СОЗВЕЗДИЕ. Сборник научно-фантастических рассказов и повестей - Александр Щербаков

— А если ничего не выйдет? — мучительно выдавил Мартин Кэйрд.

— На вашем месте я бы лучше думал, как сделать, чтобы вышло, — отчеканил Левкович. — По расчету я должен бросить следующий шарик в ту же точку дна через тридцать, максимум через тридцать пять часов, иначе горячий ствол может затромбировать. Норвежская станция наводку обеспечит, она трехканальная; большего запаса надежности могут требовать только капризники, я к ним не отношусь. А вот эта ваша темная посудина… Корабль должен пройти без остановки от семи с половиной до пятнадцати тысяч километров со средней скоростью в шестнадцать с половиной узлов. Около двадцати суток непрерывного хода. Вы уверены, что Хараламбосова бочка из-под керосина на это способна?

Хорошо, что господин Баркарис не слышал этих оскорбительных слов. «Эльпидифорос» работал как часы, на двадцати шести узлах. Иначе и быть не могло. Хараламбосу по его делам нужен был не корабль, а марафонец-рекордсмен. Как бы иначе он мог предложить его, скажем, в качестве вертолетоносца во время гражданской войны и на островах Бакалажу — удачная авантюра шестилетней давности, составлявшая предмет его профессиональной гордости и поминаемая в качестве аттестации.

— А дозаправка? — не унимался Левкович. — Если мы станем посреди океана без капли мазута, вот тогда действительно ничего не выйдет. Вы позаботились о дозаправке танкера топливом?

«Это моя забота», - сказал Баркарис во время переговоров с Кэйрдом. Дважды за время рейса танкер отклонялся от курса и выходил по радиопеленгу к огромным пластиковым поплавком с горючим, одиноко болтающимся посреди моря. Кто, на чем и когда доставлял эти пузыри с мазутом, — это никого не касалось. «С вас достаточно знать, что это обходится мне в копеечку, мистер Борроумли, — заявил Баркарис. — Или вы решили, что я шкуродер, сграбастаю ваши миллионы сам и сам профинчу их по кабакам? Если решили, то напрасно. Я больше романтик, чем шкуродер. Мне скучно было б жить так, как вы прожили свою жизнь, суперкарго. Чтобы не скучать, надо рисковать и платить. Солоно платить. Зато мой сервис — это сервис. Во всяком случае — от Фиджи до Гибралтара. Честно говоря, это мой первый выход в ваши измордованные законоведами края. Надеюсь, успешный?»

«Это правда, что вы выиграли танкер в карты?» — ответил вопросом на вопрос Дэд Борроумли. Они сидели в капитанском салоне, на столе красовалось невероятно дорогое коньячество с столетними сертификатами. Наслаждался им один Хараламбос. Борроумли не спал уже четвертые сутки и предполагал не спать еще двое. Рюмка вина могла свалить его с ног, и Хараламбос деликатно не настаивал на обоюдности пиршеств, удовлетворившись соблюдением ритуала общего ужина капитана и «представителя владельца груза».

«Не совсем так, — ответил Баркарис. — Это легенда. Но лично мне она нравится больше правды». — «И дорого она вам обошлась?» — угрюмо поинтересовался Дэд. Хуже не было для него пытки, чем эти ежевечерние пиры в «будуаре», как он именовал капитанский салон. «Сразу видно, что вы неопытный в таких делах человек, суперкарго, — возрадовался Хараламбос. — Легенды не продаются. Их нельзя купить. Их заслуживают. У слепцов, которые их слагают. Был такой случай в нашей истории. Вот послушайте». И он включил магнитофон. Зазвучала протяжная, тоскливая, с придыханиями, речь. «Вой собачий», - определил про себя Борроумли. «Одиссея», - гордо сказал Хараламбос. «Извините, капитан. Как-нибудь в другой раз», - поднялся Дедад из-за стола. Он не мог есть, не мог видеть, как едят другие, он ничего не мог — мог только таскать-таскать-таскать эти неподъемные глыбы и швырять их в зыбучую хлябь океана.

На корме готовили к сбросу очередную пилюлю. Крепили лопасти гидропланера, проверяли запальное устройство, вязали тросы. Начинался седьмой заход. Дул пронизывающий ветер. Находиться здесь Борроумли было не обязательно, но он ушел с кормы только после того, как шар, тяжко плюхнувшись, исчез в черной пучине, волоча за собой кабель управления. Пройдя по грохочущему коридору, Борроумли открыл дверь каюты гидроакустиков. Левкович и Кэйрд-младший стояли, склонясь над столом и прижав к ушам по одному наушнику общей пары. Завидев Борроумли, Левкович поманил его рукой, потянул наушники, и Кэйрд, словно приклеенный к ним, попятился следом, не отпуская свой. Дедад прижал наушник к уху и услышал долгий скрип, потом скрежет и серию коротких хлопков. И снова скрежет.

— Это уже извержение, — сказал Левкович. — Пошло! Бросим еще одну для гарантии, и чем быстрее уберемся отсюда, тем лучше. В этой точке нам делать больше нечего. Передайте президенту: пусть публикует сообщение…

Ничто так трудно не далось Спринглторпу, как дело о гласности работ «лаборатории». «Распубликуем, нашумим — а ничего не выйдет. И что тогда?» — настаивал Куотерлайф на молчании до поры до времени. «Уран и так почти что воруем, — ворчал Кэйрд-старший. — Вольфрам — металл редкий, запас на рынке ограничен. Чуть прослышат, что нам без него никак, — цены вздуются втрое. А транспорт?» Ведомство отца Фергуса разродилось меморандумом, из которого следовало, что — «операция, по своим масштабам сравнимая с величайшим природным катаклизмом, может вызвать резко отрицательные оценки, к которым присоединится от тридцати до семидесяти процентов населения заинтересованных районов. Что затруднило бы ее подготовку и проведение». Фразы были длинные, окатанные и живо напомнили Спринглторпу лучшие страницы «Преславного дела».

Памела Дэвисон выразилась кратко: «Конечно, это касается всех. Поэтому лучше сделать вид, что это никого не касается».

«Немедля обо всем распубликовать! — требовал Левкович. — Хватит делать из нас домовых!»

Не зная, на что решиться, Спринглторп тянул и тянул дело, никому ничего не разрешая и не запрещая, пока чуть ли не все было подготовлено. Тогда и было решено, что официальное сообщение следует опубликовать, как только на океанском дне появятся признаки извержения.

Конечно, слухи ползли и доходили до имеющих уши, но попасть на остров извне было почти невозможно, толком никто ничего не знал. Каждое утро, открывая сводку мировой печати, Спринглторп ожидал появления сенсационных заголовков, но все было тихо. Он догадывался, что дело тут не обходится без трудов отца Фергуса, оказавшегося недюжинным дипломатом.

Самым тяжким испытанием для Спринглторпа оказалось прощание с полковником Федоровым, начальником русской технической миссии. Основная часть работ по эвакуации завершилась, всемирный сбор средств позволил приобрести технику, наскоро обучить свои кадры, и русские готовились к отъезду. В президентском бараке был устроен торжественный ужин для сотрудников миссии, а на следующее утро Спринглторп принял Федорова один на один в своем кабинетике.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});