Вивальди - Вирджилио Боккарди

— Сколько же он работает! — невольно воскликнул Джован Баттиста, оторвавшись от партитуры.

Было уже за полночь, когда снизу раздался стук входной двери. На пороге появился Антонио со свечой в руке. Джован Баттиста вздрогнул. Ему представилось, что в тёмном проёме двери возникла зловещая фигура дьявола с горящими глазами. Отец и сын обнялись. Антонио тяжело дышал. Присев на кровать, он попросил отца подать стакан воды и капнуть в него зеленоватого сиропа из склянки в тазике.

— Астма замучила, — объяснил он, отпивая из стакана зеленоватую воду.

Разговор зашёл о Флоренции и поставленной там новой опере «Скандербег». Её либретто было выбрано лишь потому, что его автор — тосканец, хорошо известный во Флоренции, где проживает много выходцев из Иллирийской провинции. Итак, в опере действует Скандербег, или Искандер — младший сын царя Албании, которую захватили оттоманские турки. Настоящее имя юноши Георгий, но турецкий султан Мурад II приказал ему зваться Скандербегом, что на турецком языке соответствует имени, данному ему при рождении.

— Ужели опера без женской роли? — подивился Джован Баттиста.

— Как же, имеется партия Донеки, невесты Скандербега.

Затем Антонио рассказал о житье-бытье в Мантуе, принце Филиппе Дармштадтском, театре Арчидукале и о своём назначении главным дирижёром камерного оркестра. Джован Баттиста поинтересовался, как идут дела с новой оперой «Теузоне». Антонио впервые обратился к поэту-венецианцу Апостоло Дзено, состоявшему теперь на службе имперского двора в Вене. Либретто Дзено оказалось весьма запутанным, как и большинство сочинений этого автора, написанных в подражание Расину и Корнелю. К тому же либретто не учитывало особенностей переложения на язык музыки. Поэтому Антонио решил заменить некоторые сцены своими ариями из предыдущих опер.

— Здесь в Мантуе их никто не знает, — заявил он в своё оправдание. — О премьере уже объявлено. По всей видимости, она состоится в дни рождественских праздников.

Ничего не поделаешь, и Джован Баттиста решил задержаться в Мантуе до премьеры, чтобы быть полезным сыну в эти напряжённые дни. Вечером 26 декабря в праздник святого Стефано он одним из первых занял место в партере на приставном стуле. После внимательного ознакомления с партитурой и вставными ариями вместо изъятых из либретто излишне затянутых сцен Джован Баттиста посчитал оперу достойным творением. Его разбирало любопытство, как всё это будет выглядеть на сцене. Театр по размерам был чуть больше Сант’Анджело, но отделан с неимоверным блеском и шиком. Знатная публика, собравшаяся на премьеру, была разодета по последней моде, сверкая бриллиантами. Но она показалась ему менее болтливой, нежели завсегдатаи опер в Венеции. Удобно устроившись, он испытывал внутреннее беспокойство, вызванное, вероятно, тем, что вокруг слышалась незнакомая немецкая речь.

Интересно, как эта аристократическая публика, такая непохожая на импульсивных венецианцев, воспримет оперу? Но волнения были напрасными: в первом же акте каждая ария вызывала горячую поддержку зала. После закрытия занавеса публика и вовсе пришла в неописуемое волнение: стоя, бурно аплодировала певцам, оркестру и дирижёру.

Успех оперы был полным. И Джован Баттиста засобирался домой. Но его беспокоило здоровье сына, и он настаивал, чтобы тот нанял служанку или переехал в гостиницу.

— Перееду, не беспокойтесь, отец, — отвечал Антонио. — Пока у меня нет на это времени.

«Как же его оставлять одного в этой комнатушке с неустроенным бытом? И куда спешить, если в лавке цирюльника Франческо давно освоил ремесло, а руководство оркестра Сан-Марко вновь пошло навстречу, согласившись на его отсутствие в течение месяца. Что же касается Камиллы, то она сама настояла на его поездке…» — рассуждал Джован Баттиста.

Была ещё одна причина, заставившая его повременить с отъездом. Компаньон сына импресарио Рампони вышел из дела, и театр Арчидукале оказался полностью в руках Антонио, который получил заказ на написание ещё одной оперы.

По дороге к театру вместе с сыном Джован Баттиста решил зайти на почтовую станцию и отправить с ближайшей оказией письмецо Камилле, сообщив ей об успехах сына в Мантуе и необходимости немного здесь задержаться. Тем временем Антонио успел подобрать либретто для новой оперы под названием «Тит Манлий», основанной на событиях, описанных римским историком Титом Ливием. Но Джован Баттиста напомнил сыну, что на этот сюжет уже написана опера Поллароло.

— Не беда, у меня всё будет по-другому, — упокоил его Антонио.

Чтобы потрафить вкусам двора и мантуанцев, Вивальди ввёл в оперу партию неунывающего слуги Линдо с его грубоватыми двусмысленными шуточками, до которых так охочи австрийцы. Кроме того, думая о предстоящем знаменательном событии в жизни мантуанского двора, к которому и была приурочена премьера, Вивальди придал новой опере мажорный тон со счастливым финалом.

Искать другое, более выигрышное либретто времени не было, так как его новая работа вошла в программу торжеств по случаю бракосочетания наместника Филиппа Дармштадтского с принцессой Элеонорой ди Гуасталла, намеченного на 22 января.

Джован Баттиста с помощью нанятой служанки навёл порядок в келье-комнатушке, которая стала походить на жильё. Наблюдая за сыном, он не переставал поражаться тому, с какой быстротой тот работал над «Титом Манлием». Приобретённые сыном с годами уверенность и удивительная способность скорописи на этот раз сослужили ему добрую службу, когда он так спешил. Охваченный творческим порывом и не замечая присутствия оторопевшего отца, Антонио с невероятной быстротой водил пером, словно порхая по нотным линейкам, едва успевал проставлять штрихами нумерацию актов. За пять дней лихорадочного труда партитура была готова. Вивальди решил отметить такое событие, начертав на первой странице: «Сочинено за пять дней».

В этом произведении были использованы, как всегда, арии из прежних сочинений, которые особенно понравились публике, как, например, ария «Несчастная любовь» из оперы «Оттон в деревне». Теперь с несколько изменённым текстом она была вложена в уста Вителлин, дочери римского консула. Для вступления к третьему акту, в котором должен свершиться смертный приговор над сыном консула, Вивальди использовал свой «Траурный концерт», что не могло остаться не замеченным Джован Баттистой. Однако он промолчал, не найдя в этом ничего предосудительного, ибо по опыту знал, что к такой практике вынуждены часто прибегать многие композиторы, находящиеся под постоянным давлением нетерпеливых заказчиков. Но порой и самим авторам хотелось повторить однажды родившуюся удачную мелодию, которая пользовалась успехом.

«Подумать только, за пять дней сочинить такое!» — удивлялся сам себе довольный Антонио, сидя с отцом в таверне «Два цветка» за бокалом доброго, цвета рубина, санджовезе. Для него это был редкий момент полного отдохновения от забот и осознания выполненного долга. Теперь можно расслабиться немного от крайнего напряжения последних дней. Джован Баттиста давно не видел сына таким счастливым. Антонио рассказал, как посредством музыки ему удалось дать жизнь разным персонажам. Особенно трудно шёл поиск образа главного героя Тита Манлия. В душе римского консула происходит борьба между отцовской любовью и чувством долга, что заставляет его отправить на казнь сына. Одновременно раскрывается его жестокая натура, когда ярость берёт верх над болью.

— Мне пришлось включить специальную партию большой теноровой флейты, — объяснял он отцу, — и расширить состав оркестра за счёт введения труб, гобоев, волторн, флейт-пикколо, литавр, смычковых и basso continue.

Антонио был бесконечно признателен отцу за помощь, оказанную при постановке спектакля. В связи с предстоящими торжествами средства на подготовку премьеры выделялись немалые, и можно было дать волю фантазии, пошить прекрасные костюмы и нанять лучших певцов. Это тебе не Сант’Анджело, где приходится экономить на всём, даже на свечах. А тут принц Филипп лично финансировал постановку оперы и готов был покрыть возможный дефицит.

Наступил долгожданный день 22 января, и театр Арчидукале предстал во всём своём великолепии. Отец и сын Вивальди особенно побеспокоились о праздничном освещении зала. Даже в оркестровой яме непомерно чадящие сальные свечи были заменены восковыми. Перед входом в Арчидукале был расстелен длинный красный ковёр, по краям которого стояли девушки с позолоченными корзинами, полными лепестков роз, в ожидании прибытия новобрачных. Под звуки фанфар появились принц с принцессой в сопровождении родственников и десяти придворных дам. Этот блестящий кортеж чинно проследовал в театр под дождём розовых лепестков и возгласы ликующей толпы.