Память о мечте (сборник) - Ирина Озерова

Роберт Грейвз

(1895–1985)

Мое имя и я

Мне имя присвоил бесстрастный закон —Я пользуюсь им с тех порИ правом таким на него облечен,Что славу к нему приведу на поклонИль навлеку позор.

«Он – Роберт» – родители поняли вмиг,Вглядевшись в черты лица,А «Грейвз» – средь фамильных реликвий иныхДосталось в наследство мне от родныхСо стороны отца.

«Ты – Роберт Грейвз, – повторял мне отец(Как пишется, не забудь), —Ведь имя поступков твоих образец,И с каждым – честный он или подлец —Безукоризнен будь».

Хотя мое Я незаконно со мной,Готовое мне служить,Какой мне его закрепить ценой?Ведь ясно, что Я сгнию под землей,А Роберту Грейвзу жить.

Отвергнуть его я никак не могу,Я с ним, как двойник, возник,Как личность, я звуков набор берегу,И кажется, держит меня в долгуЗапись метрических книг.

Имя спешу я направить вперед,Как моего посла,Который мне кров надежный найдет,Который и хлеб добудет, и медДля моего стола.

И все же, поймите, я вовсе не он,Ни плотью моей, ни умом,Ведь имя не знает, кто им наречен,В мире людей я гадать обреченИ о себе, и о нем.

Метка

Не угадав, что будет впредь,Ты, может, поспешишь стереть,Забыть о том,Как властным ртомУ локтя, в перекрестье венКлеймом я твой пометил плен.Но, опыт совершив такой,Найдешь ли ты покой?

Ни от клинка, ни от клыкаОтметин не было пока,Твоей руки живой атласНи сыпь не тронула, ни сглаз,И губ моих не виден след —У кожи тот же нежный цвет,Питает женственности кровьИ кожу, и любовь.

Ни пемзою, ни кислотой,Хоть ты до кости плоть отмой,Мой знак не сможешь смыть.Должна вовеки метка быть,Свидетельством любви гореть,Ее ничем нельзя, стереть,Затушевать или забыть —А лишь себя убить.

Кошки-принцессы

Извращенная прихоть у кошек-принцесс,Даже у самых черных, черных, как уголь,Кроме юной луны, на каждой груди горящей,Коралловые языки, берилловые глаза, словно лампы,И лапы в галопе, как трижды три в девяти, —Извращенная прихоть, походя, отдаватьсяВ правдоподобном любовном экстазеБродячим дворовым котам с разодранными ушами,Которые ниже настолько обычных домашних котов,Насколько они их выше; а делают это назло,Разжигая ревность, – и не стыдятся ничутьКрупноголовых котят кроличье-серого цвета,С удовольствием их оставляя.

Назови этот брак удачным

Назови этот брак удачным —Ведь никто под сомненье не ставилЕго мужество, ее нежность,Совпадение их воззрений;

Лишь один бездомный графологПочему-то качал головою,Прозорливым оком сличаяНачертанье букв у супругов.

Хоть нечасто найдет поддержкуМоногамная аксиома:Зуд в том месте, что ниже бедер,Отчуждать не обязано сердце, —Назови этот брак удачным:Хотя нет от него потомства,То, что этих двоих связало,Зримей несовпаденья их.

Назови этот брак удачным:Ссор при людях не допускалиИ вели себя осторожно;А превратности их постелиНикого не касались, покудаНе случилось нам, как присяжным,Выносить решенье по делуО взаимном самоубийстве.

Белая богиня

Ее оскорбляют хитрец и святой,Когда середине верны золотой.Но мы, неразумные, ищем ееВ далеких краях, где жилище ее.Как эхо, мы ищем ее, как мираж, —Превыше всего этот замысел наш.

Мы ищем достоинство в том, чтоб уйти,Чтоб выгода догм нас не сбила с пути.Проходим мы там, где вулканы и льды,И там, где ее исчезают следы.Мы грезим, придя к неприступной скале,О белом ее, прокаженном челе,Глазах голубых и вишневых губах,Медовых – до бедер – ее волосах.

Броженье весны в неокрепшем росткеОна завершит, словно Мать, в лепестке.Ей птицы поют о весенней поре.Но даже в суровом седом ноябреМы жаждем увидеть среди темнотыЖивое свеченье ее наготы.Жестокость забыта, коварство не в счет…Не знаем, где молния жизнь пресечет.

Умерших воскрешать

Умерших воскрешатьНе колдовство – искусство.Не каждый мертвый – мертв:Подуй на уголек —Раздуешь жизни пламя.

И оживет забытая беда,И зацветут засохшие надежды.Своим пером его освоив почерк,Естественно, как собственную, ставьЕго автоматическую подпись.

Хромай, коль он хромал,Как клялся он, клянись.Он черное носил – ходи лишь в черном,Подагрой он страдал —Страдай подагрой ты.

Интимные безделицы копи —Перчатку, плащ, перо…Вокруг вещей привычныхПострой привычный домДля страшного жильца.

Ему даруя жизнь, остерегайсяМогильного пристанища его,Чтобы оно теперь не опустело.Завернутый в его истлевший саван,Сам место ты свободное займешь.

Латники на границе

Готы, гунны, вандалы, исаурианские горцы,Римляне не по рожденью, а по случайности службы,Знаем мы все так мало (больше мы знать не хотим)О Метрополисе странном: о храмах его со свечами,Сенаторах-педерастах, облаченных в белые тоги,Спорах на ипподроме, кончающихся резней,О евнухах в пышных салонах.

Здесь проходит граница, здесь наш бивак и место,Бобы для походной кухни, фураж для наших конейИ тяжесть римских доспехов. Ну, хватит! Лишь тот из нас,Кто в сумасшедшей скачке, достав тетивой до уха,Вбивает тяжелые стрелы в чеканные латы персов,Пронзая насквозь доспехи, успех завершая копьем, —Лишь тот достоин почета, достоин нашей любви.

Меч свой в ножны вложить властно велел ХристосСвятому Петру, когда стража их превзошла числом.Тогда и была дана Святому Петру возможностьСловом поднять толпу, на помощь ее призвать.Петр нарушил обет и от Христа отрекся.У нас за случай такой – забрасывают камнями,А не возводят в сан…

Ни веры, ни истины нет, ни святости в Церкви Петровой,А справедливости нет ни во дворце, ни в суде.Священнику все равно, что мы продолжаем дозоромПосменно стоять на валу. Достаточно нам вместо Бога,Чтоб на хоругви дракон от ветра распахивал пасть.Сердце империи – мы, а не этот облупленный город:Гнилому дереву жизнь продлевает только кора.

Сельский особняк

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});