КГБ сегодня. Невидимые щупальца. - Джон Бэррон

— Прошу прощения, — сконфуженно объяснял Станислав при ближайшей встрече, — но я заметил какую-то подозрительную машину, следовавшую за мной, и не захотел подвергать вас напрасному риску.

Эта перестраховка и условный язык, которым им отныне приходилось пользоваться, назначая свидания по телефону, несколько даже развлекали Томаса. Он с удовольствием включился в игру.

— Чем вы думаете заняться сегодня после обеда? — спросил его как-то Левченко.

— Да я пригласил на чашку чая одного профессора… Заодно потолкуем с ним о Полинезии…

— А вы не собираетесь заглянуть по дороге в свой служебный кабинет?

— Вроде бы не собирался. А в чем дело, собственно?

— Видите ли… У меня с собой несколько денежных документов. Если кто-нибудь о них узнает, будет скандал. Я их получил, когда уже отправлялся на встречу с вами, и не смог забросить в посольство. Вот я и подумал: может быть, вы согласитесь подержать эти бумаги у себя до понедельника?

— Я ничего не имею против, но только не смогу вернуть их вам в понедельник. Меня не будет в городе. Если можно во вторник — тогда другое дело.

— Отлично. Давайте пообедаем вместе во вторник вечером!

Конверт с документами перешел к Томасу. Во вторник, получив его обратно, Левченко отправился в резидентуру, где, несмотря на поздний час, его дожидался офицер из отдела технических операций. Обследовав конверт с помощью специальной оптики, он заявил:

— Нет, могу поручиться, что его не вскрывали.

Вскоре Левченко подверг Томаса еще одному испытанию. Японская контрразведка арестовала майора ГРУ Александра Мачехина за несколько минут до того, как он получил рулончик микропленки от мичмана американского военно-морского флота. Мачехину удалось выбросить пленку, но он вступил в драку с задержавшим его полицейским и угодил за решетку. Как корреспондент агентства печати Новости дипломатическим иммунитетом он не пользовался, и отправить его за решетку японский суд мог на довольно длительный срок. Левченко поинтересовался у Томаса, не может ли тот через свою газету как-нибудь повлиять на общественное мнение, чтобы спасти Мачехина от тюрьмы.

— Это очень трудно, — ответил Томас. — Все основные газеты Японии, в том числе и моя, занимают жесткую антисоветскую позицию. Сейчас просто невозможно напечатать статью, благоприятную для Советского Союза.

— Да, конечно… — согласился Левченко. — Ну, а что если, допустим, первая половина статьи будет антисоветской, скажем будет подчеркнуто, что Советы широко практикуют шпионаж тут, на территории Японии… А вот во второй части — обратить внимание на некоторые неясности в этом деле… Что, если все это — провокация, подстроенная американской военно-морской разведкой? Куда подевался этот самый мичман? Если это действительно шпионская афера, почему же он не был арестован, — ведь он-то и есть настоящий шпион! И еще: оправдались ли слухи, что Мачехина подвергали пыткам? Что же, это постоянная практика японской полиции — вечно подыгрывать американцам и выгораживать их? Разве Япония что-то выиграет, если ввяжется в еще один серьезный конфликт с Советским Союзом, когда отношения между обоими государствами и без того до крайности натянуты?

Подумав, Томас сказал:

— Я знаю одного молодого репортера, очень способного. Ему по душе разные сенсации. Я введу его в курс дела и дам понять, что ряд известных журналистов уже ломают голову над этими загадками. Может быть, он и согласится написать такую статью…

После того как токийские газеты поместили несколько статей, где поднимались эти инспирированные КГБ вопросы, а, кроме того, на японцев был оказан нажим через дипломатические каналы, Мачехину позволили без излишней огласки покинуть Японию.

По тому, как Томас отзывается на просьбы Москвы, Левченко решил: должно быть, он уже понял, что имеет дело с советской разведкой. Это предположение перешло в уверенность, когда Томас попросил Станислава о внеочередной встрече и, страшно волнуясь, рассказал о назревшем скандале. Правительство Соединенных Штатов, по его словам, дозналось, что самолетостроительная корпорация «Локхид» платит огромные взятки японским руководящим деятелям.

— Американцы так глупы и так наивны, — объяснял Томас. — что хотят предать все это дело огласке и погубить своих лучших друзей в Японии!

— А как японцы узнали об этой истории? — спросил Левченко.

— Через одного еврея…

— Какого еще еврея? Насколько мне известно, в Японии нет евреев!

— Речь идет об американском еврее. Я не знаю его имени, знаю только, что он работает на японскую разведку и разузнал все это в Вашингтоне.

— Ну, и как вы поступите с этой сенсацией?

— Никак. Это слишком опасное дело. Один из моих друзей работал над историей вроде этой, и его выбросили из окна небоскреба, имитируя самоубийство… — Помолчав, Томас взглянул Станиславу прямо в глаза. — Я подумал, может быть, ваши руководители в Москве захотят узнать об этом раньше, чем будет знать весь мир.

Севастьянов нашел сообщение Томаса слишком сенсационным, чтобы ему можно было верить. И поскольку подтверждений из других источников не поступило, он отказался передать его в «центр».

— Послушайте, Станислав, — сказал он. — Вы мне нравитесь, в вас есть жилка разведчика. Но вы — прямо какой-то Джеймс Бонд, авантюрист! Вы погорите на этом, да все мы погорим. Так что лучше выкиньте из головы эту нелепую историю — она годится разве что для шпионского фильма.

Левченко интуитивно чувствовал: Томас знает что говорит. Им представилась возможность первым потрясти мир сенсацией, огласив свидетельство далеко зашедшего разложения капиталистического мира, — а они этой возможностью пренебрегают! И он невольно спрашивал себя: как можно упускать подобный случай? Во имя чего мы тут выбиваемся из сил, губим себя и других?

Прошло чуть больше месяца, и корпорация «Локхид» оказалась в центре разразившегося публичного скандала, подорвавшего Либерально-демократическую партию Японии.

— Да, — со вздохом признал Севастьянов, — все оказалось правдой. Иногда мы не доверяем своим агентам — и даем маху. Пусть это станет нам уроком на будущее…

Он дал согласие, чтобы Левченко ходатайствовал о формальной вербовке Томаса перед новым резидентом, полковником Олегом Гурьяновым.

Гурьянов был назначен в Токио по рекомендации Седьмого управления. До того он занимал пост резидента в Нидерландах, затем в Гаване, где помогал организовывать кубинскую разведывательную службу. Это был человек с ясными голубыми глазами и редеющими рыжеватыми волосами. Ему было лет сорок, и он начинал уже полнеть. Гурьянов страдал сильной гипертонией и время от времени, страдальчески морща всегда усталое лицо, прижимал руку к груди, как бы надеясь, что этот жест утихомирит боль.

В первый же день он собрал в своем кабинете всех сотрудников резидентуры. Прямо не упоминая о недавних склоках, новый резидент заявил, что не потерпит «интриг и травли» в коллективе:

— Либо научимся дружно работать тут, в Токио, либо отправимся домой. Я надеюсь, мы все будем друзьями. Что каждый из нас думает о другом как о человеке, не суть важно. О нас будут судить по нашей работе. Я бы не хотел, чтобы со мной соглашались только ради того, чтобы не перечить начальству. Если вы с чем-то не согласны, если считаете, что можете предложить что-то лучшее, сразу сообщайте мне. Я рассчитываю впредь находиться в своем кабинете с 9 утра до 8 или 9 вечера. В остальное время меня можно будет застать дома или на теннисном корте. Так что я всегда буду в пределах досягаемости, — это на случай, если у вас возникнут какие-то серьезные проблемы. Текущие вопросы решайте сами, а если чувствуете, что самим не управиться, обращайтесь к непосредственному начальству или руководству линии ПР.

Приблизительно через две недели после того, как Левченко подал рапорт о формальном включении Томаса в состав агентов резидентуры, Гурьянов вызвал его именно по этому вопросу.

— Новости неважные, — объявил он: — Прочтите внимательно, только не принимайте близко к сердцу.

Поступивший из «центра» ответ на 36-ти страницах, по мнению ветеранов резидентуры, был беспрецедентен по размерам, по тону и по какой-то личной озлобленности, сквозившей в каждой строке. «Надежность Томаса не обоснована в достаточной степени… Материалы, исходящие от Томаса, изобилуют противоречиями и отдают фальшью… Кольцов потратил слишком много времени и денег, угощая Томаса обедами и вином и не забывая при этом себя… Томаса нельзя отнести к прогрессивным элементам, его взгляды насквозь консервативны… Томас не вызывает доверия. Зачисление его в состав постоянной агентуры представляется нецелесообразным».

Начальник «линии KP», читая эту бумагу, заявил, что в жизни не доводилось ему видеть такого количества гадостей, собранных в одном документе.