Убийство по-китайски: Золото - Роберт ван Гулик

— Имеете на то полное право, — сказал судья Ди. — Запись о разводе будет произведена должным образом. Суд вызывает магистра Цао Хо-сьяня!

Магистр Цао преклонил колени перед судейским столом, что-то ворча себе в бороду.

— Итак, магистр Цао, — спросил судья, — согласны ли вы принять в ваш дом вашу разведенную дочь?

— Мое глубочайшее убеждение состоит в следующем, — возгласил магистр Цао, — там, где затронуты основы основ, несомненно следует поступиться личными интересами. Кроме того, в качестве человека общественно значимого я полагаю себя обязанным быть примером для прочих, даже если это меня как отца сокрушает до крайности. Ваша честь, я не могу принять дочь, которая нарушила священные устои нравственности нашего общества.

— Это также будет записано, — холодно произнес судья Ди. — Госпожа Цао отдается под опеку суда впредь до удовлетворительного решения ее участи.

Он дал знак старшине Хуну увести госпожу Цао, а сам обратился к хозяйке веселого дома:

— Ваша попытка принудить эту женщину работать на вас в вашем заведении есть преступление перед законом. Однако, учитывая то, что до сего утра вы не трогали ее, а также учитывая, что вы так или иначе исполнили то, что обязаны были исполнить, по отношению к суду, я на сей раз прощаю вашу вину. Но коль скоро ко мне поступит еще какая-либо жалоба на вас, вы подвергнетесь порке и лишитесь грамоты на ведение вашего дела. Это также касается ваших товарок. Идите и сообщите им об этом!

Хозяйка веселого дома поспешно удалилась. Судья Ди ударил молоточком и закрыл заседание.

Он покинул судейское место, и вдруг его как ударило — Тан исчез. На вопрос, куда он делся, Ма Жун ответил:

— Так ведь еще в самом начале, когда Цао вышел к помосту, тут Тан чего-то забормотал, мол, совсем он расхворался, и исчез.

— От этого старика одни неприятности! — рассердился судья Ди. — Если это продолжится, я отправлю его на пенсию.

Открыв дверь своего кабинета и увидев сидящих там старшину Хуна и госпожу Цао, он велел Ма Жуну с Цзяо Даем обождать немного в коридоре.

Усевшись за свой стол, он бодро начал:

— Итак, госпожа Цао, теперь надо решить, что нам с вами делать. Чего бы вы сами хотели?

Губы ее задрожали, но она сумела взять себя в руки и медленно проговорила:

— Теперь я понимаю, что согласно священным устоям нравственности нашего общества я должна была покончить с собой. Но, признаться, тогда эта мысль мне просто не пришла в голову. — Она вяло улыбнулась. — Если я и думала о чем-нибудь там, в усадьбе, так только о том, как бы мне выжить! Не то чтобы я боюсь умереть, ваша честь, но мне не очень нравится делать то, в чем я не вижу смысла. Я хотела бы, ваша честь, воспользоваться советом, который вы мне можете дать.

— Это правда, согласно нашему конфуцианскому учению, — ответил судья Ди, — женщина действительно должна блюсти чистоту и непорочность. Однако я часто задаюсь вопросом, не касается ли это предписание более души, нежели тела. Ибо учитель наш Конфуций сказал: «Пусть человечность служит вам высшей мерой». Я, например, твердо придерживаюсь того убеждения, госпожа Цао, что все предписания должно трактовать в свете сих великих слов.

Госпожа Цао с благодарностью взглянула на него. Подумала немного и сказала:

— Кажется, лучшее, что я могу сделать теперь, это уйти в монастырь.

— Поскольку до сего дня вас ни в коей степени не привлекала духовная стезя, — заметил судья, — это будет означать только бегство от жизни, а оно не лучший выход для столь разумной молодой женщины, как вы. Не направить ли мне вас в столицу, к моему другу, которому нужна наставница для его дочерей? Со временем он, несомненно, сможет найти вам мужа.

Госпожа Цао отвечала застенчиво:

— От всей души благодарю вас, ваша честь, за ваше предложение. Но мой краткий брак с господином Ку оказался неудачен, а то, что случилось со мной на усадьбе, вкупе с тем, что я поневоле видела и слышала, пока жила на цветочной барке, все это навсегда отвратило меня от… от того, что происходит между мужчиной и женщиной. Поэтому мне кажется, что женский монастырь — единственное подходящее для меня место.

— Не говорите «навсегда», госпожа Цао, — вы для этого слишком молоды! — Судья Ди даже не улыбнулся. — И не этот вопрос мы с вами сейчас обсуждаем. Недели через две моя семья прибудет сюда; и прежде чем вы примете решение, вы должны обсудить все свои планы с моей старшей женой — я настаиваю на этом. А до той поры вы будете жить в доме нашего судебного врача, доктора Шена. Насколько мне известно, его супруга — женщина дружелюбная и разумная, а ее дочь составит вам компанию. Проводите госпожу Цао, старшина.

Госпожа Цао низко поклонилась и удалилась в сопровожденье Хуна. Тут же в кабинет ввалились Ма Жун и Цзяо Дай, к которому судья прежде всего и обратился:

— Вы слышали жалобу магистра Цао? Мне жаль его сына, он показался мне славным парнишкой. А поскольку вы оба имеете полное право на выходной, почему бы вам не прихватить с собой двух-трех охотников из числа стражников, не отправиться за город и не пристрелить этого тигра? Вы, Ма Жун, можете остаться. Дайте старшему приставу все необходимые указания о совместных с городскими квартальными поисках По Кая, а затем отдыхайте и лечите свою руку. Вы оба мне понадобитесь только к ночи, когда мы все вместе отправимся на церемонию в Храм Белого Облака.

Цзяо Дай с радостью согласился. Но Ма Жун прорычал:

— Нет уж, брат, без меня ты никуда не пойдешь! Я тебе еще как пригожусь! Кто же станет держать тигра за хвост, пока ты в него будешь целиться?

Друзья расхохотались и вышли прочь.

Оставшись один за столом, заваленным бумагами, судья занялся изучением записей о налогах на землю в уезде. Он чувствовал, что ему необходимо на время отвлечься, чтобы потом спокойно обдумать новые обстоятельства, открывшиеся в этом деле.

Однако не успел он углубиться в чтение, как раздался стук в дверь. Вошел встревоженный старший пристав.

— Ваша честь, стряпчий Тан принял яд и умирает! Он хочет видеть вас!

Судья Ди вскочил и опрометью бросился вслед за приставом к воротам управы и через улицу к гостинице. На бегу он спросил:

— Есть ли какое-нибудь противоядие?

— Он не говорит, какой яд принял, — пропыхтел задыхающийся пристав. — И к тому же выждал, пока яд подействует!

В коридоре наверху пожилая женщина пала на колени перед судьей, умоляя простить ее мужа. Судья Ди пробормотал несколько утешительных слов, и она провела его в просторную спальню.

Тан с закрытыми глазами лежал в постели. Жена присела на краешек кровати и тихонько позвала его. Он открыл глаза и, увидев судью, облегченно вздохнул.

— Оставь нас, — буркнул он жене.

Та поднялась, и судья сел на ее место. Тан долго и внимательно глядел на судью, затем проговорил слабым голосом:

— Этот яд парализует тело постепенно; ног я уже не чую. Но разум мой ясен. Я хочу признаться в преступлении и после этого задать вам один вопрос.

— Это что-то, чего вы не рассказали мне об убийстве судьи? — торопливо осведомился судья Ди.

Тан медленно покачал головой.

— Я сказал все, что знаю. Меня слишком заботят мои собственные деяния, чтобы я мог думать о деяниях других. Однако убийство судьи и явление призрака выбили меня из колеи. А когда я не в себе, я не могу справиться… с другим. Когда же погиб Фан, единственный человек, который был мне действительно дорог, я…

— Мне известно о ваших отношениях с Фаном, — перебил его судья Ди. — Каждый поступает согласно своей природе. И если два взрослых человека таким образом обретают друг друга, это их личное дело. Пусть это вас не тревожит.

— Дело совсем не в этом, — покачал головою Тан. — Я сказал об этом только для того, чтобы вы поняли, как я был взволнован и возбужден. А когда я расстроен и не в себе, другая часть меня берет надо мной верх, особенно в полнолунье. — Дышал стряпчий с трудом. Набрав побольше воздуху, он продолжил. — В конце концов, за все эти долгие годы я хорошо изучил его — его и все его мерзкие хитрости! Кроме того, однажды я нашел дневник моего деда — оказалось, что и ему тоже приходилось бороться с ним. Отец мой не был подвластен ему, но дед мой повесился. Потому что не мог дольше терпеть. Вот и я тоже, я принял яд. Но после меня — после меня ему некуда будет податься! Детей у меня нет, и он умрет вместе со мной!

Изнуренное лицо Тана скривилось в злорадной улыбке. Судья Ди с жалостью смотрел на него. Было ясно, что этот человек уже не в себе.

Некоторое время глаза умирающего смотрели в одну точку и вдруг испуганно перекинулись на судью.

— Яд пошел выше! — Голос его был напряжен. — Мне надо спешить! Я расскажу вам, как это обычно начиналось… Вот я просыпаюсь среди ночи, что-то распирает мне грудь. Вот я встаю и брожу по комнате, туда-сюда, туда-сюда. Но комната слишком мала, я хочу на волю. Я должен выйти на улицу. Но улицы слишком узки, высокие стены домов давят, хотят сокрушить меня… и дыхание у меня перехватывает от ужаса. И вот, когда я почти уже задохнулся, он овладевает мной.