Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины - Евгения Марлит

– Вот видишь, – заметил Эрнст, – ты опять так бежала в гору, что я не мог за тобой угнаться. Если бы дядя это увидел, то очень бы рассердился.

Елизавета медленно и задумчиво шла в гору, почти не слыша упрека мальчика.

– Эльза, что с тобою? – с нетерпением воскликнул, наконец, он – теперь ты пошла так тихо, что мы и до вечера не доберемся домой.

Он схватил ее за платье и стал тащить. Елизавета пришла в себя и, к удовольствию братишки, пошла быстрее.

Придя домой, она положила шляпу Берты на буфет. Она пока не хотела говорить родителям об этой встрече, потому что вполне справедливо предполагала, что они встревожатся и расскажут об этом дяде, который в последнюю неделю стал опять хмурым и вспыльчивым. Елизавета боялась, что лесничий, узнав об этом, прибегнет к крайним мерам и оттолкнет нарушительницу его домашнего мира. Эрнст не заметил шляпы в руке сестры и не мог выдать ее.

После ужина Елизавета пошла в лесничество, где к своему большому удовольствию узнала, что дядя отправился в Линдгоф. Отдав Сабине шляпу, молодая девушка сообщила ей о странном поведении Берты и спросила, вернулась ли та домой. Сабина была возмущена и расстроена.

– Уверяю вас, деточка, если бы вы были одна, эта девица выцарапала бы вам глаза, – сказала она. – Я совершенно не знаю, что с ней случилось. Она не спит ни одной ночи, все бегает взад и вперед и разговаривает сама с собой. Если бы я только могла собраться с духом и открыть дверь, когда она там беснуется, но я не могу, хоть бы вы меня озолотили. Вы посмеетесь надо мною, я это знаю, но Берта не в своем уме. Посмотрите на ее глаза – они так и горят! Я молчу и ничего не говорю, господин лесничий спит крепко, но я прекрасно знаю, что Берта по ночам убегает, а вместе с нею исчезает и цепная собака. Это единственное существо в доме, которое, кажется, любит ее и никогда не трогает.

– А дядя знает об этом? – поразилась Елизавета.

– Сохрани Бог! Я ничего ему не скажу, а то мне попадет.

– Но, Сабина, ведь ваше молчание может причинить дяде большой вред. Дом лежит так уединенно… Если в доме нет собаки…

– Я стою у окна и жду, пока девочка не вернется и не привяжет собаку.

– Ведь вы приносите большую жертву своим суеверием. Не лучше ли было бы Берту…

– Тише, не так громко, вот она сидит, – и Сабина указала под старую грушу посреди двора.

Елизавета медленно подошла ближе. На скамье сидела Берта и шинковала бобы. Она показалась молодой девушке сильно похудевшей: под глазами лежали темные тени, а между бровями пролегла глубокая складка. Все это придавало ее лицу страдальческое выражение. Елизавета забыла всю враждебность, с которой постоянно относилась к ней Берта и быстро направилась к последней, однако Сабина схватила ее за руку и поспешно прошептала:

– Не ходите, я это не допущу. Она в состоянии пырнуть вас ножом.

– Но она бесконечно несчастна. Мне, может быть, удастся убедить ее в том, что меня привлекает к ней только искреннее сочувствие…

– Нет, нет, вы сейчас увидите, что с нею ничего нельзя поделать.

Сабина спустилась во двор. Берта не подняла на нее глаз.

– Барышня Эльза нашла ее, – сказала Сабина, подавая Берте шляпу, а потом, положив обе руки ей на плечи, ласково добавила: – она хотела бы сказать вам несколько слов.

Берта вскочила, как будто ей нанесли смертельное оскорбление, с гневом стряхнула руки старушки и направила яростный взгляд на то место, где стояла Елизавета – это доказало, что она давно заметила присутствие фройлен Фербер… Бросив нож на стол, она отскочила, причем опрокинула корзину с бобами, разлетевшимися в разные стороны, и побежала в дом. В открытое окно было слышно, как она захлопнула дверь и закрыла задвижку.

Елизавета была совсем ошеломлена и огорчена. Она охотно сблизилась бы с этой несчастной, но теперь убедилась, что придется отказаться от этой затеи.

Елизавета в течение всей недели ходила в Линдгоф. Елена фон Вальде замечательно поправилась с того дня, как они пили кофе, и баронесса принимала сына. Она с особым рвением разучивала несколько музыкальных пьес в четыре руки и под секретом сообщила Елизавете, что в конце августа будет день рождения ее брата. Она готовила сюрприз к этому дню. Он должен был в первый раз после долгого времени снова услышать ее игру, что без сомнения обрадует его.

Елизавета ждала этих уроков с каким–то странным чувством, в котором смешивались радость, страх и неприязнь. Она сама не знала, почему, но замок и парк приобрели для нее особую прелесть. Она даже чувствовала необычайную привязанность к той скамейке, на которой сидела с фон Вальде, и всегда делала маленький крюк, чтобы пройти мимо нее. Но зато страх и неприязнь внушало ей поведение Гольфельда. После того, как она несколько раз уклонилась от встречи с ним в парке, свернув на другую дорожку, он без церемонии явился в комнату Елены и попросил разрешения присутствовать на уроке. К ужасу Елизаветы последняя с радостью согласилась. Он стал спокойно появляться, молча клал несколько свежих цветов на рояль, перед Еленой, вследствие чего та неизменно брала несколько фальшивых аккордов, садился к окну, откуда мог прекрасно видеть играющих, и закрывал глаза рукой, как бы желая всецело уйти от внешнего мира. Однако Елизавета, к величайшей досаде, заметила, что, закрывая лицо, он следил за каждым ее движением.

Елена, очевидно, не подозревала хитрости, с которой Гольфельд шел к намеченной цели. Она часто прерывала игру и оживленно беседовала с ним, принимая его суждения, как изречения оракула.

За несколько минут до окончания урока Гольфельд, обыкновенно, уходил. В первый же раз Елизавета в окно, из которого была видна большая часть парка, заметила, что он ходил взад–вперед по дорожке к лесу, по которой должна была пройти она. Молодая девушка нарушила его расчеты тем, что прошла к мисс Мертенс и просидела у нее больше часа. Гувернантка всегда принимала Елизавету с распростертыми объятиями и та очень привязалась к женщине, так что не могла пройти мимо двери, чтобы не забежать к ней.

Мисс Мертенс была обычно в очень печальном и удрученном состоянии. Она чувствовала, что ее пребывание в Линдгофе становится все более нестерпимым. Баронесса, лишенная теперь власти, скучала до смерти. Перед родными она должна была носить маску довольства, а потому срывала весь свой гнев на гувернантке.

Желая хорошенько проучить и помучить свою жертву, она приказала, чтобы отныне уроки проходили под ее личным наблюдением, в присутствии ученицы беспощадно критиковала методы учительницы, а иногда даже прекращала урок и читала англичанке нотацию. В тех случаях, когда баронесса чувствовала себя недостаточно уверенной, на подмогу приглашался кандидат Меренг. Госпожа Лессен прекрасно знала, что он плохо говорит по–французски, но тем не менее постоянно просила его присутствовать на уроках этого языка, чтобы поправлять выговор гувернантки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});