осквернена, господин, — сказал он Этельреду, нарочито игнорируя меня.

Финан стоял за священниками, и его присутствие было неприкрытой угрозой. Ирландец улыбался, наблюдая за Алдхельмом, который, как и Этельред, был при мече. Любой из них мог попытаться перерезать мне глотку, но ни один из них не прикоснулся к оружию.

— Твоя жена не осквернена, — сказал я Этельреду. — Ты сам ее осквернил.

Его лицо дрогнуло, будто я влепил ему пощечину.

— Ты… — начал он.

Я вновь дал волю своему гневу. Я был куда выше кузена и шире его в плечах и двинулся на него, отогнав от алтаря к боковой стене. Там я заговорил с ним шипящим от ярости голосом. Только он мог слышать, что я сказал.

Алдхельм, возможно, испытывал искушение прийти на помощь Этельреду, но за ним наблюдал Финан, и репутации ирландца было довольно, чтобы тот не шевелился.

— Я знаю Этельфлэд с тех пор, как она была маленьким ребенком, — сказал я Этельреду, — и люблю ее, как собственное дитя. Ты понимаешь это, эрслинг? Она для меня — как дочь, а для тебя добрая жена. И если ты снова притронешься к ней, кузен, и я увижу хоть один синяк на лице Этельфлэд, я найду тебя и убью.

Я сделал паузу.

Этельред молчал.

Тогда я повернулся и посмотрел на Эркенвальда.

— А что бы ты сделал, епископ, — издевательски спросил я, — если бы бедра госпожи Этельфлэд начали гнить? Ты осмелился бы убить дочь Альфреда?

Эркенвальд пробормотал что-то насчет заточения в монастырь, но мне было плевать. Я остановился рядом с Алдхельмом и посмотрел на него.

— А ты, — сказал я, — ударил дочь короля.

Я нанес ему такой удар, что тот крутнулся, врезался в алтарь и зашатался, пытаясь не упасть. Я ждал, давая ему шанс ответить тем же, но его храбрость полностью испарилась, поэтому я ударил снова, а потом шагнул в сторону и возвысил голос — так, чтобы все в церкви могли меня слышать:

— И король Уэссекса приказал господину Этельреду отправиться в плавание!

Альфред не отдавал такого приказа, но Этельред вряд ли осмелится спросить своего тестя, отдавал тот подобный приказ или нет. Что же касается Эркенвальда, я был уверен — он расскажет Альфреду, что я принес в церковь меч и угрожал, и короля это разгневает. То, что я осквернил церковь, разгневает его куда больше, чем то, что священники унизили его дочь. Но мне и нужно было, чтобы Альфред гневался. Я хотел, чтобы он наказал меня, освободив от опостылевшей клятвы и, таким образом, избавив от службы ему. Я хотел, чтобы король снова сделал меня свободным человеком, человеком меча, щита и врагов.

Я хотел избавиться от Альфреда, но тот был слишком умен, чтобы это допустить. Он знал, как меня наказать. Он заставил меня продолжать держать свою клятву.

Спустя два дня после событий в церкви (прошло уже много времени после того, как Ганнкель бежал из Хрофесеастра), Этельред наконец отплыл. Флот моего кузена из пятнадцати кораблей — самый могучий из всех, когда-либо собиравшихся в Уэссексе — заскользил вниз по реке во время отлива, подгоняемый сердитым посланием, которое привез Этельреду Стеапа. Богатырь прискакал из Хрофесеастра, и в доставленном им послании Альфред желал знать, почему флот медлит, в то время как побежденные викинги бегут.

Стеапа заночевал в нашем доме.

— Король невесел, — сказал он мне за ужином. — Я никогда еще не видел его таким сердитым!

Гизелу заворожило то, как Стеапа ест. В одной руке тот держал свиное ребро, с которого сдирал зубами мясо, а в другой — хлеб, который совал в свободный краешек рта.

— Очень сердит, — сказал он, сделав паузу, чтобы выпить эля. — Стуре, — загадочно добавил он, взяв новый кусок свинины.

— Стуре?

— Ганнкель устроил там лагерь, и Альфред думает, что он, наверное, вернется.

Стуре — это река в Восточной Англии, к северу от Теме-за. Однажды я побывал там и помнил широкое устье, защищенное от восточных штормов длинной песчаной косой.

— Там Ганнкель в безопасности, — сказал я.

— В безопасности? — переспросил Стеапа.

— Это земля Гутрума.

Стеапа помедлил, чтобы вытащить застрявший между зубов кусок мяса.

— Гутрум дал ему убежище. Альфреду это не нравится. Он считает, Гутрума нужно проучить.

— Альфред собирается начать войну с Восточной Англией? — удивленно спросила Гизела.

— Нет, госпожа. Только задать Гутруму взбучку, — ответил Стеапа, с хрустом жуя.

Думаю, он уже съел половину свиньи, но не собирался на этом останавливаться.

— Гутрум не хочет войны, госпожа. Но его следует научить не укрывать язычников. Поэтому Альфред послал господина Этельреда атаковать лагерь Ганнкеля на Стуре и заодно угнать кое-какой скот Гутрума. Просто задать ему легкую взбучку. — Стеапа серьезно посмотрел на меня. — Жаль, что ты не можешь быть там.