Золотая лихорадка - Николай Задорнов

– Вернусь, жену застану с кем-нибудь – убью!

– Ты что? – спросил его Василий. Он замечал, как Илья постепенно становился все сумрачней, как он жестко говорил с людьми, часто грубил, как ударил он со злом Силантия-собачника и разбил ему все лицо.

– Она изменила мне.

– Кто тебе сказал?

– Она сама.

– Быть этого не может. Она, наверное, подразнила тебя, – уверял Васька, чувствуя, что сам краснеет в вечерней темноте до корней волос. – Хотела тебя разбередить…

– Ты, может, бил ее? – спросил бывший каторжник старик Яков. – Вот она тебе и сказала с перепугу.

– Нет, я ее не бил, – ответил Илья. – Я ее не трогал.

– Что же ты, чудак, когда вспомнил! Надо было там откатать ее ременными вожжами.

– В бане, – добавил с усмешкой молодой старатель по прозвищу Налим.

– За это суд! – запальчиво сказал Васька.

– Над мужем нет суда, – сказал воронежский мужик Сапогов.

– Право мужа! – подтвердил старик. – Они все сволочи.

– Суки все!

Старатели, спавшие вместе в обширном балагане, начали ругаться.

– Все они бесстыжие!

– Только из дому – уж липнут к кому-нибудь.

– Зря про нее не говорите, – уверял Вася.

– Чудак! – надтреснутым голосом сказал старик. – Когда вспомнил. Она дома с любовником, а ты моешь ей же золото. Когда вспомнил!

– Нет, она брюхатая, – ответил Илья. – Возиться ни с кем не будет. Это старухи виноваты.

– А может, озлить тебя хотела, – сказал Сапогов.

– Все равно, – сказал Налим. – Такого случая нельзя упускать. Пусть другой раз так не шутит над мужем. Не надо было сердиться, а взять вожжи и завести ее куда-нибудь и – скидавай с себя что надо. Паря, удовольствия такого лишился!

Все засмеялись, а Илья замолчал, чувствуя, как он осрамился перед людьми. Он проклинал себя, что заговорил.

– Твое право было бы!

В ту дождливую ночь все уснули. Мужики там часто вспоминали своих жен. Чем дальше, тем чаще. И часто вспоминали про хлеб. Давно уже никто не ел свежего хлеба и даже не видел его. Было золото, было мясо, рыба. Не было хлеба. Дома, семьи были далеко. Утром Василий взял лодку и съездил на остров, где жил матрос с дочерью.

– Ты что не моешь? – спросил его вечером Сашка. – Опять гуляешь? Где был? Че пришел? Зачем пришел? Иди туда, где был. Там живи, зачем ты здесь?

– Как зачем? Я работать…

Вася замечал, как Илья увядает у него на глазах. В Уральском, когда Вася вернулся, мать спросила его:

– Как жили?

– Хорошо жили! – ответил сын. – Только хлеба не видели все лето. Жрали, что попало. Дай хоть хлеба, мама. А так хорошо было!

– Что же хорошего, если хлеба не было! – озабоченно отозвалась мать.

И теперь дома, когда Василий наконец попробовал испеченных материнскими руками караваев, он все больше думал о том, что осталось позади. «Эх, девка! Когда я ее увижу… Что это делается со мной…»

– У меня свои ребята подрастают! Пойми ты! А еще брат! На старости-то лет мы народили! Не гуртом же жить! – уверял Тереха, повторяя уже в двадцатый раз сегодня одно и то же. Но Пахом никак не мог примириться, что покорный брат его ушел навсегда.

Подошел Тимошка Силин.

– Ну что, Пахом, растеклось все твое семействие! Сын отделился, а теперь брат.

– Как же! Теперь я слободен и живу как хочу, – ответил Тереха. – Я теперь самого Егора превзойду.

– Пойдем по домам, мы не маленькие, чтоб на улице силой мериться! – сказал Пахом.

– Нет, мы не дети! – ответил Тереха и взял брата за ворот.

– Эй, вы! – закричал Силин. – А меня стреляли нынче. Насквозь пробили лодку, всю изрешетили. А я как начал их стрелять, навалил дивно… И всех их перебил…

– Хватит врать! – сказал Тереха.

Утром Дуняша зашла к Татьяне в старую избу. Жена Сашки теперь уехала, в избе варился корм скоту. На стропилах висели связки лука.

– Илья ударил меня вчера! – сказала Дуняша.

– Поздно же его достигло! – сказала Татьяна.

Вчера Дуня видела, как Василий, стоя на огороде, разговаривал с братом, и подумала, что он все же славный. Она подождала, не посмотрит ли Василий в ее сторону. Но Васька взгляда ее не чувствовал. Так и не взглянул!

– А как он с Пашуткой? – спросила Таня.

– С Павкой-то? Играет, не нарадуется. Говорит, какой красивый. Мол, будет, в нашей семье один беленький.

– Пускай еще одного закажет! – сказала Татьяна.

Дуня густо покраснела и выбежала.

– Дунятка! – кинулась за ней Татьяна.

Но Дуня была уже далеко. Таня не пошла за ней…

…«Я тебя удушу, змею!» – грозился Илья, явившись из лодки в дом.

«Пойдите, ребята, к бабушке, – сказала Дуня. – Пусти, я отнесу дитя к соседям», – добавила она, когда дети убежали.

«Отнеси!» – разрешил муж.

«Я сына у вас пока положу, – сказала Дуня, входя с младенцем к Фекле Силиной. – Илья вернулся, хочет меня учить. Кабы не зашиб дитя».

А сегодня она бежала домой, вспоминая об этом и мысленно улыбаясь.

Навстречу с книжкой шагал Алешка Кузнецов в чистеньком полушубке и сапогах.

– Учиться? – спросила Дуняша, и сама просияла, забывая свои неурядицы.

– В школу! – гордо ответил мальчик.

Дуня огляделась. Небо было чистое, и солнце ярко горело. Сегодня земля подмерзла. На синих горах лежали пласты снега. Густо дымила кирпичная школьная труба.

Дуня подумала, что старшего Семена тоже надо отдавать в школу, он просится туда. Сегодня надо отнести жене учителя хорошей рыбы.

Она посмотрела на реку и вспомнила Ивана. Он, уж наверное, плыл по далекому океану. Ей показалось, что невелики еще ее беды и заботы и что, видимо, в жизни ее ждет что-то – хорошее или плохое, она не знала.

А пока близилась зима.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

КУЗНЕЦОВСКАЯ СТОРОНА

ГЛАВА 1

На парусной лодке Егор с братом Федором и с Татьяной везли на прииск доски, бочку с солониной, три мешка муки, кайлы, лопаты, ломы, грохотки для бутарок, постели, палатки, шкуры, полушубки, одежду разную в мешках, посуду в ящиках и котлы.

Путь вниз по Амуру, речные бури, дожди, холода, ночевки на островах – все пришлось претерпевать заново, как когда-то много лет назад, и от этого казалось Егору, что он заново переживал свою молодость, только теперь – с достатком за пазухой.

Снизу дули весенние ветры. Чуть брезжил рассвет – все подымались. Слабо трещал костер, дым стлался по земле ленивой струйкой, словно не хотел просыпаться и тоже зяб от холода и сырости. На бескрайней шири синими грядками проступали залегшие по реке острова. Еловые леса далеки, пробиваются вершинами из вод.

Отвалив от берега, мужики подымали парус, брались за греби.

Сегодня подул попутный. В прибрежных марях нашли вход в озеро. По узкой протоке ветер слабо тянул меж замшелых кочковатых и топких берегов.

В дыму открылось озеро. Уткнувшись в него прозрачными синими утюгами, стояли сопки. Шумел ветер, и мелкие воды сильно желтели, захватывали на дне ил и глину. Жидкой желтью буря обдавала гребцов.

– Талан надо иметь, чтобы через такие грязи найти ключ, – говорил Федя. – Я бы никогда и протоки не нашел.

От красной крутой скалы с лохматой вершиной между двух многодесятинных островов пошла светлая вода. Понесло ободранные на перекатах стволы, как бревна и множество ветвей с мохнатыми почками. Вода стала белей и походила теперь на густой чай с молоком. Дул ветер жесткий и холодный, как всегда после ледохода.

Солнце жаркое, скучно, грести трудно, все время шли вниз по течению, а сейчас надо забираться вверх. Егор знает, что поработаешь, разойдешься и привыкнешь.

Нынче все потянулись на прииск рано. Прежде всех устремились Пахом с Ильей. Им вдогонку пошли сыновья Егора: заядлые старатели Сашка и Васька. Ушел Силин. Не отстал и тут Барабанов. Все соседи оказались такими ловкими и проворными, что Егор только дивился. А соседи в толк не брали, почему Егор не спешит. Василий рано торопил его со сборами и не дождался. Егор подумал, что пристрастился сын, как к игре.

Пристали руки. Лодку подвели к острову. Федя кинулся в траву, в кустарники, тут тепло, как на печи, тихо, цветочки есть, лук дикий, тихо постукивает дятел, поют жаворонки. Федя вынес пучок лука.

На протоках потеплело. От ветра закрылись сопкой. Вода все время менялась: то была горная, как молоко, то желтая – амурская, как пиво. Значит, это еще не речка, а протоки при ее устьях.

Весла сменили на шесты. На островах появился лес. Мелкое рябое течение звенело в подножьях обгорелых лиственниц. Толстая лесина налегла рассохой на сук березы.

– Человек! – остерег Федя.

Сверху неслась лодка. Груз в ней прикрыт кожами.

Человек в поярковой шляпе нагнулся, словно пощупал ружье, лежавшее в ногах, левой рукой он держал кормовое весло. Из-за груза поднялась еще одна голова в шляпе.

Федя достал револьвер.

– Спрячь! – велел ему Егор.

– Здравствуйте! – равняясь, сказал человек на корме.

– Здравствуйте! – дружно ответили братья Кузнецовы.