Одержимость (ЛП) - Джонсон А. М.

— Поначалу Кларк был лишь фасадом. Любящий муж жалкой жены, всё ещё мечтающей о своём прошлом. Спустя некоторое время я приспособилась. Делала то, что он желал, чего желали мои родители. Я была идеальной «степфордской» женой, за исключением одного недостатка… Я не могла забеременеть ребёнком Кларка. Он ненавидел меня за мой грех и то, как он разрушил его шансы на семью, которую, как думал, он заслуживал. Поэтому он нашёл комфорт в другой женщине.

— Поэтому ты ушла от него? — я с трудом сдерживал свою ярость, которая хотела вырваться.

Она, наконец, подняла взгляд на меня, её глаза были широко распахнуты.

— Да. — Она полностью повернулась ко мне и обхватила мои ладони своими. — Я так долго думала, что заслужила каждой мерзкой минуты, проведенной с Кларком из-за своего греха, и когда не могла забеременеть, понимала, что Бог думал так же. Я не заслуживала счастья, и сказала себе, что не заслуживаю тебя, — я хотел сказать, что она ошибается, но Пэйдж продолжила: — Ох, если бы… — она запнулась, — если бы только я оставила нашего ребенка и вышла замуж за тебя. Создала бы жизнь, в которой не было бы боли и жестоких разочарований, только искусство, радость и семья. Если бы только я верила в нас, в тебя. Мне никогда не следовало отпускать тебя из моего дома в тот день с мыслями, что я не любила… не хотела тебя…

— Пэйдж. — Я отпустил её руки и обхватил ладонями её лицо. — К прошлому пути нет.

Она желала о тех вещах, которые мы никогда не вернём, о жизни в дерьме, как у меня. Моя то была добровольной, но её… В голове всё пульсировало… Через что ещё её провела жизнь?

— Я понимаю, — она звучала и выглядела проигравшей. Пэйдж отошла, и мои руки упали вдоль тела.

Голоса в моей голове улыбнулись, а мое сердце треснуло, разливаясь по венам влажными мокрыми ударами, пока ладони холодели, потеряв тепло её щек.

— Нет, ты не понимаешь. Я не имею понятия, через что ты прошла или кто ты сейчас, но я хочу понять. Наше прошлое ушло… Мы изменились, Пэйдж… Я изменился.

«Ты всё тот же, Деклан».

«Посмотри, как она на тебя смотрит, она знает… ты всё ещё никчемный».

Я поднял пальцы к вискам и надавил, закрыв глаза, желая, чтобы эти мысли ушли. Не сейчас.

— Что они говорят? — кончики её пальцев слегка касались моего плеча, и, опустив руки, я открыл глаза. Она была так близко. Голоса жужжали и шипели, пока её пальцы скользили вниз по моей руке, пока тепло её руки сплеталось с моей рукой.

Я снова был подростком, а она была единственной, кто может меня излечить.

— Они говорят, что я никчемный, — я сглотнул, когда её губы раскрылись с беззвучным вздохом.

Она сжала мою руку. Её улыбка была милосердной, она была верой, и в моей груди разливались свет и тепло.

— Всё, что тебе нужно сделать, посмотреть позади себя… — она стрельнула глазами на мою картину. — И ты поймешь, что это неправда.

16

— Не волнуйся, милая, — моя мама говорила с ней с необычной добротой, но я не пропустил тревогу, скрывавшуюся в её голосе. — Я принесу тебе немного воды.

Бледная Пэйдж лежала на моей кровати, моя мать сидела рядом с ней с теплой улыбкой на лице, а я застыл в дверях. Я так и стоял, когда мама встала с кровати. В голове пульсировало, и уже забытые голоса снова заполонили периферийное зрение.

— Она выглядит очень уставшей, больной… Может ей стоит поехать домой? Её мать сможет о ней позаботиться, — мама взяла мою руку и сжала её. — У неё нет температуры.

После клиники мы вернулись ко мне. Пэйдж очень боялась идти домой, она была не готова сказать родителям, а я тем более был не готов сказать своим.

— Она просто устала, мам, это был длинный день. Мне кажется, это желудочная инфекция. Я отвезу её домой попозже.

Она кивнула и прошептала так, чтобы только я услышал:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Отец отключился, возьми его машину, она не должна ехать в таком состоянии на автобусе.

— Спасибо, — я наклонился и поцеловал маму в лоб. Я возвышался над ней, почти мужчина, но ещё мальчик. Мальчик, который только что солгал матери…который только что принял самое взрослое решение в своей жизни, который смотрел, как его девушка тихо проливает слезы в его подушку.

«Ты ненавидишь её».

Нет.

«Ты ненавидишь то, что она сделала».

Нет.

Сегодня я лгал больше, чем когда-либо раньше — себе, маме, Пэйдж. Мама вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Прошло две минуты… или двадцать, но я стоял там и смотрел на девушку, которую любил. И пока шло время, пока каждый удар сердца замедлялся, мучительная боль росла… за неё… за то, что мы сделали. Я не был уверен, что когда-либо смогу пережить это.

Пэйдж шмыгнула носом и открыла глаза. Они были бесцветными. Голубой огонь погас.

— Тебе больно? — мой голос словно царапал воздух, сухой и ровный.

— Я заслужила, — она закрыла глаза, а я был благодарен за отсрочку.

Я не опроверг её слова, только сжимал свои пальцы.

— Я проклята, Деклан, я обрекла нас обоих, — её голос разбился, и мои ноги сами собой двинулись на её немой призыв о помощи.

Я встал на колени у края кровати и провел пальцами по её волосам.

«Она предала тебя».

Я выдохнул, пробираясь через свои ядовитые мысли, и поцеловал её в щеку, прошептав:

— Может, мы были прокляты с самого начала.

Жар от её прикосновения поднимался вверх по моей руке, отбиваясь от голосов, всё ещё кричавших: никчемный, никчемный, никчемный, пока воспоминание промелькнуло перед глазами.

— Ты всё ещё думаешь, что проклята? — спросил я. Наши слова, произнесенные в тот день, всё ещё свежи в моей голове.

Её глаза мерцали в хрустальных волнах грусти, когда она сказала:

— В большинство дней… да, но я смирилась со своей судьбой.

— Твоей судьбой?

— Я не могу иметь детей. Я годами пыталась зачать, думала, что Бог однажды дал мне подарок, а я отказалась от него. Я…

— Мы, Пэйдж, мы оба сделали это. Я позволил тебе страдать в одиночку, были дни, когда я, черт возьми, тонул в этом решении. Я хочу, чтобы болезнь, тьма в моей голове поглотила меня, чтобы не смог вспомнить, как обращался с тобой в тот день, — каждый вдох обжигал, когда я говорил сквозь ком в горле. Я позволил ей поверить, что она проклята. Я позволил своему гневу наказать её молчанием. — Если у кого и есть билет прямиком в ад, то это у меня. Я дал всему развалиться… Это я молчал, когда всё, что тебе было нужно, это шум, — она неровно выдохнула, и я отпустил её руку. — Прости, что оставил тебя одну в заложниках собственных мыслей. Я не спас тебя, как ты всегда делала для меня, и прости, что не боролся усерднее, чтобы вернуть тебя обратно.

Я держал её лицо, поймав её взгляд, полный слез.

— Ты действительно так думал, Деклан? Ты действительно так думал, когда в тот день сказал, что мы были прокляты с самого начала?

Я покачал головой.

— Я был зол и растерян. Если бы я мог вернуться обратно…

Она обняла меня за талию, и я опустил руки, когда она прижалась щекой к моей груди. Инстинктивно или из чувства самосохранения моё тело напряглось, но затем растаяло, когда её ладони легли на мою спину. Знакомое объятие успокоило нервирующие ощущения от её прикосновений.

— Обратного пути нет, помнишь? — выдохнула она. Я почувствовал, что она улыбается напротив моей груди, когда обхватил руками её маленькую фигурку. Она отклонилась назад, но не убрала рук с моей талии. То, что её руки снова на моем теле, запустило огоньки света в мое сердце. — Ты и я, мы совершили столько ошибок, и я могла бы спотыкаться на каждой, ища путь обратно, но я слишком устала, чтобы теряться. Я лучше просто буду идти вперед.

Когда я поднес ладонь к её щеке, она закрыла глаза и прильнула к ней. Разумные мысли, темные мысли, стали частью рукописи, которую держали над огнем. Они вспыхнули и загорелись, их раздул тяжелый студийный воздух. Всё, о чем я мог думать, это поцеловать её. Её верхняя губа была полнее нижней, и я задумался, поцелует ли она сначала мою верхнюю губу, как раньше. Я практически ощущал, как её нерешительное дыхание пройдется по моим губам. Почувствую ли я вкус мяты её рта и влажное тепло её тела напротив моего?