Луна над Сохо - Бен Ааронович

Она умолкла и отхлебнула чай. Потом взглянула на меня поверх чашки.

— Так что вы хотели узнать о смерти моего мужа?

Если кто и был счастлив на пенсии, так это Генри Беллраш. У него был дом с садом, любящие внуки — и, конечно, любимая музыка. Иногда он вместе с друзьями играл в одном местном пабе — исключительно для собственного удовольствия.

— Но он был членом Союза музыкантов, — заметил я.

— В этом весь Генри, — сказала вдова, — он ведь вышел из низов и всегда ощущал духовное родство с простыми людьми.

— А вы не замечали в его поведении ничего странного? — задал я стандартный вопрос.

— Например? — слегка насторожилась она.

— Задержки допоздна, неожиданные отлучки без объяснений, забывчивость, — перечислил я. Без всякого результата. — Смена старых привычек? Необычные счета, чеки по оплате кредитной картой?

Вот теперь попал. Она взглянула мне в глаза и тут же отвела взгляд.

— Он регулярно делал покупки в одном магазине в Сохо, — сказала женщина. — От меня он даже не пытался это скрыть, и в выписках по его кредитке эти покупки зафиксированы. А после смерти Генри я нашла в его кошельке несколько чеков.

Я спросил, откуда они.

— Из «Чулочка», — ответила она.

— Это же бутик женского белья?

— Вы его тоже знаете?

— Один раз проходил мимо, — ответил я. На самом деле я как-то раз целых десять минут пялился в витрину этого бутика, но это было в три часа ночи, я был на дежурстве и умирал со скуки. — А вы уверены, что он купил это не вам в подарок?

— Я совершенно уверена, что никогда не получала таких смелых подарков, как, например, алый корсет «Элоэтта» из натурального шелка и трусики к нему, — ответила она. — Не то чтобы я была против. Меня бы такой подарок шокировал, да — но не могу сказать, что мне было бы неприятно.

Люди предпочитают не говорить об умерших плохо, даже если те были негодяями. А уж о близких и родных — тем более. Сознательно забывают все плохое, что сделал им покойник, — да и для чего это помнить? Он ведь все равно уже больше так никогда не сделает. Поэтому следующий вопрос я задал максимально нейтральным тоном:

— Вы полагаете, у него была связь на стороне?

Она встала и, подойдя к антикварному столику, взяла с него конверт.

— Учитывая специфику этих подарков, — проговорила она, протягивая конверт мне, — я не могу найти другого объяснения. А вы?

В конверте оказалась пачка чеков, большей частью напечатанных обычным кассовым аппаратом, но было и несколько заполненных от руки — как я понял, нарочито старомодным почерком. Наверху каждого такого чека стоял логотип — «ЧУЛОЧЕК».

«Ваш Генри мог быть и трансвеститом», — подумал я, но вслух это предположение высказывать не стал.

Джакомо Казанова, первый жеребец Италии, прибыв в Лондон, обнаружил, что одна из его экс-любовниц и мать его детей скрывается в Карлайл-хаусе, бывшей резиденции герцога Солсбери, фасад которой выходит на площадь Сохо. Эту даму звали Тереза Корнелис,[27] и за заслуги в области развлечений, прожигания жизни и организации изысканных салонов она получила прозвище Царицы Наслаждений.

«Карлайл-хаус» стал первым в Лондоне клубом для избранных. За скромный взнос там можно было насладиться оперным пением, вкусными блюдами и, по слухам, выпить в приятной компании. Именно Тереза стала основоположницей освященной впоследствии временем традиции Сохо: собрать большую толпу народа, напоить всех как следует, а потом ободрать как липку. Но, увы, ей лучше удавалось устраивать приемы, нежели считать деньги, и в результате через двадцать лет, успев дважды обанкротиться и дважды восстановить состояние, она умерла в нищете и одиночестве в долговой тюрьме.

Взлет и падение Терезы Корнелис доказывают три факта: что за грехи платят дорого, что от оперы лучше просто отказаться и что разнообразить свой портфель ценных бумаг никогда не вредно. Последнее приняла к сведению другая итальянка — Габриэлла Росси, в детстве приехавшая в Лондон как беженка, дело было в 1948 году. Карьеру начала с торговли одеждой, а впоследствии открыла первую сеть магазинов «Чулочек». А там принялась получать прибыль от платы за грехи (исполненные вкуса, надо признать), отказалась от оперы и всегда следила за тем, чтобы финансовые документы были в полном порядке. Умерла она в 2003 году, имея титул кавалерственной дамы, пожалованный за служение греховности, и оставила после себя несколько бутиков роскошного белья.

В том из них, что находится в Сохо, администратором работала худенькая светловолосая женщина в строгом брючном костюме. Блузки под ним, впрочем, не было. Запястья у нее были тоненькие-претоненькие, того и гляди переломятся. Она откровенно удивилась, когда я показал удостоверение и поинтересовался, не помнит ли она Генри Беллраша. А когда я предположил, что он покупал корсет для себя, она просто расхохоталась.

— Очень сомневаюсь, — проговорила она, отсмеявшись. — У этого корсета винтажная талия, в затянутом состоянии она будет дюймов на десять уже бедер. Вряд ли мужчина сможет надеть что-то подобное.

Магазин был оформлен со вкусом — старинные стеллажные полки и шкафчики придавали помещению уютную ретро-атмосферу, в которой даже англичанки могут насладиться примеркой кружевного белья в полной уверенности, что оно хранится в современных упаковках, на полукруглых вешалках. Одну стену украшали фото девушек — черно-белые и цвета сепии, традиционная гамма шестидесятых годов. Девушки были полуобнаженные либо в корсетах и кружевных трусиках, которые наверняка кружили голову еще моему папе. Одним из них была знаменитая работа Морни — портрет Кристин Килер,[28] где она сидит верхом на деревянном стуле, довольно неудобном на вид. Некоторые другие фото были с автографами, я даже узнал одну подпись: Расти Гейнор, легендарная королева лондонских стрипитизерш эпохи шестидесятых.

Администратор внимательно просмотрела мои чеки.

— Точно не для мужчины, — покачала она головой, — не те размеры. Однако, судя по полному списку, речь идет о крепкой спортивной девушке. Я бы сказала, что эти вещи были куплены для выступления на сцене.

— Какого выступления?

— Для бурлеска, костюмированного танца, — пояснила она, — это совершенно точно. Возможно, для одной из девочек Алекса. Я имею в виду Александера Смита, он импресарио в клубе «Алая кошечка». Организует мероприятия высшего класса.

— Стриптиз?

— О, — выдохнула администратор, — не стоит это так называть!

Бурлеск от стриптиза, как я понял, отличается исключительно тем, что это высший класс.

— У нас нет шестов на сцене, — сказал мне Александер Смит, импресарио представлений в жанре бурлеска, худой мужчина с каким-то лисьим лицом.

Одет он был в старомодный бежевый костюм. У пиджака были длинные и широкие лацканы в стиле семидесятых годов. Галстук-селедка, впрочем, отсутствовал: нет в мире совершенства. Зато имелся широкий лиловый шейный платок, носовой платочек того же оттенка в нагрудном кармане и, вполне вероятно, шелковые носки. Александер Смит был настолько похож на голубого, что я даже не сильно удивился, когда узнал, что у него есть жена, дети и даже внуки. Ни один гей не стал бы так тщательно наряжаться под гея. Он с радостью показал мне фото своей благоверной с малышками Пенелопой и Эсмеральдой и объяснил, почему считает шесты дьявольским изобретением.

— Это выдумка самого Вельзевула! — заявил он. — Идея стриптиза в том, чтобы под музыку снимать с себя одежду. В этом нет настоящей чувственности: клиенты хотят, чтобы девушка сняла трусики, девушка хочет получить деньги. Трах-бах-бам, мерси, мадам!

На заднем плане белая фигуристая девушка на малой сцене крутила бедрами под кавер-версию «Baby's Got Back» в исполнении группы «Lounge Against the Machine». На девушке было гимнастическое трико и свободный розовый топ. Ни трусиков, ни того, что под ними, видно не было — и тем не менее я смотрел на нее как загипнотизированный. Заметив это, Смит обернулся через плечо.

— Это искусство обаяния и чувственности, — сказал он. — На такое шоу вы даже маму можете пригласить.

«Нет, свою маму точно не могу, — подумал я. — Она чужда постмодернизма».

Я показал Смиту фотографию Генри Беллраша, которую мне дала его вдова.

— Это Генри, — сказал Смит. — С ним что-то случилось?

— Он был у вас завсегдатаем? — с ходу спросил я.

— Он — истинный артист, — сказал Смит. — Музыкант. Прекрасный, просто великолепный кларнетист. Выступает у нас вместе с прелестной девушкой по имени Пегги. Это шоу высшего класса — только он с кларнетом и она. Она танцует под его музыку. Ей достаточно снять перчатку, чтобы полностью приковать к себе внимание публики. Когда она остается топлесс, зрители громко вздыхают: понимают, что номер подходит к концу.