Эндимион. Восход Эндимиона - Дэн Симмонс

Отлично, – передала Немез.

Отлично, – согласились Скилла и Бриарей.

Фигура по ту сторону мокрого мостика не ответила ни словом, ни жестом.

В запасе оставалось всего несколько метров. Стоило выйти из струйного течения, как мы начали терять высоту. Над облачным океаном было всего несколько восходящих потоков, зато нисходящих – множество, и если первую половину пути мы одолели с головокружительной быстротой минут за пять, то всю вторую медленно снижались, поминутно обмирая от страха – надежда на то, что мы доберемся с хорошим запасом по высоте, то и дело сменялась несокрушимой уверенностью, что мы нырнем в облака и даже не заметим приближения смерти, воскурившейся навстречу языками ядовитых испарений.

Мы действительно нырнули в облака, но то были самые обыкновенные кучевые облака, родные облака – водяные пары, пригодные для дыхания. Мы старались держаться как можно ближе друг к другу – синее крыло, желтое крыло, зеленое крыло, – металл и ткань наших дельтапланов почти соприкасались; страшнее потеряться и умереть поодиночке, чем столкнуться и упасть всем вместе.

У нас с Энеей были ларинги, но во время затяжного спуска мы переговорили лишь один раз. Туман сгустился, я едва различал желтые проблески ее крыла, а в голове кружилось: «У нее был ребенок… она была замужем… она любила другого!» И вдруг в наушниках раздался ее голос:

– Рауль!

– Да, детка?

– Я люблю тебя, Рауль.

Мгновение я медлил, но шквал эмоций смыл обиду и наполнил душу безмерной любовью.

– Я люблю тебя, Энея.

Мы все дальше уходили в сумрачные глубины туч. В какой-то момент мне почудился на губах кисловатый привкус ветра… неужто верхушки фосгеновых облаков?

– Детка!

– Да, Рауль, – прошелестел в наушниках ее голос.

Мы оба сняли осмотические маски. Да, они защитили бы нас от фосгена, но мы не знали, сможет ли дышать в ядовитой атмосфере А.Беттик. Если сможет, мы с Энеей по молчаливому уговору загерметизируем маски и будем надеяться, что доберемся до первых отрогов, а потом вынесем андроида на воздух… если сумеем. Мы оба понимали, что все это очень зыбко и шатко – когда я спускался на планету, радар показал, что под слоем фосгеновых облаков большинство гор и хребтов отвесно обрывается вниз, значит, минут через пять полета в ядовитых парах мы неминуемо рухнем в море, – но лучше уж призрачная надежда, чем тупая покорность судьбе.

Мы сняли маски, чтобы дышать свежим воздухом, пока можно.

– Детка, – проговорил я, – если тебе известно, что это сработает… если ты видела свою… как бы это сказать…

– Свою смерть? – подсказала Энея. Сам бы я не сумел это выговорить. – Это лишь варианты будущего, Рауль. Хотя наиболее высокую вероятность имеет не эта. Не тревожься, я бы не попросила вас следовать за мной, если б считала, что это… что это – смерть. – Сквозь напряжение в ее голосе угадывались нотки веселья.

– Знаю, – отозвался я, радуясь, что А.Беттик нас не слышит. – Я как-то не подумал. – На самом-то деле она могла знать, что мы с А.Беттиком доберемся живыми, а она нет. Ладно. Пока моя судьба сплетена с ее судьбой, я готов принять все. – Я просто гадал, почему мы опять удираем, детка. У меня эти бегства уже поперек горла стоят.

– И у меня. Поверь мне, Рауль, мы не просто удираем… Тьфу, дерьмо!

Достойное восклицание в устах мессии. Секунду спустя я понял его причину. Перед нами, в каких-то двадцати метрах, возник крутой склон – громадные валуны, каменные осыпи, отвесные скалы.

Андроид первым пошел на посадку. Он в последний момент потянул за рукоятку, выдернул ноги из стремян и, воспользовавшись дельтапланом в качестве парашюта, спланировал на скалу и быстро отстегнулся. Лхомо не раз повторял, что очень важно побыстрее освободиться от крыльев на продуваемых ветром посадочных площадках, не то дельтаплан запросто утащит тебя в пропасть. А тут мы балансировали на краю пропасти в буквальном смысле слова.

Потом приземлилась Энея, за ней – я. Моя посадка получилась самой неуклюжей – я подскочил чересчур высоко, чуть ли не отвесно рухнул вниз, подвернул ногу на камнях и упал на колени, а дельтаплан, врезавшись в валун, встал на дыбы и непременно утащил бы меня в пропасть, но А.Беттик ухватился за левую распорку, Энея вцепилась в сломанный правый лонжерон, и вдвоем им удалось удержать рвущееся из рук полотнище, пока я выпутывался из подвески и отползал подальше, волоча за собой рюкзак.

Энея опустилась на холодные, осклизлые камни, стащила с меня ботинок и осмотрела лодыжку.

– Вроде бы растяжение не очень сильное. Немного распухнет, но ходить сможешь.

– Хорошо, – тупо отозвался я, радуясь теплу ее ладоней, и тут же подскочил как ужаленный, когда она обрызгала воспаленную кожу чем-то холодным из аптечки.

Вдвоем они помогли мне подняться на ноги. Мы собрали свое снаряжение и зашагали по скользкому склону туда, где облака светились поярче.

* * *

Мы долго шли по священным склонам Тай-Шаня и наконец вышли к яркому свету солнца и голубым небесам. Я стащил маску и капюшон, но гермокомбинезон Энея посоветовала пока оставить. Я только накинул куртку, чтобы не чувствовать себя совсем голым, и заметил, что моя спутница поступила точно так же. А.Беттик все время растирал предплечья: от стратосферного холода его кожа промерзла чуть ли не добела.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.

– Отлично, месье Эндимион. Хотя еще минут пять на такой высоте…

Я бросил взгляд на облака, заслонившие от нас то место, где мы сложили и оставили поврежденные дельтапланы.

– Пожалуй, выбираться отсюда мы будем не на дельтапланах.

– Верно, – кивнула Энея. – Погляди.

Осыпи и валуны остались позади, и мы вышли к альпийским лугам, окруженным высокими скалами; густой ковер суккулентов тут и там пересекали овцекозьи тропы и мощеные дорожки, журчали ледниковые ручьи – их легко можно было перейти по аккуратно уложенным плоским камням. Издали пастухи невозмутимо наблюдали, как мы карабкаемся вверх по склону. Тропа петляла между ледниками, и когда мы свернули за перегиб, взору вдруг открылась грандиозная панорама: белокаменные храмы, возведенные на скальных террасах, сияющие на фоне голубоватых снежных полей, полого уходящих в вышину. Но Энея указывала не на храмы, а на большой белый камень, установленный рядом с тропой. На его гладкой поверхности было высечено стихотворение:

Великая горная цепь —К острию острие!От Ци и до ЛуЗеленеет Тай-Шань на просторе.Как будто природаСобрала искусство свое,Чтоб север и югРазделить здесь на сумрак и зори.Родившись на склонах,Плывут облака без труда,Завидую птицамИ в трепете дивном немею.Но я на вершину взойдуИ увижу тогда,Как горы другиеМалы по сравнению с нею.[56]

Ду Фу, династия Тан,Китай, Старая Земля

Вот так мы вошли в Тайань, Град Мира. К склонам прилепились десятки храмов, сотни домов, лавок, постоялых дворов, несметное количество часовен, на оживленных улицах – тысячи лотков под яркими парусиновыми навесами. Сказать, что тамошние жители прекрасны – значит не сказать ничего: все как один черноволосые, с ясными глазами, ослепительными зубами, чистой кожей, осанка – гордая, походка – упругая. Простые, но элегантные одежды – шелковые, ситцевые. Множество монахов в оранжевых и красных рясах. Взгляды у всех спокойные и доброжелательные. Многие радостно приветствовали Энею, касаясь ее ладони или рукава, – ее здесь знали. Ну да, ведь она уже бывала на Великой Вершине.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});